Мир мужчин, с которыми я общался, был ясен для меня, как три копейки. Но девушек я как-то не понимал и совсем не улавливал, как завязывать с ними отношения. Помню одну вечеринку — открытие галереи магазинов, куда я не мог не пойти: так изощренно и отчаянно меня зазывали. Вдруг толпа расступилась, и фотографы выскочили вперед. Оказалось, что нас посетила знаменитая владелица дизайнерского ателье. По происхождению русская, жизнь свою она делила между Москвой, Флоренцией и Парижем. Недавно именно ей выпала миссия оформлять пентхауз для одного из российских олигархов (тогда это слово, пусть поблекшее и увядшее, все еще было в ходу).
Сама она шла впереди — короткая, широкая, немыслимо старая, напоминавшая те коряги, из которых мебельные мастера создают табуретки для загородных коттеджей. Она привела свою команду, и это было похоже на шествие матрешек оттого, что ее помощницы (или заместительницы, или секретари) четко распределились по возрасту, в порядке убывания. Сразу за хозяйкой шагала тетка помоложе — было ей около пятидесяти, огромная зеленая роза колыхалась на ее воротнике. Той, что шла третьим номером, исполнилось, должно быть, лет тридцать восемь, она была сухая, ухоженная, с породистыми, точеными ногами. И потом появилась последняя. Невероятно юная, она шла, ни на кого не глядя, опустив длинные ресницы на орехового цвета глаза. На ней был строгий коричневый брючный костюм. Ее русые волосы, длинные и прямые, падали на спину и, как сияющий шелковый занавес, колыхались в такт шагам.
С ней я решил завязать знакомство, но сразу же потерял из виду и долго разыскивал. Во время поисков на моем пути встретился магазин подарков, там я увидел отличную вещь. Небольшая корзина с синими цветами на высоких стеблях, все сплетено из стекла, фантастически здорово сделано, на цветах сидят белые и фиолетовые попугаи, также стеклянные. Вот это надо купить для нее, причем купить немедленно, сейчас… Потом подвести к витрине, сказать: "Это — ваше". По-моему, удачный ход, пусть и слегка понтярский. Я легко отдал двести долларов, велел оставить свое приобретение на витрине и отправился искать будущую владелицу.
Нашел я ее лишь в конце вечера, случайно. В углу дальнего, безлюдного коридора, прислонившись к двери с табличкой "Только для персонала", она самозабвенно целовалась с другой девицей, запрокидывала ей голову и ладонями стискивала плечи. Их ноги наступали на сваленные у стены коробки, скользили на обрывках картона, давили пустые пластиковые стаканчики. Я прошел мимо девушек, но они меня не заметили.
Вернулся обратно. Снаружи, за зеркальными стеклами, остановились еще машины, оттуда вышла группа гостей. Двое из них, судя по всему, особенно важны. Прочие держатся чуть позади и поодаль, и я вдруг увидел, что один из них — Герасим Линников. Спутники его двигались так стремительно, что Герасим не успел ни поприветствовать меня, ни даже толком удивиться. Их путь лежал в главный зал, где были накрыты столы, но на входе они встретились с другой компанией, как раз покидавшей это место. Серьезные господа приступили к ритуалу приветствий. Линников, как менее значимый, топтался рядом, я тем временем рассматривал его.
Да, это был явный Герасим, но сильно изменившийся. Я запомнил его элегантным, циничным и самодостаточным барином. Теперь основатель Клуба традиционных ценностей весь как бы подобрался, черты его лица заострились и сделались заурядными, как лезвие кухонного ножа. Сам он сделался более целенаправленным и беспокойным. Был похож уже не на барина, а на его легавую собаку.
И все-таки мне надо было что-то решать с подарком. Хорошо, пусть эти попугаи поживут у меня дома до более удачного дня, только мне лень и скучно тащить их сегодня с собой. Служительницы в лавочке сказали, что, конечно же, завтра служба доставки привезет покупку в мою квартиру. Я был огорчен, и оттого меня покинула всякая осторожность. Я громко сообщил свой домашний адрес. Мне дали бланк, и я написал его — отчетливо, крупными буквами.
