Новое и прекрасное ощущение — ходить по комнатам, устраивать себе на полчаса стоянку то там, то здесь. Так получилось, что предыдущую свою жизнь я прожил не то чтобы в недостатке пространства, нет, оно окружало меня в избытке, но всегда оказывалось враждебной стихией. Пространство — это поля, дороги, перегоны между станциями метро, окраинные пустыри. Надо было преодолевать его, как ничейную полосу на войне, чтобы добраться до своей квартиры или кабинета и залезть туда, в эту свою щель, из которой я вел наступление на окружающий мир и одновременно оборонялся от него.
Не сожалею о своем прошлом и не хотел бы его менять. Но уж слишком долго я карабкался наверх по отвесной стенке и участвовал в проектах людей, которых заведомо считал глупее себя. И вот теперь я здесь. Это — каникулы, они коротки, неизвестно, что будет, когда они кончатся. Пока можно бродить из комнаты в комнату, наслаждаясь пространством и покоем. У меня есть кабинет, там огромный письменный стол, в одном углу глобус, в другом — тяжелое бюро. Каталог поет ему песнь, он рассказывает, что бюро — современное подражание работам Уильяма Берджеза, знаменитого краснодеревщика эпохи королевы Виктории, который полтора столетия назад прославился тем, что имитировал ренессансных мастеров, использовавших в своем творчестве античные декоративные элементы. Мне нравится сама идея этих множественных подражаний, то, что эпохи входят одна в другую, как матрешки. Бюро наполнено потайными ящиками и незаметными дверцами, каталог обещает, что они "скрывают много тайн". Я провел исследование и в одном из дальних отделений нашел пластмассовую тарелку со скелетом и чешуей воблы, а также две бутылки из-под пива — сувенир от работяг, которые создавали "Британскую империю".
От пола до потолка в кабинете стояли шкафы, нагруженные настоящими старинными книгами, не фальшивыми корешками. Проектировщики салона, вероятно, оптом смели весь товар в небольшом букинистическом магазине. Они хотели, чтобы содержимое шкафов выглядело внушительным и единообразным — оттого предпочли тридцатитомные энциклопедии на неведомых мне французском и немецком языках. Но и полезные экземпляры обнаруживались среди этих бумажных плит. На верхней полке, под потолком был найден "Половой вопрос. Психологическое, гигиеническое и социологическое исследование для образованных". Я открыл растрепанный том, наткнулся на слово "хромозомы" и сразу полюбил эту книгу. Далее там нашлось слово "гандонъ". Ученый эксперт объяснял образованным современникам, в чем главная прелесть новейшего изобретения. "Один и тот же гандонъ можно употреблять часто, если высушить его между двумя носовыми платками". Да! Так и написано. Я сам это видел. Автор — профессор Август Форель, а труд его был переведен с немецкого и издан в 1909 году.
Однажды в моих руках оказалось старое издание "Записок охотника" Тургенева. Я решил сначала, что на мой изощренный вкус это — литература чересчур ровная и обыкновенная. Мне-то более привычны произведения, где автор ведет с читателем некую интеллектуальную игру. Но потом я понял, что речь идет о в высшей степени интересной задаче для интеллекта, потому что страна, где я живу, и страна, изображенная полтора столетия назад, совпадают самым поразительным образом. Там есть хороший эпизод, когда во время охоты они вдруг выходят к озеру и тут старик-сторож ковыляет навстречу. Его спрашивают:
— Ты братец, всю жизнь за озером присматриваешь?
— Нет, до того был в кучерах.
— А раньше?
— Прежде у барина был поваром.
— А образование у тебя какое?
— Сапожник я по образованию, в Москве обучался. А раньше ахтером был, в киятре играл. А до того сударыня-помещица велела в садовниках служить…
Это же в чистейшем виде — карьера людей моего поколения. Вот и один мой однокурсник восемь лет назад отплыл в большой бизнес на круизном корабле "Princess of Ocean", скользившем между Карибскими островами. Там, удивляясь своему счастью, он трудился официантом наряду с пуэрториканцами и поляками. По возвращении в Москву, наделенный уже знанием того, в каких бокалах подают виски, а в каких херес, он сразу получил место сомелье в ресторане с золотыми колоннами. Когда ресторану пришло время загнуться, ушел издавать глянцевый журнал для современных мужчин, потом занялся торговлей удобрениями, а года через два растаможивал грузы.
