Жизнь их была одновременно и богата событиями, и крайне однообразна. Иногда за неделю им доводилось побывать в двух или трех странах — но в каждом городе мира существовало лишь несколько точек, между которыми они передвигались: VIP-залы аэропортов, номер люкс в отеле, переговорная комната в том же отеле и еще один или два самых дорогих ночных клуба. Случайно соскользнув с этого маршрута, они становились беспомощными, как потерявшиеся дети. Перед одной из поездок Эдуарда секретарша, перепутав даты, не на то число заказала ему отель. Приехав, он вынужден был куда-то селить себя сам и ухитрился в весьма приличном европейском городе разыскать себе настоящий бомжатник, где по ванной бегали тараканы. Завтрака там и вовсе не полагалось, так что российский гость вынужден был ждать до полудня, когда открывал двери известный ему ресторан, отмеченный звездами Мишлен. О существовании в той же Европе недорогих кафе, рынков, где продают сыры и паштеты, кондитерских, где в углу стоят несколько столиков и можно взять горячую булку и чашку кофе, он не догадывался. Очень удивился, когда я рассказал ему, что такое существует на свете.
Мне было известно, что его, вместе с двумя маленькими сестрами, воспитывала мать, после того как отец, шофер-дальнобойщик, двадцать пять лет назад разбился в одном из рейсов. Но так сложилась его жизнь, что, кроме российской провинции времен своего детства и нынешних VIP-реалий, он не знал ничего в жизни, а если и знал, то забыл.
Кстати, я не сомневался, что девицу, виновную в ошибке с отелем, постигнет страшная кара. Но, вернувшись, Эдуард об этой истории и не вспомнил. Отчасти из-за того, что не было времени, отчасти — из-за глубокой природной уверенности, что секретарши, шоферы, курьеры и прочие персонажи — это люди настолько иной породы, настолько не равные ему, что даже и бессмысленно от них что-то серьезно требовать.
Самую худшую черту российского человека Эдуард и его друзья унаследовали в полной мере — к собственной жизни они относились с легкомыслием ребенка, который бросает в угол игрушку. Достаточно было посмотреть, как любой из них, сильно выпив, садился за руль и демонстрировал, что его "лексус" за пять с половиной секунд разгоняется до сотни километров.
Они с подозрением и недоверием относились к окружающему миру, зная, что каждую минуту их захотят обмануть, — тем более, что часто они видели, как опасения эти оправдывались. Эдуарду по его делам иногда приходилось посещать Италию. Многие, кто знал эту страну, хвалили ему Флоренцию, Милан, Геную, давая понять, что эти города красивее и лучше чем, например, Сургут. Так что же? Оказавшись во Флоренции в два часа ночи, он не отыскал для себя ни ресторана, ни хорошего ночного клуба — все темно, недружественно и закрыто. Какая разница с тем же Сургутом — там, когда он праздновал свой день рождения и в четыре часа утра всей компании пришла в голову мысль отправиться в тайгу на рыбалку, ради них с соседней военной базы поднимали в воздух вертолет и он уже заранее был заправлен двумя ящиками виски.
Представления людей его круга о том, как устроен мир, в особенности — западное общество, отличались такой сумбурностью и наивностью, что можно было заплакать. Жульнические политологические книжки, откровения конспирологов — все их не миновало и не прошло даром. Один из его деловых партнеров — заехавший в столицу очень дельный бизнесмен, удачно занимавшийся строительством где-то за Енисеем, — узнав, что лет пять назад я побывал на Мальте, необыкновенно обрадовался и попросил, чтобы я установил ему контакт с мальтийскими рыцарями. Когда-то он что-то прочитал или услышал… в общем, в его мозг были вложены знания о том, что тайные ячейки Мальтийского ордена до сих пор руководят Европой. Демократические институты, систему выборов тот сибирский строитель, конечно, считал всемирным обманом. Но при этом он понимал, что кому-то должна же реально принадлежать власть — и оттого сразу поверил в этих рыцарей. Собираясь вкладываться в европейский бизнес, он все порывался найти Великого Магистра и установить с ним неформальные связи.
