Спустя две или три секунды Валерий вновь спустился в этот мир, бережно распределил по тонкому ломтику хлеба пестрое, с травами масло и предложил рассказывать дальше.
— …Да, — послушался его Слава. — Повторяю, это обыкновенный чиновник из министерства, недорогой, даже в чем-то полезный. Давно намекал, что нам есть о чем побеседовать. Ладно, раз ты такой разговорчивый, давай встретимся…
— Прости, но меня раздражает эта лампа над нашим столом, — прервал его Мариевский. — Она явно гораздо ярче светит, чем остальные.
— Что? — переспросил Морохов.
Официант прикрутил над их столиком лампу. Лицо адвоката с каждой минутой темнело от досады.
— Не знаю, — сказал он. — Предлагаю все-таки пересесть.
Вдвоем они стали перебираться за другой столик. Обслуга ресторана испуганно и торжественно перемещала за ними тарелки с закусками. На кухне в эти минуты, нахмурившись, повар принялся создавать шедевр этого ресторана: тонкую и высокую башню из даров моря. В ожидании финального креветочного шпиля официант, прислонившись спиной к холодильнику, рассказывал своим коллегам про адвоката:
— Мужик в плане психики наглухо убитый. Месяца два назад пришел с блондинкой и вылил ей на голову шабли шато де ла Гренуй. Целую бутылку ноль семь, прямо из кейва. А взгляд такой, как будто, блин, стихи при этом сочиняет. Сейчас он сидит пока пришпиленный, но, я думаю, себя еще докажет.
— Да, юморок своеобразный, — согласился повар. — Стой! Она, сука, не туда ползет.
Высунув кончик языка и успокаивая башню взглядом, он обеими ладонями примял и спрессовал ее этажи — так дети на пляже укрепляют цитадели песочных замков. Вручил официанту, тот принес Мариевскому, который, не взглянув, сразу обрушил сооружение вилкой. Адвокат опустил голову, взгляд его сделался совершенно отсутствующим. Но как раз это Славу не тревожило — он давно общался с Мариевским и знал, что именно такое бессмысленное выражение означает у того крайнюю степень сосредоточенности.
— …А потом он предложил двоюродного брата или сестру жены? — сказал адвокат, прерывая рассказ Морохова.
— В моем случае — сына, — ответил Мстислав Романович. — Сын весной окончил институт, отец решил, что пусть у него сразу будет нормальный бизнес…
— Напомни еще раз твою ситуацию, — попросил адвокат. — Что у тебя со всякими формальными обстоятельствами?
— Значит, смотри. По документам, владельцем моего холдинга является некая компания, которая зарегистрирована на острове Мэн. Она записана на мужика — я его в глаза никогда не видел. Но есть гарантия, что до него наша прокуратура, да не только она, даже ЦРУ и Моссад ни при каких условиях не доберутся. Ну и он сам в Москву не приедет и не скажет: “Здравствуйте, вот он я!” У меня есть один приятель, который любит рискованные бизнесы. Он часто ездит по Средней Азии и при случае у всяких местных оборванцев покупает их паспорта. Одну такую ксиву я у него потом перекупил, на нее и зарегистрировал фирму. То есть формальный владелец моего холдинга — какой-то бородатый чувак, который в горах пашет землю, а может быть, и убили его давно…
Их столик был у самого окна. Вдруг вечерняя тьма принесла целую стаю монахинь в черных одеждах. Они медленно двигались мимо, размахивая руками. Только стекло мешало протянуть руку и коснуться этих фигур. Одна из них на ходу повернула голову и медленно посмотрела внутрь зала. В ее взгляде Мстислав Романович ожидал увидеть осуждение или же любопытство. Но она смотрела на него, не видя. Люди в ресторане интересовали ее не больше, чем голуби на бульваре.
Потом пошли обычные прохожие, но вот их сменила новая группа женщин в платках и длинных, до пят, юбках. Все они были немолодые, уже чуть прибитые жизнью к земле, среди них выделялась худая, длинная девушка в очках, голова ее была повязана косынкой, небольшой рюкзак болтался на спине.
— Смотри, опять богомолки, — сказал Морохов. — Откуда столько?
— В Москву привезли мощи праведного Филарета Смоленского, — ответил Валерий. — Паломники идут с визитом в храм Христа Спасителя. Моя сестра с мужем отстояли шесть часов. Ты оторвался, Слава, от новостей Москвы.
