— Можно сказать и так, — ответил я.

— Хорошо, жду вас через полтора-два часа. Ресторан "Домик лесника", третий этаж, Каминный зал. Это к западу от Москвы, моя секретарша даст вам адрес.

— Не надо. Мне приходилось там бывать.

В семь вечера я вышел из метро на конечной, окраинной станции. На асфальтовой поляне заканчивался маленький рынок, сидевшие на газетах торговцы предлагали виноград и длинные седые сливы, прибывшие с берегов Сырдарьи. Я принялся ловить машину, но мало кто хотел везти меня за город. Наконец, водитель маршрутки, закончивший смену, открыл мне дверь своей "газели" цвета пыльной, мятой вишни. Я залез в пустой салон, водитель ловко и незаконно перевалил через газон, машина, припадая набок, с необыкновенной для нее скоростью покатила прочь из Москвы. Неплохо, что удалось раздобыть именно такой экипаж, его пассажир не будет никому интересен. Кто я, сидящий внутри? Простой парень, бойфренд посудомойки, ученик поваренка… Скоро начались особняки, которые здесь, под самым боком у города, выросли особенно мощными и развесистыми. Они толпились у МКАД, заглядывая друг другу через головы — каждый из них был похож и на ГУМ, и на Большой театр, и на оптовый магазин кожи в Турции, и на те, из глубокого моего детства, длинные бисквитные пирожные, заасфальтированные бледно-зеленым или желтым кремом. Тот крем был твердым, слоистым, и капельки воды выступали на поверхности, если нажать на них ложкой.

Я все еще вспоминал вкус пирожных, потом посмотрел в окно — вокруг уже махровые сонные елки. Ненадолго их сменили кипарисы в кадках, выставленные у цветочного питомника, и тут же лежали прилагавшиеся к ним скалы с ценниками. Обочина дороги: молодые люди, выбравшиеся из своих машин, запускают петарды в еще светлое, сиреневое, вечернее небо.

Потом явилась двухполосная дорога, под прямым углом она уходила от шоссе, и я велел водителю свернуть. Под синими ветвями пустого леса вдруг обнаружилось большое электронное табло — его установили люди, позаботившиеся о красоте и порядке. Светились цифры, сообщая дату, время и погоду:

88 августа 88 года

20 часов 9999999999999 минут

Температура воздуха + 0

Достойные старые сосны молчали по бокам дороги, она была узкой и петляла, ввинчиваясь в лес. Километра через четыре появился красный шлагбаум и двое охранников рядом. Я велел остановиться, расплатился с шофером и отпустил его. На большом дворе расположились три джипа, "сааб" и "бентли". Хромая рыжая собака бегала вокруг их колес.

Возвышалась крестьянская деревянная изба о трех этажах, витражи с разноцветными стеклами украшали ее крыльцо. При входе сидела молодая женщина с лицом правильным и ясным, она светло улыбнулась мне, будто приветствовала приход новорожденного младенца в этот мир.

— Добрый вечер, я к вам на третий этаж.

— Прошу вас, поднимайтесь, вас проводят.

Лестница круто ведет вверх, по стенам висят гравюры с изображением сцен охоты, в нишах бронзовые фигуры, наверху на площадке — столик антикварного, усадебного типа. Мне вдруг пришло в голову, что дизайн ресторана в точности выражает идеал русского крестьянина образца 1918 года — изба в три раза больше обыкновенной и набитая добычей из барского дома. Ко мне уже стремился метрдотель, к счастью, не успевший разглядеть мой торжественный транспорт. И он узнал меня, этот человек, — у людей его профессии сверхъестественная память на лица.

— Мне надо попасть в Каминный зал, у меня назначена встреча.

Вместе с ним мы прошли сквозь несколько комнат и появились в зале, половину стены которого занимал камин, набитый кусками березы. Под распластанной на стене рысьей шкурой сидел высокий, красивый мужик лет тридцати пяти. Ему составляла компанию офигительная телка: длинная шея, синие глаза, волосы — как коричневый блестящий мех. Я едва не забыл, зачем приехал. И совершенно точно нас с ним раньше сталкивала судьба, на приеме или в ресторане, не помню где, но уверен, что мы уже видели друг друга. Я назвал ему свое имя и напомнил, что час назад он назначил мне встречу. Подняв голову, этот человек стал рассматривать меня с холодным любопытством.

