— Ситуация изменилась. — Она спокойно, невозмутимо смотрела на него.

— Изменилась? И как же?

— К нам приходил Бог. Ты сам его видел. Мы все его слышали. Бог велит, чтобы Оракул хранил молчание. Пока не наступит мир, он не изречет ни единого слова. — Гласительница подошла к Аргелину, коснулась его лица, вытерла кровь краем рукава, и он не противился, только смотрел на нее с таким недоверчивым удивлением, что Мирани похолодела.

— И ты сможешь так со мной поступить?

— Так надо.

Помолчав немного, он сказал:

— Я любил тебя, Гермия.

Она не моргнула глазом.

— Мне тоже так казалось, господин.

— Наш союз…

Она с неземным спокойствием улыбнулась ему.

— Наш союз распался, — молвила она.

Люди не знают, для чего нужны звезды.

Для чего нужна радуга, розы.

Прошлой ночью я лежал на спине в пустыне и считал звезды. Все они — мои. Каждая из них — огонек, напоминание.

Я долго изучал каждую из них, ее цвет, ее жар. Придумывал роль, которую она играет в истории, Даже закрыв глаза, я их видел, потому что звезды очень маленькие и могут падать в глаза, будто пылинки.

В пути я так устал, что даже заплакал.

Царица Дождя спела мне колыбельную.

И я уснул.

Уже три дня они шли через горы. После птичьего города пейзаж изменился. Насколько хватало глаз, тянулись россыпи рыжевато-красных камней. Красная пыль прилипала к рукам, когда они карабкались на скалы, при каждом вдохе набивалась в носы и рты. Лысина Орфета покрылась толстым слоем грязи, туника Алексоса тоже была вся в пятнах.

Но зато стало несравнимо прохладнее. Здесь, наверху, дул свежий ветерок. Вскоре путники сняли и уложили в мешки тяжелые головные накидки. Они взбирались всё выше по каменистым осыпям, скользившим под ногами, и в один прекрасный миг Шакал поднялся на вершину расщепленного надвое утеса и остался стоять, полной грудью вдыхая свежий бодрящий воздух. С высоты он окинул взглядом пустыню.

— Там, вдалеке, Звери, — крикнул он. — Их хорошо видно отсюда. Громадные силуэты.

Орфет застрял в расселине и с руганью пытался высвободиться.

— Надеюсь, они за нами не гонятся.

Горный ветер развевал светлые волосы Шакала.

— Никто за нами не гонится, — твердо заявил он.

Сетис взглянул на грабителя — что-то в его голосе зацепило его. Лис тоже поднял глаза, понял, что Сетис это заметил, и поспешно отвел взгляд. Алексос, ловкий верхолаз, сидел на утесе, скрестив ноги, и вылавливал из туники насекомых.

— А ты думал, за нами придет Аргелин? — вдруг спросил он у Сетиса.

Юноша похолодел.

— За золотом? Откуда он узнает путь?

— Как-нибудь да узнает, Сетис.

— Никого там нет. Ни людей, ни верблюдов, ни караванов, ни кровожадных птиц. — Шакал отвернулся.

— Мы совсем одни, на краю земли, — заключил Архон.

Видимо, так оно и было. Сетис тоже вскарабкался на утес, встал рядом с грабителем могил, потер ободранные ладони и посмотрел вниз. Под ногами раскинулась бледно-серая пустыня; она тянулась до самого горизонта, теряясь в синеватой дымке, скрывавшей то ли море, то ли небо, то ли место, где они сливаются воедино, где живет и кусает себя за хвост исполинский змей, опоясывающий мир. И верно, отсюда были видны Звери, и, глядя на них, Сетис не сумел сдержать вздоха изумления, ибо с высоты были во всех подробностях видны их необычайно сложные силуэты, раскинувшиеся на песке. Были там и другие линии, сотни линий, они наискосок перечеркивали пустыню, сливались в гигантские письмена, в слова, протянувшиеся на много миль. Сетис и его спутники прошли по земле, наполненной легендами, и не сумели прочитать ни одной из них, даже не догадались об их существовании.

— Книга богов, — прошептал Сетис.

Шакал кивнул и сощурил удлиненные глаза на ярком свету.