Разговор прервался оттого, что пришли убирать посуду. Мариевский сделал короткое движение локтем и задел официанта по руке. С одного из блюд упала вилка, вырвав кусок недоеденного тартара из тунца, она лежала на полу, как улика, свидетельствующая об убийстве. Мариевский отвернулся, но во взгляде его блеснула тень удовольствия. С увлечением он продолжил рассуждать:
— Давай решать, что в такой ситуации ты можешь сделать с твоим бойким чиновником. Алгоритм такой — или договариваться с ним на приемлемых условиях, или воевать. Я уже понимаю, что ты склоняешься в сторону войны. Предположим, в прокуратуре начнут им заниматься, но это — сотка, и то, если твоя фактура. Следующая точка ветвления — есть в его жизни криминал или нет. Если нет, то его надо создать, и вообще поиграть вариантами, но при этом цена возрастет многократно. Тогда он возвращается немного охреневший, но работать с тобой уже категорически не хочет…
Еще поговорили. Мариевский слушал очень внимательно, иногда задавая вопросы.
— Как я понимаю, расстались вы друзьями. Он никаких жестких ответных действий от тебя не ожидает.
— Кажется, да. И ведет себя абсолютно уверенно. Когда принесли счет на восемьсот с чем-то евро, он не потрудился хотя бы для приличия потянуться за бумажником.
— Да, да, — подтвердил Мариевский. — Самоуверенность губит людей. Вот и тебя, Слава, она обязательно погубит.
Два кротких предмета стояли на деревянной подставке — керамические сосуды для уксуса и масла. Адвокат все никак не мог наладить с ними отношения: передвигал то дальше, то ближе, как будто это были важные фигуры в шахматной игре.
— Это называется синдромом навязчивого состояния, — объяснил он спокойно. И спросил: — Ты с водителем ездишь? Ни при каком раскладе не садись за руль сам. Бросят тебе бомжа под колеса — получишь десятку. Ты не Ходорковский, никто не сможет сказать, что это — политическое дело.
— Политический наезд, — сказал Морохов.
— Слушай, ну это же кайф. Это смешно до невозможности, — ответил Мариевский и в подтверждение этого тут же стал смеяться. Слава молчал и смотрел на него. Аккуратная рука официанта поставила перед Мороховым какую-то еду, он медленно за нее принялся, съел, опустевшую тарелку убрали, а Мариевский то замолкал, то снова начинал смеяться.
Спокойно затем сказал:
— И все же, Слава, подумай о вариантах компромисса. Я осознаю, ты это воспринимаешь как челлендж и хочешь его одним ударом сокрушить. Но рассмотри, хотя бы попытайся рассмотреть предметы под другим углом. Ты привык существовать в сиянии своей крутизны, ты не улавливаешь шум времени, а этот шум, в смысле шепот, подсказывает определенные вещи. Подумай о том, какие возможности ты получишь, если все-таки начнешь с ним сотрудничество… Все-таки тот зал гораздо лучше.
Уже другой метрдотель, сумрачный, с тяжелой челюстью, похожий на призрак мертвого лорда, стал водить их по второму залу. В его глазах была готовность вытерпеть все до конца. Такое же намерение было и у Мстислава Романовича.
Перебрались и сели рядом с баром. Парень за стойкой, положив перед собой наваленную в пластиковый мешок зелень, принялся отрывать листки от стеблей. Повеяло синим, холодным запахом мокрой мяты. Мариевский сделался очень веселым. Довольно вытянул вперед ноги, хрустнул бледными пальцами рук, потом, вновь подозвав официанта, потребовал немедленно поменять нетронутую пепельницу. Официант, несмотря на опыт и выдержку, все же не понял и замешкался. Мариевский, помахивая тонкой рукой, закричал ему:
— Поймите, что я не намерен ждать! — Потом, обращаясь уже к Морохову, миролюбиво и с любопытством спросил: — Как “Мадагаскар”, у тебя соседи еще не появились?
— Откуда? Да и не нужно мне никаких соседей. Нет, я уже привык жить один в своем домике. Пусть дальше так будет, я не возражаю.
Теперь оставалось допить кофе, рассчитаться, увести адвоката, причем не сажать его за руль, а вызвать такси. Каждое из этих небольших действий обещало быть проблематичным и тягостным. Мстислав Романович внутренне приготовился и дальше возиться с Мариевским и аккуратно усмирять его. Но адвокат никак ему не препятствовал и сделался тихим, как мягкая, подержанная вещь.
