Я не мог найти для себя никакого занятия и только наблюдал. Мне, конечно, очень хотелось сказать ему: "Вот ты считал себя великим и грандиозным, а на самом деле — дурак ты, братец! И лично ты, и вся ваша генерация. Вам была отведена в высшей степени серьезная роль, но вместо этого вы зря потратили драгоценные годы, лишь без толку всех озлобили и повели себя словно дети, накинувшиеся на игрушки. Взаимные склоки, любовь к миллезимам и прочим цацкам, полное равнодушие к тем ста пятидесяти миллионам человек, которые живут вокруг. А теперь из-под вас спокойно, не задумываясь, вынимают бизнес, и сделать здесь уже ничего нельзя".

Но я понимал, конечно, что сейчас не время для этих пламенных монологов. Правильнее было бы донести до его сознания, что он ни в коем случае не должен попадать в тюрьму. Мы обитаем в немаленькой стране, так пусть господин Морохов сумеет потеряться где-нибудь в Сибири или на Урале.

Но теперь хозяин моей квартиры уже полностью овладел собой. К тому же у него появились какие-то свои важные и интересные мысли, и он уже не замечал моего существования.

Повернув голову, обнаружив меня и вспомнив, кто я такой, он сказал:

— Что ж, вы предоставили мне довольно любопытные факты. Если они подтвердятся, я найду, как вас отблагодарить. Рад был познакомиться и поговорить с вами. Искренне желаю вам всяческих успехов.

Мы попрощались, и он вернулся в ресторан к своей девушке. Вот так началась, прошла и завершилась моя встреча с человеком, который когда-то взял меня к себе на работу. Я перескочил через ограду террасы. Оставалось только пешком дойти до шоссе и поймать попутку.

Час спустя я уже сидел в вагоне метро и ехал к себе домой. На одной из остановок послышался стук костыля, и перед нами возник одноногий инвалид в грязном хаки. Он обратился к пассажирам:

— Люди добрые, подайте воевавшему в Афгане, помогите ему встать на ноги!

Напротив меня полная, хорошо одетая блондинка устроилась под боком у здоровенного мужика, вдвоем они пили пиво, и оба уже были довольно косые. Она рассмеялась искренне и радостно, даже руками всплеснула.

— "Встать на ноги!" — закричала она и стала дергать своего спутника за воротник. — Ты слышал — "Встать на ноги!".

Когда нищий проходил мимо, она всунула ему в карман мятую голубую пятидесятирублевку.

— Чудило, как ты встанешь на ноги, если у тебя одна нога? — кричала она ему вслед со счастливым хохотом. — Ты понимаешь, чтобы встать на ноги, надо же, чтобы ног было две!

Высокий плотный мужик рядом с ней улыбался послушно, хоть и не вполне понимал, в чем тут юмор.

По дороге я сидел и обдумывал одну мысль. Продолжал размышлять и уже дома, оказавшись в кресле. Интересно было бы поговорить об этом с Мороховым. Но там, в лесу, он явно не был расположен к умным и долгим беседам, а больше мы с ним, скорее всего, никогда не встретимся.

Много читая в последние месяцы, я добрался до классических книг девятнадцатого века. Так вот — меня сильно удивило, какую странную и особенную роль в русской литературе играл тот, кого мы сейчас называем деловым человеком.

В западной культуре он обычно злодей либо смешной буржуа. У нас же почти всегда — жертва. Так повелось чуть ли не со времен песни о купце Калашникове и продолжалось далее, вплоть до этих приволжских промышленников Горького — разнообразных Железновых и Гордеевых.

Мне неизвестно, отчего это так. Оттого ли, что богатство делает человека более уязвимым и одновременно более значительным? Тем самым он становится привлекательнее как герой, он — словно сложный музыкальный инструмент, на котором интереснее играть, так как у него много возможностей. Или потому, что в стране, где массы граждан выбрали для себя способом жизни вялое бездействие, в самом его существовании есть идея бунта? Или потому, что многие деньги, как и многое знание, приносят много печали? Я не мог найти ответа.

17

Из беседы лондонского дизайнера Эндрью Малькольма Мелвилла с корреспондентом журнала “Нomes&Garden”.

Разговор состоялся в апреле 2011 года.

