Литмир - Электронная Библиотека

Я ехал в школу и думал, что подлое мое малодушие единственная причина того, что я до сих пор не женился на Манечке. Все кругом, разумеется, думали, что я не взваливаю на Манечку заботы о старике по великому своему благородству, но я-то знал… И ни Кнопф, ни Ксаверий, ни Анатолий, который, наверное, так и лежал в мансарде, – никто из них не мешал мне пару месяцев назад взять барышню Куус за руку и отвести куда следует. Если, конечно, Манечка…

Странные мысли приходили мне в голову тем утром.

Кафтанов и Кнопф стояли у Алисиного кабинетика. Кнопф дергал ручку и то подступал к двери, то отходил от нее. Неподвижный Ксаверий наблюдал за ним, не говоря ни слова. Он заговорил лишь когда Кнопф метнулся к лестнице.

– Прошу прощения, – сказал Ксаверий Борисович, – А теперь вы куда?

Похоже было, что Кнопф выходил из повиновения. С досадою на лице он остановился и притопнул нетерпеливо.

– Можете гипнотизировать дверь, – сказал он, – а я думаю, что пора взглянуть на детей. – Он застучал каблуками и взвился по лестнице.

– Неприятности, – сказал Кафтанов доверительно. – Впрочем, что за жизнь без неприятностей? Верно, Александр Васильевич?

– Иногда их бывает многовато.

– Да, да, да! – неизвестно чему обрадовался Кафтанов. Тут он сделал паузу, надеясь, что кто-нибудь перебьет его, но никто не пришел ему на помощь. Кафтанов пошевелил губами. – И как будто этого мало! Так еще и Алиса на службу нее явилась.

– Грипп? Теперь самое время.

– Грипп, грипп. Несомненно, грипп. – Он покосился на лестницу, по которой умчался Кнопф. – Но вот вы понимаете, у Владимира Георгиевича – интуиция. И она ему подсказывает, что тут не то. Да вы к тому же и не все знаете, друг мой.

Лестница загудела, Владимир Кнопф ворвался в вестибюль и подозрительно оглядел нас с Кафтановым. Как он переменился! Впрочем, дальше выразительных взглядов Кнопф еще не пошел, и только в голосе его, когда он говорил, что с детьми ничего не стряслось, сквозила досада. Ксаверий тут же уловил эту странность и оскалился. Меленькие, тусклые зубки Ксаверия появились на миг, и Кнопф спохватился. Он переменил гримасу, но Ксаверий взял его за локоть и увел к себе в кабинет. «А вы не уходите», – сказал он мне, затворяя дверь. Я поудобней уселся и уже принялся думать о том, как мне объяснить появление ключей от медкабинета и что Черета это, как видно, Алисина фамилия. Но минут через десять я поймал себя на том, что жадно слушаю гул разговора в кабинете у Ксаверия. Слов, разумеется, было не разобрать, но по чередованию тонов выходило, что речь держит Кнопф. Ксаверий его не перебивал, но когда заговорил, то уж не дал вставить ни слова. Голос директора наливался чувствами, и я уж решил, что Кнопф сейчас вылетит из кабинета. Вместо того настала тишина. Оба молчали минут пятнадцать. Но я бы голову дал на отсечение, что эту четверть часа их беседа продолжалась неизвестным мне способом. Потом дверь с силою распахнулась, Кафтанов выпустил Кнопфа и, сверкнув ему в спину глазами, проговорил:

– Александр Васильевич, я прошу вас дождаться меня в кабинете. Мы поедем, – сказал он вдогонку Кнопфу, – но вы останетесь в машине!

Я прошел в кабинет и сел у стола. Дверь оставалась приоткрытой, и слышался голос Кнопфа. «Мне нужно вернуться, – проговорил он. – Я забыл сменить». «Дружище, – отозвался Ксаверий, – Господин Барабанов, я полагаю, устережет ваше достояние». На миг показалось раздосадованное лицо Кнопфа, и они ушли. Я поднялся и, стараясь ступать беззвучно, подошел к двери и закрыл ее. Я даже не размахивал руками, словно каждое мое движение в этом кабинете было недопустимой дерзостью.

Но что же Кнопф хотел отсюда забрать? Вряд ли, оставшись один на один с Ксаверием, он успел найти в директорском кабинете тайные укрытия для каких-то своих вещей. Однако стол Кафтанова был, по обыкновению пуст, и полировка темнела, как колодезная вода. Некоторый беспорядок обнаружился, когда я сел. На бездонной полировке директорского стола рядом с телефонным аппаратом лежал серый треугольник пыли, треугольный клочок мышиной шерстки, несомненное свидетельство того, что последние события ошарашили даже школьную прислугу. Пыль на столе у Ксаверия – потрясение основ.

