Я думал, мы не услышим взрыв, но вся машина подпрыгнула. Никифор тут же выбрался из машины, открывая двери и выпуская нас по очереди. Несмотря на сонливость, мы все выскакивали, словно роботы, и стаскивали себя униформу, бросая её в фургон. Системники несколько переполошились, многие из них открывали систему, искали ответы, ещё и получали приказы о возвращении. Мы же, как ниндзя, затаились за углом, ожидая, когда дорога будет открыта.
Долго ждать не пришлось, системники отошли к машине, чтобы обсудить произошедшее с главным. В этот момент мы, что было сил побежали к ступенькам, буквально прыгая внутрь. Так кучей мы свалились внутрь, тяжело дыша и потирая ушибленные места. Я помог Зое подняться, отряхивая её одежду и осматриваясь. Чрево не изменилось, хотя мы чувствовали себя совсем иначе. Казалось, заложив взрывчатку, мы стали другими. Да, тогда я ещё не осознавал, что своими руками убил много человек. Мы вообще не думали ни о чем, кроме того, что Стекольников должен умереть.
И когда Никифор получил сообщение в системе от Гурамова, что все удалось, мы невольно расплылись в улыбках. Но он еще и показал новостные кадры, как все горит.
Мы сделали это.
Глава 23
Мы, конечно, понимали, что система после взрыва не будет молчать, но никто не думал, что в один момент все может стать по-настоящему плохо. Уже по всем новостям трубили о том, что неизвестные устроили теракт в здании системы, где проходило общее собрание. Погибло около пятидесяти важных людей системы, двести заключенных и ещё около трехсот человек персонала, включая охрану и сопровождение. Я, конечно, понимал, что это мои руки закладывали бомбу, но раскаяния не чувствовал. Кололо то, что погибли пленные, но почему-то мне было на этот счет довольно легко. Их ведь мучали, удерживали силой, а спасти всех было невозможно.
Но теперь это нам предстояло сделать уже в Чреве, потому что система стянула к нам огромное множество техники, включая военную. Синие вели переговоры, но мы прекрасно понимали, что единственных шанс уйти живыми — это бежать. Рудники это поддерживали, они копали новый выход в лесу, хотя я и не верил, что можно успеть. Мы же собирали вещи, чтобы уйти хоть куда-нибудь. Нам помогал Гурамов, вернее, не Диссидентам, а простым людям, которые теперь были заперты под землей. Политик пустил поезд для эвакуации. Товарняк должен был прибыть к вечеру и взять как можно больше людей, чтобы просто вывезти их. Дальше каждый был волен сам выбирать, что делать дальше — остаться в городе или поехать в соседние пгт, где им дали бы временное убежище.
И это было отличным способом спасти жизни, так что мы тоже помогали собирать людей на перроны. Группам, как нашей, было решено не пользоваться поездом, чтобы он смог вместить как можно больше гражданских. Это значило, что мы буквально соглашаемся умереть здесь, хотя те же Рудники собирались это изменить. Системники не давали нам шибко много времени, они просто наращивали силы, готовясь взять Чрево. Пару слезоточивых ракет пустили в центральный вход, ещё несколько — по другим. Система мстила нам за убийство Стекольникова, хотя я начинал сомневаться, что тот действительно мертв.
Именно в его взглядах была жестокость по отношению к Чреву. Остальные придерживались другой политики, но нельзя было исключать того, что Стекольников подготовил какой-то протокол на случай своей смерти. Колонисты вообще писали, что от здания камней почти не осталось, что уж говорить о выживших. Но только Гурамов мог дать по-настоящему правдивый ответ, как только закончатся раскопки и расследование. Пока, по предварительной оценке, Стекольников был внутри взорвавшегося здания, так что весь штат системников оплакивал своего лидера и шел мстить.
Я тоже чувствовал дополнительный груз, избавиться от которого нельзя было. Зоя, конечно, уточнила, не составит ли это проблем, но я не мог ей отказать. На время, пока не прибудет поезд, Христине нужно было где-то побыть и, раз уже я не находился в конуре, помогая остальным собирать людей, её заселили в мою комнату. Мы не виделись, но мне не посчастливилось услышать крики Христины. Она явно была не все себе, все проклинала меня, говорила, что выцарапает глаза, если увидит. Конечно, речь шла о настоящем Игнате, но я слишком вжился в роль, чтобы воспринимать это с холодной головой.
