Реакция же Игоря интересовала Ипатова мало. Вернее, совсем не интересовала. Однако по выражению его отрешенно-страдальческого лица не было видно, чтобы он разглядел в этом неуместном жесте нечто большее, чем вольную, игривую шутку. Во всяком случае, он первым, словно напрашиваясь на похвалу, поспешно сел за стол — этакий примерный мальчик с растерянной и жалкой улыбкой.
Вернулась Светлана в гостиную не одна, а с матерью. Зинаида Прокофьевна катила перед собой столик на колесиках, на котором между новенькими чайными приборами ломоносовского завода возвышались вазы с шоколадными конфетами, печеньем и огромными грушами. Светлана несла горячий чайник, обмотав ручку носовым платком.
Зинаиде Прокофьевне было достаточно одного короткого цепкого взгляда на лица ребят, чтобы оценить обстановку.
«Молодые люди, — сказала она, расставляя на столе приборы, — вы уж Игорька не обижайте…»
«Откуда вы взяли? Меня никто не обижает!» — ощетинился тот.
«Это я так, — смутилась она. — Пейте чай. Я с вами посижу за компанию».
Наливая чай Ипатову, Светлана быстрым, почти мимолетным движением, вряд ли заметным кому-либо, кроме них двоих, прикоснулась грудью к его плечу. И, отзываясь на это сладкое касание, сердце заработало резкими, сильными толчками, которые, казалось, были слышны даже на том конце стола, где сидели Игорь и Зинаида Прокофьевна.
Ипатов пил чай и никак не мог поймать взгляд будущей тещи. И вдруг их зрачки сошлись. Это длилось мгновение. Но Ипатов все-таки успел мысленно спросить: «Ну, что будем делать дальше, тетя-мама Зина?» И даже получить ответ: «Во всяком случае, спешить не будем. Не правда ли, поспешишь — дураков насмешишь?» Ипатов был уверен, что она подумала именно это…
А разговор за столом между тем становился все жарче и свободнее. Тон ему задавал Валька, вспомнивший вдруг, что его отец когда-то оперировал дядю Игоря. Операция была пустяковая, аппендицит, но запомнилась будущему генерал-лейтенанту медицинской службы на всю жизнь. Сперва его предупредили о высочайшей ответственности, намекнули на возможные последствия, если не дай бог… Затем тщательно проверили, нет ли при нем оружия… «А скальпель как, оставите?» — насмешливо осведомился хирург.
Комизм ситуации отметили все, даже Игорь. Но он тут же стал оправдывать дядю:
«Он наверняка не знал об этом. Откуда ему знать? Охрана ему не подчиняется».
Но тут засуетилась Зинаида Прокофьевна:
«Молодые люди, угощайтесь! Берите печенье… груши… Костя!.. Валя!.. Игорек!..»
Те поблагодарили и продолжали свой увлекательный разговор о сильных мира сего.
«А верно, что твой дядя пишет стихи?» — спросил Валька.
«В молодости писал, а сейчас нет… Когда ему их писать?»
«Интересно бы почитать», — сказал Валька.
«Очень», — подхватил Ипатов.
«Наверно, прекрасные стихи, — с умилением заявила Зинаида Прокофьевна. — Серьезные…»
«Мама», — поморщилась Светлана.
«А что я такого сказала? Ведь ничего такого не сказала?» — обратилась она к гостям.
«Нет, ничего», — с невозмутимым видом произнес Валька.
«Ничего, — подтвердил Ипатов и обратился к Игорю: — Но почитать стихи все-таки хочется…»
«У меня есть идея, — оживился тот. — Рвануть к нам на дачу всем на выходной… Посмотрим новый фильм, покрутим новые пластинки… Почитаем, может быть, дядины стихи…»
«Я — за!» — первой отозвалась Светлана.
«Мы — тоже!» — ответил за себя и Вальку Ипатов.
«Поезжайте, поезжайте, — горячо поддержала молодежь Зинаида Прокофьевна. — Отдохнете… повеселитесь… подышите свежим воздухом… Я завидую вам…»
«Зинаида Прокофьевна, поедемте с нами?» — пригласил ее Игорь.
«Ну что вы, Игорек? Куда уж мне? Только мешать вам буду!» — замахала она руками.
«Мама, поехали?» — с просительной ноткой в голосе сказала Светлана.
