Пока Медельин вел борьбу с властями, образовалась еще более зловещая и опасная сеть. Еще один картель, на этот раз в третьем по величине городе Колумбии, районе по производству сахарного тростника, Кали. Воспользовавшись трудностями Медельина, этот картель превратился в поставщика того, что стало самым распространяемым наркотиком среди яппи восьмидесятых. Благодаря мощному политическому влиянию союз преступных семейств из долины Каука – Кали создал исключительно благоприятные условия для своей деятельности. Члены семейств Кали считались los caballeros – дворянами, в отличие от медельинских los hampones – громил и головорезов. Глава Управления по борьбе с наркотиками в Нью-Йорке Роберт Брайден говорил: «При необходимости Кали способны на убийство, но, как правило, они предпочитают действовать через своих юристов». Однако подобная щепетильность не распространяется на улицы, где процветает их торговля. Они более жестоки и лучше организованы, чем Медельин. Сейчас, контролируя свыше семидесяти процентов рынка кокаина в Северной Америке, Кали пытаются расширить поставки в Европу и Японию.

По традиции крупнейших средиземноморских торговых династий, включая сицилийскую мафию, семейства Кали сохраняют патриархальную структуру, требующую абсолютной преданности и повиновения, но в то же время поощряющую членов сообщества налаживать собственную сеть. И только если эти требования нарушаются, старейшины приговаривают своих подчиненных к жестоким наказаниям. В отличие от Медельина, Кали осторожны, хорошо организованны и чрезвычайно эффективны. Их сеть состоит из серии пирамидальных ячеек, каждая из которых несет ответственность перед вышестоящей ячейкой. Эти так называемые зарубежные филиалы обеспечивают импорт, хранение и распространение кокаина среди оптовиков, а также несут ответственность за отмывание денег в банках и других финансовых учреждениях. Все ячейки несут прямую ответственность перед штаб-квартирой в Кали.

Быть Саlепо, главой ячейки, – значит пользоваться огромным авторитетом и властью.

Быть членом семейства Кали – значит обладать высоким положением и неприкосновенностью.

Члены семейства Кали, голубая кровь, редко принимали непосредственное участие в делах.)

– Да ни хрена она не Кали, – сказал Маршалл. Потом вспомнил жирного. – Если, конечно, тот тип с ней не Эль Гордо.

Теперь уже Ронейн вздрогнул от удивления. Хордо Сантакрус Лондоно Дон Чепе, или просто Жирный – Эль Гордо, – был создателем глобальной транспортировочной сети, благодаря которой картель Кали занял ведущие позиции в кокаиновом бизнесе. В 1980 году в Нью-Йорке ему было предъявлено обвинение в незаконной торговле наркотиками, но он был освобожден под залог и покинул страну. О Сантакрусе говорили, что он часто появляется в середине сделки, обменивается любезностями, жмет руки и так же внезапно исчезает. Побывать на такой встрече и арестовать Сантакруса во время заключения сделки – мечта каждого сотрудника УБН.

Техасец засмеялся:

– Не стройте иллюзий, мужики. Нет, никакой не Эль Гордо. Хоть вы и агенты УБН, но не настолько важные. Хотя вы почти угадали. Она родственница Сантакруса. Решила посмотреть сама, как идет семейный бизнес.

Он взглянул на Маршалла.

– Тебе повезло, что она не отстрелила тебе яйца. А ведь собиралась. И отстрелила бы, будь она из Медельина. А Кали ведут себя иначе. Лишнее насилие ни к чему. Но... был момент... по-моему, она была готова. Впрочем, вас все равно собираются взорвать.

Маршалл замолчал и старался не встречаться с вопросительным взглядом Ронейна. Все-таки он был прав. И если бы вместо того, чтобы помогать Кали, Ронейн действовал с ним заодно, они бы здорово врезали баронам. Захватив, а если надо и убив женщину, они бы поприжали семейство и разделались с ним. Но сейчас их самих приперли к стенке. Эти ублюдки заранее знали, кто они на самом деле.