— Да. И по ее страницам мы ползали, как мухи. — Он покосился на Алексоса. — Интересно, он знает, о чем в ней говорится?

Сетис промолчал. С того дня, когда ожил птенец, никто из них не чувствовал себя в своей тарелке рядом с Алексосом. Даже несмотря на то, что мальчик остался прежним, живым и любознательным, всё так же изматывал себя до полного изнеможения, и тогда Орфету приходилось по многу миль нести его на спине. Это страх, подумал Сетис. Страх перед тем, что кроется внутри у мальчика. Перед тем, какие чудеса он способен сотворить. Во Дворце Архона, на Острове, за пеленой сложных ритуалов, Бога держали взаперти, ублажали дарами, усмиряли священными песнопениями, церемонно разговаривали с ним через Оракул. Но здесь не было ни ритуалов, ни правил поведения. Здесь Бог жил на свободе, был опасен, и никто не знал, что он выкинет в следующую минуту. А поговорить с ним можно было не иначе как лицом к лицу.

— Спроси у него, — предложил юноша.

Шакал криво улыбнулся.

— Признаюсь тебе, писец, я не осмеливаюсь. С такими существами лучше пусть общается твоя подруга, жрица Мирани. А меня заботит только золото.

Он обернулся к югу, вгляделся в туманную дымку.

— Что это такое? — Сетис указал вдаль.

У горизонта темнело пересохшее русло реки. Оно спускалось с гор где-то на западе и сухой трещиной тянулось от края до края земли. Извилистые притоки пронизывали пустыню, будто иссякшие вены. Русло тянулось прямо к морю.

— Драксис. Река, которая прежде питала Порт. — Шакал нахмурился. — Когда Архон Расселон украл золотые яблоки, Царица Дождя высушила реку.

— Твой предок. Значит, он тоже был вором?

Шакал смерил его холодным взглядом

— Все мы воры. Наши преступления тяготят и нас, и наших потомков. Даже если мы считаем, что сумели уйти от ответственности. — Он внезапно отвернулся.

Сетис стоял, глядя, как удлиняются тени.

Мирани. Интересно, как она там. Сумели ли отец и Телия найти убежище? Он не мог даже спросить об этом у Алексоса, потому что тот сразу поинтересуется, с чего это вдруг его семье грозит опасность. Но ведь Бог и сам всё знает… если он все-таки Бог. В голове снова закружились отзвуки давних споров. Утомленный, он отошел.

Они разбили лагерь под нависающей скалой. На такой высоте ночи выдавались холодными, а костер развести было почти не из чего. Лис побродил вокруг и принес сучьев от мертвого дерева; он ловко умел разводить костры, и Сетис радовался этому. Они поели сушеных маслин и выпили по нескольку глотков драгоценной воды. Последний источник остался позади, воды хватало еще на три дня, а пополнить запасы можно будет только из самого Колодца, если они его найдут.

Шакал вытянул длинные ноги.

— Господин Архон, — тихо молвил он. — Как вы думаете, может быть, нам следует узнать, далеко ли мы находимся от цели?

Алексос зевнул.

— Не знаю. Когда найдем — тогда найдем.

Орфет усмехнулся. Шакал невесело покосился на Сетиса.

— А что скажет хранитель утраченных тайн Сферы?

— Что нам надо подниматься к самой высокой горе, той, что с расщепленной вершиной.

— Той, в которую садится солнце, — пророкотал Орфет.

— А может, за которую.

Музыкант пососал кислую маслину.

— Там должна быть глубокая пропасть. Пылающая. Солнце опускается в нее, и божественные кони везут его через весь Подземный Мир. Верно, дружище? — обратился он к Архону.

— Как скажешь, Орфет.

— Но в разные дни года солнце садится в разные места, И луна тоже, — голос, сухой и резкий, принадлежал Лису, и Сетис взглянул на него с удивлением.

— Неужели?

Одноглазый вор сплюнул.

— Ну и писец из тебя! Сразу видно, никогда головы не поднимал от своих пыльных свитков.

— Значит, там очень длинная пропасть, — Шакал посмотрел на Орфета, — раз она идет до самого конца мира.

Толстяк выплюнул косточку.

— Говори что хочешь, господин Шакал.

Шакал приподнял бровь и грациозно облокотился о камни.