Ипатов удивленно посмотрел на нее: на фига ей с собою мать? Тоже удовольствие — все время быть там под ее опекой? Но может быть, она руководствуется какими-то соображениями? Только какими?
«Нет, нет, — ответила та. — Во-первых, это не очень удобно…»
«Почему неудобно?» — удивился Игорь.
«Во-вторых, — благодарно взглянув на него, продолжала мать Светланы, — мы с отцом собирались в выходной пройтись по комиссионным. Может быть, что-нибудь опознаем. Правильно в народе говорят: тонуть будешь, за соломинку схватишься…»
В ее словах Ипатову послышался упрек в его адрес…
«Вы не думайте, что я не помню своего обещания, — горячо заговорил он. — Мы сегодня втроем заходили в милицию, но нашего следователя не было на месте. Он будет только завтра. Завтра я схожу еще раз. Я тоже собираюсь походить… но не по комиссионкам, а по злачным местам. Возможно, именно там ошивается главный ворюга!»
«Да, да, сходи, Костенька!» — она и не думала отказываться от его услуг.
«А может, ты поможешь через своего генерала? — спросил Валька Игоря. — Ты же говорил, что ему ничего не стоит поймать воров?»
«Да, ему это легче сделать, чем кому бы то ни было… Я завтра же поговорю с ним! Он сделает все, о чем я его попрошу!» — уверенно заявил Игорь.
«Вот!.. Я всегда говорила, что на свете есть справедливость! — с душевным подъемом произнесла Зинаида Прокофьевна. — Вас нам, Игоречек, сам бог послал!»
Валька вполголоса торжественно прокомментировал:
«Рука всевышнего отечество спасла!»
«Валечка, вам все шуточки, — сказала Зинаида Прокофьевна. — Кому еще чаю налить?»
Давно он не видел такого странного и тревожного сна. Где-то в деревне (а возможно, и на даче) по двору, поросшему травой-муравой, под бдительным присмотром хохлатки бродил выводок цыплят. Ипатов взял горсть пшена и стал посыпать: «Цып-цып-цып…» Цыплята устремились на зов. Каждый желтый пушистый комочек венчала человеческая головка с очаровательным детским личиком. После того как цыплята склевали все пшено, они двинулись вслед за Ипатовым и кричали ребячьими голосами, что хотят по маленькому. «Хотим пи-пи!» Он провел их за сарай, где они суетливо справили свою маленькую нужду. И в этот момент одного цыпленка с чудесными детскими глазами утащила хозяйская собака. Ипатов долго гонялся за нею по двору, но так и не догнал. На крыльцо вышла хозяйка. Она посмотрела на Ипатова и спокойно сказала: «Да оставьте!.. Ведь цыплята, а не люди!..»
Сегодня под утро умер Станислав Иванович. Ипатов сквозь сон слышал, как он долго не мог уснуть, все ворочался, кряхтел, а когда наконец угомонился, никому и в голову не пришло, что он уже неживой. Первым это обнаружил на рассвете Александр Семенович. Он едва не раздавил кнопку палатной сигнализации, вызывая дежурного врача. Ипатов с ужасом смотрел на помертвелое, синюшно-белое лицо Станислава Ивановича с неподвижными открытыми глазами. Взгляд их был устремлен в потолок, по которому разгуливали потревоженные мухи. А ведь старик чувствовал приближение смерти, искал сострадания. Но как можно было жалеть его полной жалостью, если он сам никого не жалел, не любил всех, кто хоть чем-нибудь отличался от него? Через несколько минут отходившее, отслужившее, от-ненавидевшее тело Станислава Ивановича переложили на каталку, накрыли простыней и повезли по коридору к большому грузовому лифту.
Потом собрали постель, все, что было в тумбочке и на ней, завязали в узелок, протерли мокрой тряпкой пол под кроватью, вынули из металлической рамки температурный листок. Короче говоря, когда подошло время утреннего измерения температуры, койка Станислава Ивановича уже была готова к приему нового больного…
И к вечеру он появился…
Но за два часа до его появления в палату уверенными, решительными шагами вошла госпожа продюсер. Загорелая, с выцветшими под нещадно палящим казахстанским солнцем волосами, с бледно накрашенными губами, Ирина выглядела очень молодо, лет этак на сорок — сорок пять. А ведь в будущем году ей выходить на заслуженный отдых, о чем мадам не любила распространяться.