Непонятно мне было, почему Христина так себя ведет. Нет, супер, конечно, что она не бросила детей, все дела. Наверное, просто мозг женщины пострадал от наркотиков и грязи, происходившей с ней. Так что я абстрагировался, да и не планировал возвращаться внутрь, пока все не наладится. Вернее, пока поезд не заберет гражданских, а Рудники не докопают новый выход.
С ним тоже все было не так просто. Нельзя было допустить, чтобы кто-то узнал о его местонахождении. Мы уже понимали, что в Чреве крысы, так что даже не обсуждали эту тему. Правда, те, кто оставался внутри под страхом смерти все же знали, где он находится, иначе все это лишилось бы смысла. Но сами Рудники были слишком правильными, так что мы считали, что крысы не у них. Своих мы не рассматривали, а вот Синие даже палились. Так что мы хранили от них тайну, ведь выход был единственной надеждой.
Я как раз бежал помогать копать, как вдруг меня застало врасплох обращение системы:
— Больше у вас нет права на спасение. Вы объявили системе войну, так что все дальнейшие переговоры отменены. Сдаваться добровольно нет смысла. Мы заставим вас.
Тогда я понял, что времени больше нет. Побежав к конуре, я на выходе застал остальных, — они помогали Христине выходить. У неё началась героиновая ломка, женщина обливалась потом и вела себя неадекватно-агрессивно, пытаясь обвинить дочь в издевательствах. Как же сильно я тогда хотел убедить Зою бросить балласт, но вместо этого просто подошел с другой стороны, забирая ношу с плеч сестры. По другую руку Христину тащил Никифор, и я благодарно кивнул ему, как будто действительно пытался спасти мать.
Дорога была грязной, всюду слышались крики. Наверху вообще началась стрельба, а как я понимал, огнестрелов у системников не было. Это Синие исполняли какой-то одним им известный план, и мы лишь ускорились, чтобы использовать отвлечение системников. Колонисты отписались, что поезд уже в пути, из-за чего мы ускорились, пытаясь не опоздать. Нам это удалось, ведь мы выскочили из коридора на перрон ещё до того, как послышался гул товарняка.
Проблема была в другом — люди заполоняли собой всю станцию, они буквально стояли друг на друге, пихаясь и нервничая. Мы оставили Христину с Зоей, бросившись отодвигать народ от обрыва, ведущего к рельсам, по которым уже бродили парочка упавших. Я спрыгнул вниз, подсаживая бедолаг по очереди, а Шифер помогал им взбираться наверх. У Никифора хорошо получалось угомонить толпу, тем более, что я уже закончил доставать людей с рельс. Но в моменте, когда уже раздался гул поезда, я заметил сидящую в тоннеле девочку. Она пряталась, не выходя на свет.
Делать было нечего, я побежал к ней, подхватывая сопротивляющегося ребенка на руки и разворачиваясь. С другой стороны я уже видел свет фар, надеясь успеть вернуться на перрон. Ко мне спрыгнул Шифер и на середине дороги перехватил девочку. Пока он держал её, я запрыгнул наверх, принимая ребенка, а потом подал руку Антону. Свет фар буквально чирканул по ногам Шифера, но нос товарняка его не задел. Мы, тяжело дыша, похлопали друг друга по спине и встали, внимательно наблюдая за происходящим. Люди снова озверели, началась возня и драки за место в поезде.
Луке пришлось даже пару раз пальнуть в воздух, чтобы паника прекратилась. Поезд притормозил, останавливаясь вместе с последними вагонами. От первого до заключительных двух все было забито битком. Люди едва не выпадали из окон, многие ехали на крыше. Стоило ребятам открыть двери, как народ бросился внутрь, создавая невероятную давку. Я пытался найти Зою, чтобы её не задавали, — на Христину мне было плевать. Я слышал разъяренный голос Никифора, который пытался угомонить панику, но сверху уже доносились крики и топот ног.