Тут в дверь постучали, и я, распространившись посвободнее в кресле, разрешил войти. Не знаю, голос ли мой, совсем не похожий на голос Ксаверия, был тому виной или что-то иное, но человек за дверью помешкал. Потом все же дверь отворилась, и один из новых охранников вошел. Я подавил желание подняться ему на встречу и не сказал ни слова, когда он остановился в шаге от двери.

– Итак, – сказал я, собирая пальцы под подбородком. – Есть новости?

Наглость моя была беспримерна, но именно на нее детина и попался. Но думаю, что дело было не только в наглости. Я отличался. Хотя бы внешне я был не таков, как прочие служащие Ксаверия Кафтанова.

– Мы его нашли, – сказал охранник.

– Да, – отозвался я скучным голосом, выбрался из кресла и перешел к хлопочущей в углу воде. – Можете говорить, я передам Кафтанову.

– Мансарда на Петроградской. Я оставался двумя этажами ниже. У Мухина выбиты оба глаза, все лицо нашпиговано крупной дробью. – Пальцем он показал на лице, каким именно образом досталось Мухину.

– Что плохо, то плохо, – сказал я. – Тот, стало быть, ушел? Неужели он стрелял из охотничьего ружья? Дробью – какая мерзость!

Охранник, забывшись, шагнул ко мне.

– Любой бы так подумал, – сказал он. – Не было там никакого ружья! Сотня стволов на стене против входной двери, в каждом – дробина. И залпом. Игрушки, игрушечки! Все из гильз.

– Фантастика! – сказал я, – Но ведь такое за полчаса не сделать. Верно?

– Чтобы сделать такое, нужно быть тихим психом и год работать, не разгибаясь.

Я представил себе, как затворившись в мансарде, Боба Варахтин вкатывает заряды, подсыпает затравку и палит, палит…

– Вот ведь, – сказал я, – игра, а человек искалечен. Так скажите же мне, наконец, он ушел?

Охранник в немногих словах объяснил мне, что даже от ослепленного Мухина уйти почти невозможно.

– Беспокоиться не следует, – объяснил охранник, – Он там и остался.

– Уж не знаю, хорошо ли это, но Кафтанову передам в точности. – И с потрясшей меня изворотливостью я закончил наш разговор. – А кто он этот стреляющий дробью?

Уже уходивший посетитель обернулся, и крайнее недоумение отразилось на жестком лице его. Я попал! На ближайшие несколько дней моя невинность была засвидетельствована. Палку, однако, перегибать не следовало. Я замахал рукой и сказал, что Господи, конечно, это тот, который сломал Ректору шею, а двух других застрелил насмерть.

Смятение на лице охранника улеглось, но видно было, что его одолевают сомнения. Я испугался, что он будет стеречь меня в кабинете до возвращения Ксаверия, и решительно опустился в директорское кресло. Если бы я мог, я издал бы указ, подписал бы распоряжение, уволил бы Кнопфа… Слава Богу, гость не смог преодолеть почтения к кабинету и вышел.

Я не стал смотреть на часы. Мне неизвестно было, где квартирует Алиса, и как скоро обернутся Кафтанов и Кнопф. Но что-то такое коллега Кнопф не хотел оставлять в кабинете, что-то такое хотел он забрать. Но сумочка его как висела на ременной петле на запястье, так и осталась. Но все, что влезает в сумочку, поместится и в кармане. Да нет, даже обнаглевший Кнопф здесь в кабинете не посмеет… Вот разговор. Что-то было непонятное в их разговоре с Кафтановым. Вот они молчали. Они молчали, словно Кнопф вручил Ксаверию бумагу, и тот ее читал. Он прочитал, и оба отправились к Алисе. Они отправились к Алисе, но прежде Кнопф хотел забрать бумагу. Хотел, да не вышло. И где бумага? Следовало подойти к столу и осмотреть ящики. У Кафтанова в ящиках наверняка порядок. Там не валяются чайные пакетики, перочинные ножи без лезвий. Там быстро отыщется все. Но вот беда – я не мог забраться в стол к Ксаверию. Я разозлился на свое слюнтяйство до скрежета зубовного и, наверное, долго бы злился, но времени оставалось все меньше. «Ты не можешь найти бумагу – ищи что-нибудь другое. Начни сначала».

32
{"b":"88640","o":1}