ЛЕОНОРА (печально). А один из них торгует алюминием в Китае.

ЖЕНЕВЬЕВА (медленно доводя себя до истерики). Я все могу вынести, но только не эту ужасную сажу повсюду. Нам давно надо было уехать. Мы окружены фабриками. Каждую неделю приходится менять занавески на окнах.

ЛЕОНОРА. Ну что ты, Женевьева!

ЖЕНЕВЬЕВА. Я не могу этого вынести. Я не могу этого вынести больше. Я уезжаю отсюда. И не только из-за сажи, которая проникает через все стены этого дома. Меня преследует мысль о том, что было и что могло бы быть здесь. Кажется, время в этом доме перемалывается в никуда. Моя мать умерла вчера, а не двадцать пять лет назад. О, я хочу жить и умереть за границей. Да, я стану обыкновенной старой девой из Америки, которая будет жить, а потом умрет где-нибудь в пансионе в Мюнхене или Флоренции.

ЭМЕНГАРДА. Женевьева, ты устала.

ЧАРЛЬЗ. Ну-ну, Женевьева, выпей глоток воды. Мэри, откройте побыстрее окно.

ЖЕНЕВЬЕВА. Простите меня. Простите. (Она в слезах выбегает в холл.)

ЭМЕНГАРДА. Я думаю, наша Женевьева еще вернется. (Она поднимается и направляется к черному порталу.) Вам надо было погулять сегодня, Леонора. Это был один из тех удивительных дней, когда на деревьях все веточки обледенели. В самом деле, очень красиво.

Чарльз встает и направляется к ней.

ЧАРЛЬЗ. Леонора, в такое утро, как сегодня, мы обычно катались с отцом на коньках. — Как бы мне хотелось чувствовать себя хоть чуточку лучше.

ЛЕОНОРА. Что? Я остаюсь с двумя больными на руках? Нет, кузина Эменгарда, вы должны поправиться и помочь мне выходить Чарльза.

ЭМЕНГАРДА. Я постараюсь. (Она поворачивается перед самым выходом и возвращается к столу.)

ЧАРЛЬЗ. Знаешь, Леонора, я сделаю, что ты просишь. Я напишу этому щенку письмо. Я напишу, что прощаю его. Сегодня Рождество в конце концов. Я пошлю ему телеграмму. Вот что я сделаю.

Он выходит в черную дверь.

ЛЕОНОРА (вытирает глаза). Как хорошо, что вы со мной, Эменгарда. Это такое утешение. Спасибо, Мэри, я действительно ничего не могу есть. Разве что кусочек белого мяса.

ЭМЕНГАРДА (очень старая). Выходя из церкви, я разговорилась с миссис Кин. Она спрашивала о молодых людях. — Леонора, я была так горда, когда сидела под нашим витражом. Придел Бaйярдов, настоящий придел Байярдов — мне так он нравится.

ЛЕОНОРА. Эменгарда, вы не будете сердиться на меня, если я этой весной уеду к детям?

ЭМЕНГАРДА. Конечно, нет. Я знаю, как они соскучились по тебе, и как ты им нужна. Особенно теперь, когда они собираются строить новый дом.

ЛЕОНОРА. Вы не рассердитесь? Запомните, пока этот дом вам нужен — он ваш.

ЭМЕНГАРДА. Не понимаю, почему вы все его так не любите. А мне он так нравится, что слов нет.

ЛЕОНОРА. Я ненадолго. Я скоро вернусь, и вечерами мы еще почитаем с вами вслух.

Она целует ее и выходит в холл. Эменгарда остается одна, медленно ест и разговаривает с Мэри.

ЭМЕНГАРДА. Пожалуй, Мэри, я передумала. Не попросите ли вы Берту сделать мне немного горячего пива. Немного доброго старого пива. — Мэри, я получила утром такое милое письмо от миссис Байярд. Такое милое письмо. Сегодня у них первый рождественский обед в новом доме. Они, должно быть, очень счастливы. Она пишет, что они зовут ее матушкой Байярд, словно старую леди. И еще она пишет, что находит для себя более удобным передвигаться в кресле-каталке. — Такое славное письмо… Мэри, я открою тебе один секрет. Но только пока это еще большой секрет. Они ждут внука. Замечательная новость, не правда ли!.. Ну а теперь я немного почитаю.

Она держит книгу перед собой, изредка помешивая пиво. Из очень старой она делается безмерно старой. Она вздыхает. Книга падает. Она достает палку из-за спины и ковыляет неверной походкой к черному порталу, бормоча:

Дорогие мои маленький Родерик и маленькая Люсия.

Конец