— Хорошо, — говорю я, переплывая на другую сторону бревна. — Мы плывём к берегу.

Это тяжёлая работа, а Вьюга выступает в роли дополнительного груза. Мы втроём гребём и гребём в сторону Осколка и Лавины, которые ждут нас на берегу. Когда мы приближаемся, Грех — оказавшийся ближе всех — подтягивается и вцепляется в массивную лапу Лавины.

В скользком клубке мы пытаемся затащить Вьюгу на склон.

— Что с ним случилось? — интересуется Осколок.

Лёд падает на землю рядом с Вьюгой.

— По дороге вниз он подрался с Грехом.

Мои брови взлетают вверх. В ответ на его слова наступает недоверчивая тишина. Мы смотрим на Греха, который сидит и насвистывает. Я опускаю глаза на его руку. Конечно, две костяшки пальцев разбиты.

Я встаю во весь рост. Это не очень эффективно, поэтому я также упираю обе руки в бёдра.

— Вы подрались в реке, после того как спаслись от пожара и пытались выжить, — уточняю я.

Лёд напряженно размышляет, копаясь в своих воспоминаниях, и только потом говорит:

— Похоже на то, девчушка.

Я обрушиваю поток брани на Греха.

Но тут я замечаю его волосы… или то, что от них осталось. С моих губ срывается изумлённый смешок, когда я понимаю, что великолепные шелковистые белокурые локоны Греха были опалены огнём. Половина волос осталась нетронутой, а остальная часть представляет собой клочья и проплешины.

— Находишь что-то забавным? — огрызается Грех.

В животе Лавины начинает урчать смех.

— Твои волосы.

Лёд наклоняет голову, чтобы посмотреть.

— Ха, не видел этого. Я был с другой стороны, — он фыркает. — Ты выглядишь чертовски нелепо.

Грех хмурится. Должно быть, красивому мужчине нелегко быть чуть менее красивым. Интересно, из-за чего они с Вьюгой поссорились? Мне кажется, я никогда не видела, чтобы Грех относился к чему-то серьёзно. Даже в Куполе.

Вьюга вздрагивает. Он стонет, и мы вчетвером склоняемся над ним, прижавшись друг к другу головами.

Один глаз приоткрывается, демонстрируя налитый кровью синий цвет.

— Что случилось?

Я оглядываюсь по сторонам, пока Лёд освежает память нашего друга. Многим всё ещё помогают выбраться на берег.

— Как вы добрались до реки?

Взгляд Льда проясняется.

— Сбились в плотную группу. Окружили себя снаружи щитами.

— Большинство из тех, кто был снаружи, погибли, — глухо говорит Вьюга.

Он слегка покачивается, когда садится.

— Некоторые были растоптаны, некоторые сгорели. Но некоторые добрались до реки.

Лёд вздрагивает.

Я замечаю на его предплечье сильный ожог. Не могу представить себе этот ужас.

— Сколько осталось с вами?

Они смотрят друг на друга, не понимая, что происходит.

Вьюга отвечает, покашливая:

— С нами осталось около ста пятидесяти человек.

Сердце замирает. Двести пятьдесят человек до сих пор не найдены. Я надеялась, что все, кто остался, добрались до реки.

— Не все выжили во время пожара, — продолжает Вьюга. — А потом река была… — он тяжело сглатывает. — Мощная. Мы спаслись только потому, что притащили с собой бревно Каура. Не знаю, сколько ещё выжило.

Надеюсь, многие. Несомненно, Малир организует людей для подсчета выживших. Невозможно оценить в этом плещущемся хаосе.

Пока мы возвращаемся к другим Брумам, Лавина помогает Вьюге.

— Какая ситуация? — спрашивает Осколок.

У меня ещё не было возможности поговорить с ним. Вздохнув, я говорю:

— Скорее всего, несколько сотен человек погибли; нет припасов, чтобы прокормить оставшихся; мы потеряли оборудование, которое собирались использовать для осады замка — наш таран и лестницы. Я не знаю, ждёт ли нас ещё одна ловушка, не знаю, достаточно ли у нас людей, чтобы продолжать путь, и боевой дух армии на нуле.

Осколок обхватывает меня за плечи. Его искрящиеся глаза смотрят на меня поверх носа.