Что до России — ни один оппозиционер или правозащитник с таким презрением не говорил о власти в стране. Любой представитель государства в их глазах был ничтожество и вор — это являлось для них такой же истиной, как то, что футболист — это человек, который бегает по полю за мячом, а певцу свойственно петь. Кирилл Гальцев, один из приятелей Эдуарда, однажды явился в костюме садо-мазо на маскарад в лучшем клубе одного северного промышленного города, заметил в углу депутата краевой Думы, тотчас поймал, нацепил на него ошейник, привязал ремень и заставил ходить рядом, изображая собаку… Но в то же время и Кирилл, и Эдуард давно сработались с этой властью и не стремились ее менять на другую — совершенно не представляя тем более, какую они желали бы вместо нее.
Я понимал: наверное, эти люди — лучшее, что есть в стране. Оттого мне было всех жаль — и страну, да и их тоже.
13
Это случилось уже весною, теплым мартовским утром. Как обычно, Мстислав Романович Морохов покинул квартиру, шагнул в пустой коридор, где никакой сосед не мог попасться навстречу, миновал дружелюбные мозаики на блестящих стенах, вошел в лифт. Стеклянная кабина, опустившись на несколько метров, вдруг замерла без скрежета, без малейшего шума. В этом была какая-то мягкая непреклонность — так интеллигентный человек, чьим терпением мы злоупотребляли, вежливо дает понять, что больше на него рассчитывать не стоит. Вот и лифт, очевидно, решил, что уже слишком много раз таскал жильца с двадцать седьмого этажа на первый. Морохов достал мобильный телефон, набрал номер консьержа — и долго слушал длинные гудки. Значит, электричество отключили во всем доме.
Понемногу белая арена двора стала заполняться аборигенами его острова. Каждый из них исполнял один и тот же ритуал в честь Мстислава Романовича: спускался по сизым ступеням, поднимал голову и так замирал навсегда. На любой из этих физиономий, без сомнения, сейчас нарисованы удовольствие и восторг. И можно представить, как отлично это смотрится с земли — внутри стеклянного треугольного стакана шевелится небольшой черный человек… Одна из фигур подняла вверх ладони, и стала покачиваться, подняв голову. Чем он занимается там внизу? Решил помолиться Богу? Нет, ему пришла в голову чудесная мысль информировать хозяина словесно, притом что на вершину, где тот завис, ни единый звук вскарабкаться не сможет. Остается лишь сидеть здесь и ждать, пока эти неандертальцы возьмут в руки орудия труда.
Налетел ветер, сильный, наверное, очень влажный, взвыл и обвил кабину, сотрясая ее стекла. Кажется, будь он лишь немного сильнее — и вся башня «Мадагаскара» разломится, как старое дерево. Морохов снова взглянул вниз. Теперь по снегу была прочерчена черная линия, она дрогнула, чуть сдвинулась… Это там внизу тянут кабель. Между тем бесследно уходило хорошее утреннее время. Можно попытаться сесть в этой камере на пол, но длинные его конечности не могут толком разместиться. Тогда он опустился на одно колено, на другом утвердил колеблющийся ноутбук, открыл его и вошел в свою почту. Но это утро решило быть абсурдным и бредовым. Вот первая строка в первом же письме, встретившая его:
“Собака беспородная. Шесть штук. Цена за единицу — 600 рублей”.
Он решил покупать новые станки для фабрики имени коммуниста Хорина и взять под сделку кредит.
В Донницы было отправлено задание: свести имущество в единый список, чтобы хозяин в Москве мог выбрать, какие именно ценности предлагать банку в качестве залога. Незатейливые и честные его сотрудники решили перечислять все строго по порядку. Поэтому первым делом они внесли в перечень сторожевых псов, всегда лежавших около ворот.
“Собака беспородная. Шесть штук. Цена за единицу 600 рублей”.
Он отправил на фабрику энергичное, из четырех строк письмо и в эту минуту понял, что некто находится вблизи него. Поднял глаза: напротив в небе висела ворона и шевелила медленно крыльями. Она была большая и неравномерная: хвост с одного края выдран наполовину, на правом крыле основательно прополоты перья. Взгляд скептический, спокойный, смелый. Хотел бы он почаще встречать людей с таким взглядом. Мстислав помахал рукой, тут же решил, что она испугается и улетит, но птица осталась на месте. Только тогда он сообразил, что ворона не видит его. Стены лифта прозрачны для того, кто внутри, но снаружи они зеркальные. И никто во всем районе не удивляется человеку в стеклянной коробке, а просто наблюдает, как висит блестящая призма между землей и небом, уже на территории неба.