…Расскажу вам и о других моих интересных проектах в Восточной Европе. Едва закончив работать в Эмиратах, я уехал в страну мафии, икры и морозов и решительно поменял климат пустыни на русские холода. Это было довольно давно, сейчас скажу точно… в первой половине 2003 года. В тот раз я занимался оформлением не частного дома, а небольшого мебельного салона. Заказчиком был некий господин, с непроизносимым русским именем, я буду называть его Слава М. Человек из сферы, чуждой дизайну — он заработал состояние, создав крупный полиграфический холдинг. Вы спросите, зачем ему в таком случае был магазин мебели? Конечно, он создал его для своей супруги. С ней я также познакомился — это была хорошо воспитанная и милая дама, признавшаяся в довольно откровенном разговоре со мной, что страдает от нереализованности. Многие ее подруги обзавелись кто модным бутиком, кто студией цветочного дизайна, а ей пришло в голову выступить в жанре мебельного салона.

Изучив рынок, русский бизнесмен отнесся к замыслу жены благосклонно. Даже лично вмешался в проект и поменял всю его концепцию. Моя московская вдохновительница видела будущий салон как приют очаровательной женщины: светлая колористическая палитра, много кружев, зеркал и фарфора. Но супруг решил, что подобных изящных шкатулок уже слишком много в Москве и разумнее будет сконструировать квартиру для джентльмена высокого социального статуса.

Я с интересом принялся работать. Хотя, не скрою, мышление моего русского клиента иногда казалось мне слишком традиционным. Я желал сделать проект как можно более современным и объединить все предметы актуальной сейчас тематикой. Например, было бы крайне интересно создать интерьер на тему глобального изменения климата или борьбы с расовой дискриминацией. Но мой заказчик в крайне решительной форме от этого отказался. Жаль, потому что у меня было приготовлено прекрасное высказывание против дискриминации — шкаф из геометрических полос драгоценного индонезийского дерева хокумба. Его идеально гладкая фактура мягко поглощает свет, плоскость фасада представляет собой мозаику из геометрических фигур черного и белого цвета, что символизирует единство людей с разным цветом кожи, на полках я уже видел две африканские деревянные скульптуры и фотографию радикального мыслителя и философа Уильяма Ясира Мачулеску. Впоследствии мне довелось использовать этот мотив в оформлении холла палас-отеля на Молуккских островах.

Да, но зато мы оба согласились, что период ледяного минимализма всем успел надоесть и в современном постиндустриальном мире человек инстинктивно тянется к теплу. Мой заказчик хорошо представлял себе, что может привлечь российского покупателя. Конечно же, это был стиль доброй старой Англии, красное дерево, бронза, старинные гравюры. Я предложил ему увлекательный и величественный парад эпох. Георгианский холл. Спальня ампир. В интерьере столовой — колониальные мотивы, концентрация колорита Индии, Африки и Юго-Восточной Азии. И подобно танцовщицам в кордебалете, свою важную партию должны были сыграть аксессуары. Статуи, гравюры, картины… Как вам, например, понравится аллегорическое полотно: "Жители Аркадии приносят гиацинты и асфодели на алтарь богини Забвения"? Правда, это копия, но превосходная. Я раздобыл ее в антикварной лавочке на Портобелло и специально привез для украшения кабинета.

Поскольку предполагался не салон с обширными торговыми площадями, а, скорее, небольшой бутик, мы решили, что уместно будет вписать его в интерьер обыкновенной квартиры. Было подобрано подходящее здание: образец архитектуры конца девятнадцатого века, наделенный чуть поблекшей величественностью.

Заказчик и его супруга обеспечили мне в Москве интересную программу и даже предложили путешествие в глубины России. Любой, кто обладает здравым смыслом, сказал бы, что это — опасная авантюра. Но разве мы не можем позволить себе частичку безумия в нашем чересчур стерильном мире? Я посоветовался со своим внутренним голосом, он сказал мне: "Да!", и я отважно решился поехать в Сергиев Посад, город, который является русской Лхассой. Там в бутике при одном из храмов я купил покрывало — кусок абсолютно черной ткани с вышитыми белыми крестами и славянскими иероглифами. Я специально записал звучание этой надписи, она читается, как "Со свиатими упокой!". Это покрывало я использую в качестве скатерти в своем гостевом домике и ставлю на него парадоксальную посуду работы французского дизайнера Ора-Ито.