Он, как и я, — биолог, тема его диплома — разведение осетровых. И был лишь краткий период в его жизни, когда этот человек выполнял работу, хоть как-то связанную с профильным образованием. В начале своей карьеры, еще до Карибских островов, он устроился внештатным сотрудником дорогого публичного дома, владелец которого украсил интерьер грандиозным аквариумом. Моему однокурснику надо было приносить корм и проверять, нет ли проблем со здоровьем у таиландских сомов.
Как-то раз я у него спросил: "Что бы тебе действительно не разводить осетровых? Востребованный товар, и прибыль может быть серьезная". Неожиданный вопрос ошеломил его, и менеджер ушел в задумчивости. Человек он неглупый и с работоспособностью удивительной. Недавно по указанию сударыни-помещицы (то есть владельца некоего строительного холдинга) принимал участие в возведении на московских окраинах элитных жилых комплексов "Три сестры" и "Эскориал". Об этих произведениях архитектуры много писали в газетах. Даже заголовок одной из статей я помню: "Безбашенные строят башенки".
Мне показалось интересным продолжить знакомство с русской классикой, я пошел в книжный магазин и принес в дом "Войну и мир" и разные другие толстые тома. О своих впечатлениях здесь рассказывать не буду, это особый и долгий разговор. Разумеется, фильмов я себе накупил: Бертолуччи, Кубрик, Хичкок, Дэвид Линч, братья Коэны да заодно весь комплект Джеймса Бонда. Вот прекрасное занятие — сидеть по вечерам в гостиной, смотреть отличные наивные старые ленты про агента 007, пить старый херес да при этом курить кальян. Мое одиночество не печалило меня — устал я в последнее время от людей.
Дни были туманны, в полдень я зажигал свет. В один из таких дней вдруг вновь потревожил звонок.
— "Британская империя"? — спросил меня шелестящий, стареющий, надменный женский голос. — Ждите, сегодня после двух к вам приедет Кромвель.
— Что вы хотите этим сказать? — задал я дурацкий вопрос.
И тотчас появилась мысль: вот он, финал. По мою душу прибыл англичанин, владелец салона.
Ваш заказ выполнен, сегодня мы можем его доставить. Костюм в кэжуальном стиле примерно в четырнадцать тридцать привезет курьер нашей компании Кромвель Тагиев. Только, пожалуйста, проявите себя ответственным человеком, не забудьте расписаться в получении, чтобы мы не гоняли дважды Кромвеля Магомедовича.
Через сорок минут ко мне прибыл большой пожилой кавказец, его глаза цвета давно сгоревшего угля выражали мудрую покорность перед жизнью. Я осторожно раскладывал пиджак и штаны на диване в гостиной, меж тем как Кромвель топтался в прихожей, в компании Сократа и Платона. На прощание я решил дать ему двадцать рублей чаевых, и мои пальцы коснулись его ладони — она была твердая, как базальт или гранит, из такого материала можно рубить мемориальные доски. Должно быть, первую половину своей жизни он упражнялся с мотыгой в каком-нибудь горном селении.
Костюм я аккуратно повесил на вешалку и отправил в темноту шкафа, к самой стенке. В самом деле — зачем он был мне сейчас?
…Все мы были надежно спрятаны на дно большой зимы, только набиравшей свою силу. Самая черная вещь на свете — чернее черной кошки, смолы и смертного греха — дождь, который идет в Москве вечером, в начале декабря. На улицах лежала снежная каша, фонари подсвечивали ее, она блестела как серебро. Горбы припаркованных автомобилей были рябыми от изморози, разбитой невидимыми в темноте каплями дождя, лишь в освещенном пространстве под фонарем было видно, как вниз несется их стая. И медленно выворачивал из-за угла полупустой троллейбус с рекламой на боку, похожий на длинный, светящийся изнутри фонарь.