Конечно же, сразу после разговора со мной он позвонил в Соединенное Королевство и выяснил, что господина Энтони Уилсона пока не мучают никакие проблемы. Теперь, должно быть, ему любопытно узнать, кто меня прислал. Конкуренты? Газета? Какой-нибудь творчески мыслящий налоговик? В любом случае, неслыханная наглость — так напрашиваться на встречу.

Он поднялся, отвел меня к окну.

— У вас ровно тридцать секунд, чтобы объяснить, для чего понадобилось это вранье. Раз уж явились сюда, рассказывайте.

— Сначала вы должны узнать, кто я такой. Я ваш сотрудник, вы наняли меня в ноябре. Мебельный салон "Британская империя". Продавец и по совместительству сторож.

— Почему вы все время пытаетесь до меня добраться? — спросил он со злобой. — Зимой мне звонили и, кстати, точно так же прикрывались именем Уилсона. У тебя что, мания? Как ты в таком состоянии работаешь в магазине? Откуда известно про Тони?

Пока мы общались, большая компания вошла в зал и шумно стала размещаться за соседним столом.

— У меня есть информация о Петре Валерьевиче Изюмове, — сказал я отчетливо и негромко. — Я думаю, что она будет полезной для вас. Только лучше поговорить там, где рядом нет людей.

— Хорошо, я готов послушать, — ответил он медленно. — Здесь есть летняя веранда, она на ремонте, но все равно — нас туда проводят. Нина, требуй у них карту десертов и релаксируй. Я скоро вернусь.

В углу заброшенной веранды были свалены бревна, на них успели вырасти глянцевые грибы, блестящие в лунном свете. Официанты приволокли нам стол и два чудовищных тяжелых стула, их спинки выполнены были в виде головы и рук Кощея, эти сооружения тащили, словно павших богатырей, взяв за плечи и за ноги. Торопливо постелили скатерть в виде вышитой дерюжки. Зверек с коричневой полоской на спине, пискнув, пробежал перед нами. Тот человек отдернул ногу.

— Лесная мышь, — зачем-то объяснил я ему. — Она не злая. У нее как раз день начинается.

И после этого я рассказал все, что должен был рассказать, — начиная с того дня, когда я осенью устроился к нему на работу, и до разговора с Линниковым. Он грамотно снимал с меня информацию, задавая уточняющие вопросы. Когда я закончил рассказ, он поднял голову и долго смотрел вверх, на ветки сосны, которые по спирали карабкались по стволу, словно спицы колеса.

— Все, что вы мне сообщили, непроверенная и, скорее всего, абсолютно ложная информация, — спокойно сказал он.

После этого он вытащил из кармана компьютер-наладонник, блокнот и ручку. Я подумал, что ручку он сейчас уронит, и он уронил ее, долго поднимал, хотя она лежала у него под ногами, потом все эти предметы убрал обратно, так ничего не записав. Должно быть, ему хотелось держать себя в руках, но он поставил перед собой невыполнимую задачу. Каждый его жест был неправильным и нелепым.

Я вдруг сообразил, что нахожусь в лесу, рядом со мной человек, которого я сам сделал маловменяемым. Но он вдруг любезно, словно мы были два партнера по переговорам, сообщил:

— Так давайте что-нибудь закажем! Местная карта вин — это песня! Хотя я все-таки предложил бы французский коньяк хорошего миллезима.

Официант поставил два бокала на черные доски стола. Мой подопечный стал греть стекло в ладони, но руки не очень-то его слушались. Он сделал слишком резкое движение, часть жидкости выплеснулась и ушла в щели деревянного пола.

— Вот она, Рублевка, — сказал этот человек. — Даже елки здесь поливают коньяком ХО. Выпьем. "Я пью за землю родных полян, в которой мы все лежим".

— Кто это написал?

— Не помню, — ответил он. — Девушка, с которой я учился в институте, когда-то читала мне эти стихи.

Некоторое время помолчали. Он встал, побродил взад-вперед по веранде, сорвал с дерева лист, разодрал его на мелкие кусочки, растер их между ладонями, выбросил, достал мобильник, набрал номер, но звонить по нему не стал, убрал мобильник, снова сел на стул, боком ко мне и на меня не глядя.