Гости уходили. Я сам совершил последний обход разоренного зала. И вот, обернувшись, увидел, что Герасим Линников, вытянув шею, внимательно разглядывает карточку с моим адресом и, кажется, даже шевелит от удивления губами.
Все чаще теперь я уходил вечерами, иногда их проводил в компании, иногда — один. Повадился заглядывать в модный новый клуб, расположенный в старом московском подвале, который понтовые декораторы предложили считать подземельем индийской крепости. В один из вечеров я направился туда, развлечения ради приземлился за стол к двум молоденьким девушкам, принялся бесцельно за ними ухаживать и поить глинтвейном. По количеству и качеству ума они напоминали цветы, хотелось заказать бутылку воды и полить их — как поливают клумбу. Кругом было накурено и жарко, официанты волокли кальяны, на танцполе тяжело топали. Свалив, наконец, оттуда, на Садовом кольце я изловил себе машину. У водителя над ветровым стеклом болталась картонная лиловая елочка, источавшая аромат самого лучшего технического лимонада. Этот запах раздражал меня, я открыл окно — струи ледяного, влажного воздуха тут же расползлись по салону, обняли меня за уши, затылок и шею.
Потом среди ночи я проснулся, точнее, вышел из сна, как выходят из остановившегося поезда. Было ясно, что наступают какие-то большие неприятности.
Вся действительность вокруг состояла из нечетких серых обрывков. Меня знобило, на горло изнутри словно надели железное кольцо. Сел в кровати, подтянул к себе ноги. Над моей головой простирал крылья прикованный над ложем орел, бронзовый в оригинале, но черный в этой темноте. "Символ императорского величия и военных побед, излюбленное украшение парадных апартаментов в эпоху ампира", — как рассказывал об этой птице каталог. Мне в глаза, как прожектор, светила неподвижная зеленая луна. Убежать от них двоих было нельзя, и я спрятался, завернувшись в одеяло.
И вот пришел белый день. За остаток ночи вирусы надо мной хорошо поработали — весь я словно был распилен на части. Раньше не задумывался о том, что могу заболеть, и вот в жилище нет даже градусника, а между тем было бы интересно узнать — доползла ли температура до тридцати девяти. Я стал собираться с силами, чтобы вынуть себя из кровати, и через пятьдесят минут осуществил свое намерение. Воздух словно состоял из мягких горячих валиков, приходилось пробираться, осторожно их раздвигая. Добрался до кухни, сделал себе горячего чаю, сел за стол и попытался наладить какие-то разумные отношения с окружающим миром. Но мир не шел на компромиссы со мной. Каждое движение было мучительным — при одной смысли, что надо взять со стола ложку и размешать в чае сахар, начинала болеть голова.
Сейчас надо правильно собой распорядиться. Позвонить и вызвать сюда мою маму? Она привезет лекарства и начнет меня лечить. Но в таком состоянии у меня физически не найдется сил изобрести пригодную для использования историю о том, откуда я вдруг взялся в этой квартире. Другой вариант — прямо к подъезду заказать такси, чтобы железная коробка два часа волокла меня через Москву и ее окрестности в милый Электрогорск. Никуда не хочу уезжать. Но, похоже, придется.
Тут новая мысль понемногу стала возникать в моем сознании. Общительный Михаил Федорович с нижнего этажа. Пенсионер, и делать ему, в общем, нечего. Вот для него занятие и полезное, и нетрудное, и увлекательное — помочь соседу. Совершив путешествие в кабинет, я взял лист бумаги (чересчур пафосный, с водяными знаками, серебряным обрезом, но ничего, сойдет) и нацарапал перечень всего, что мне было необходимо. Положенный набор лекарств, а также молоко, мед, какая-нибудь замороженная пища быстрого приготовления, хлеб, вино. Градусник, наконец. Надо будет потом отблагодарить старика. Притащу ему бутылку коньяку и каких-нибудь деликатесов из гастрономического бутика.
Точно рассчитав свои силы, я доковылял два пролета вниз, нажал на кнопку звонка. Сейчас окажется, что какое-нибудь дело вытащило его на улицу… Нет, слышны шаги. Тут же дверь открылась.