— Тогда мы, безусловно, столкнулись с гораздо худшим.

Я улыбаюсь, благодарная за неизменную поддержку. Его преданность не знает границ.

— Ты серьёзно? — бурчит Лёд. — В этом нет ничего хорошего! Что будем делать?

Я закатываю глаза, даже когда Осоклок вздыхает. Для шпиона Лёд плохо расшифровывает сарказм. Но его вопрос напоминает мне о том, насколько шатко это положение.

И разрушительный ответ на его вопрос: я понятия не имею.

ГЛАВА 24

Рано утром следующего дня разведчики отправляются в путь.

Хамиш и другие представители Ире ещё не вернулись. Прошлой ночью мы израсходовали всю имевшуюся еду, и теперь нас окружают очень голодные люди. Но, как это бывает после катастрофы, люди объединяются. Никто не жалуется — разве что Грех оплакивает потерю своих волос.

Прошлой ночью мы потеряли почти триста Брум. Я мысленно представляю, что Оландон мог оказаться среди них, и у меня сводит живот. У каждого из этих людей, которые сгорели, или утонули, или отравились дымом, были семьи и близкие. Им было к кому вернуться домой.

Я смотрю, как Санджей обрызгивает водой лицо.

Каждый из этих мужчин мог ожидать появления на свет ребёнка или маленькие мальчики и девочки, ждущие возвращения отца домой. Как бы Гласиум выжил без своих отцов, братьев и защитников? Не слишком ли многого я прошу от людей Джована? Правильно ли повернуть назад и вернуть их к детям и женам?

Кто-то садится рядом со мной и обнимает меня за плечи.

Я кладу голову на плечо и вдыхаю терпкий древесный запах. Он успокаивает меня, как и его хозяин.

— Разведчики не обнаружили ничего подозрительного, — мягкий голос Джована нарушает молчание.

Он знает, что это ничего не значит. Моя мать не будет афишировать следующий шаг. Это не в духе Солати.

— Каков наш следующий шаг? — затем говорит он.

— Не должны ли мы обсудить это с советниками?

— Вначале, я хочу услышать то, что думаешь ты.

Я жую губу.

— Я не уверена, стоит ли нам отступить или продолжить.

— Если мы решим продолжить движение, в какую сторону мы направимся?

Вдалеке раскинулся Кауровый лес. За ним — Третья Ротация. Я указываю в том направлении.

— Будем придерживаться озера Авени, пока не сможем повернуть вглубь к Третьей Ротации. Татум не сможет повторить тот же трюк, не погубив и себя. И она окажется в ловушке. С каждой стороны от неё — огонь, а впереди — армия. Так или иначе, битва будет окончена.

Король пальцем приподнимает мой подбородок. Я смотрю на жёсткие черты его усталого лица. Не понимаю, как ему удаётся вести себя столь решительно. Я же чувствую себя так, словно меня избили.

Он целует мои губы, и его поцелуй подобен шёпоту. Недостаточно, но это всё, что мне нужно.

— Тогда нам туда, — говорит он.

Он дарит мне ещё один долгий поцелуй, не дав мне ответить.

— Как ты думаешь, Лина, что происходит на войне?

— Одна сторона побеждает, а другая — проигрывает.

— Нет, — он качает головой. В этом движении так много печали, что я забываю дышать. — Обе стороны проигрывают. Но одна из сторон проигрывает меньше битв, — его голубые глаза впиваются в мои. — Я пришёл сюда, зная, что многие мои люди погибнут. И что я могу погибнуть. Это реальность войны. В ней нет славы. Нет победы. Всё, что есть, это облегчение, когда она наконец-то заканчивается.

— Двести семьдесят три человека, — шепчу я.

На протяжении нескольких минут он молчит, не может заговорить, а когда начинает, его голос перегружен эмоциями:

— Эти люди погибли не напрасно. Мы не обесчестим их память, их семьи, сбежав. Ты прошла этот путь не для того, чтобы терзаться сомнениями.

Я моргаю, глядя на него, наши носы почти соприкасаются. Я перевариваю сказанное им и понимаю, что была легкомысленной дурочкой с восторженными представлениями о битве. Джован прав: никто не выигрывает. Мы должны сосредоточиться на будущем, которое могут принести наши действия.

— Тогда хорошо.

Он приподнимает бровь.