Ронейн попробовал было раскрутить Техасца дальше, но тот счел за лучшее попридержать язык. Он и так уже жалел о том немногом, что успел сказать.

Через двадцать минут зазвонил телефон. Техасец поднял трубку. Выслушав короткое сообщение, положил трубку и направился к двери.

– Похоже, мужики, все довольны, – сказал он. – Желаю хорошо отметить Четвертое! – Он вышел и закрыл за собой дверь. Воцарилось молчание. Они проиграли.

– Совсем забыл. Сегодня же Четвертое, бля, июля![6] – очнулся наконец Маршалл.

– Вчера я звонил Бетти. Поздравил ее и детей, – бесцветным голосом произнес Ронейн.

– Да. Нехорошо забывать такие даты, а?

– Ладно, успокойся. У нас указание – действовать по разработанному плану.

– Да пошли они на хер со своими планами! У них все просто там, в Вашингтоне, на Арми-Нейви. – На аллее Арми-Нейви, 700, находится штаб-квартира УБН. – А здесь надо надеяться только на интуицию. Черт побери! Ронейн, мы могли бы захватить эту родственницу Сантакруса.

– Мелкая сошка.

– Откуда ты знаешь? Мы ишачим за какие-то гроши, а эти швыряются долларами. Через нее можно было бы кое-кого поприжать.

– Кого?

– Ну что ты пристал? Откуда я знаю? Еще неизвестно, как высоко она летает. Стоило рискнуть.

– Мы не знали, кто она.

– Зато моя интуиция говорила – надо действовать.

– Теперь слишком поздно.

– Натурально! Вечно, бля, слишком поздно. – Маршалл с трудом поднялся с кровати, прошел и закрыл окно. – Ты бы позвонил в Вашингтон.

– Контора закрыта. Сегодня...

– ...выходной. Четвертое июля. Черт! А вот Кали, поди, работают без выходных, без Рождества, на хер, или там еще чего. – Маршалл снова рухнул на кровать. – Было время, когда мы просто занимались своим делом, пока не пришли эти яппи и всякие с университетскими дипломами. У нас было уличное образование. Мы работали без планов и инструкций.

– Ты не прав. – Ронейн встал. – Это несовременный взгляд. Все-таки они неплохие ребята.

– Карьеристы.

– Нет. Ты хороший малый, Маршалл. Но ничего особенного из себя не представляешь. Не укладываешься в схему. Поэтому лучше прекрати. Ругай не нас, а конгрессменов и законников. Это они связывают нам руки, когда мы собираемся предпринять что-нибудь нестандартное. Вспомни Гватемалу.

Незадолго до этого УБН пыталось заслать в Гватемалу небольшую группу агентов, в том числе и Ронейна, для оказания помощи властям в борьбе против дельцов наркобизнеса. Потребовалось шесть месяцев дебатов в конгрессе, прежде чем это решение получило одобрение. Но время было упущено, и сеть, которую собирались нейтрализовать, окрепла и стала неуязвимой.

Ронейн направился к двери.

– Ты пока поспи. И закройся как следует, а то она может вернуться. И отнюдь не потому, что ты такой милашка.

– Отвали, Ронейн! – Слова отскочили от закрытой двери.

Не успел он отойти, как Ронейн вернулся.

– Что еще? – проворчал Маршалл.

– Уже второй раз они говорят о каких-то взрывах.

– Я обратил внимание. Когда до чего-нибудь додумаюсь, скажу.

– Спокойной ночи, Маршалл. – Ронейн захлопнул дверь.

Маршалл снова установил свое защитное сооружение, постелил простыню и одеяло у сложенного вдвое матраса, свернулся на полу калачиком и уснул. Под рукой у него лежал заряженный револьвер.

В Вашингтоне, в двух тысячах миль к северо-востоку, люди проснулись, чтобы отпраздновать Четвертое июля.

В Мехико утро снова принесло изнуряющую жару. Маршалл спал сном младенца, и ему снился город, где постоянно идет дождь и всегда-всегда прохладно.