Однако вопросы насчет приматов выдергивали ее из необходимого забытья. Несколько освежив сознание, Мемор указала, что ею были использованы классические методы психоконтроля – ведь приматы достоверно являются общественными животными. Она начала с того, что разместила их на сравнительно небольшой территории, обеспечив пищей ровно в таком количестве, чтобы те не померли с голоду.

– Тем не менее голод продолжал сказываться на их поведении. В течение десяти интервалов сна приматов – похоже, они явились с планеты, где сутки длятся довольно долго, – выявились классические симптомы. Некоторые принялись активно общаться с нами, очевидно, выискивая пищу. Я полагаю, что в конечном счете они бы стали идентифицировать себя в меньшей мере с представителями своей группы, а в большей – с нами; если быть точной, то со мною.

– Очень, очень хорошо, – позволил себе поддержать ее услужливый лизоблюд. Остальные, разумеется, проигнорировали его.

– В течение пяти следующих интервалов сна поведение приматов претерпело изменения. Начались споры, в том числе и в ходе совместного принятия пищи. Это тоже укладывалось в классическую теорию – пища становится основным предметом их интересов, голод вынуждает их соперничать и вносит раздоры.

– Ты взломала их социальный код? Разбила солидарность?

– Отчасти, – сказала Мемор, надеясь, что такой ответ примут за самоуничижение. В общем-то она и не знала, удалось ли ей это. Торопясь, она повела дальше: – Очевидно, они предприняли далекое совместное путешествие. Нельзя было надеяться разбить их единение так быстро. Время здесь выступает нашим союзником.

– Появились признаки ранней Адаптации?

– Думаю, что да. Приматы часто радовались, когда кто-то из моих помощников приносил им еду или проявлял благосклонность.

– Подтверждает ли проведенный тобою анализ их разумов возможность их Адаптации?

– Со временем. Да.

Это обеспечило ей перья поддержки. Напряжение несколько спало. Кончилось дело тем, что вопрос поставили на голосование. Мемор, исстрадавшись, просто ожидала, пока каждая из голосующих проконсультируется со своим Подсознанием и пошлет электронной системе сигнал. Асенат велела отобразить результаты. Повисла тишина. Собрание было шокировано.

– Ты выжила и сохраняешь должность, – произнесла Асенат, позволив себе нотку неодобрения. – Но я продолжу наблюдать за твоими действиями. Помни, что в любой момент тебя могут вернуть сюда для отчета ассамблее.

Мемор, в свою очередь, исполнила расслабленный поклон.

Некоторые презрительно заухали, но больше было мягких мелодичных нот одобрения, вздохов, аплодирующих ногоклацев.

Собравшиеся в Палате завели ритмичное скандирование. Протокол требовал выразить групповое настроение, и в долю мига таковое было им предоставлено. Пение навлекло древний ритм. В песне говорилось о том, что не является Существенным, а не о том, что им выступает. От этого по Палате прокатился долгий раскатистый клич, перекрывший уханье и мерные басы. Едины мы в радости вечно…

Это явно служило упреком Мемор, напоминанием, чего именно требует от каждой особи Народа Вселенная Существенного.

Она счастлива была отделаться таким порицанием. Она даже присоединилась к хору: заревела, затопала, заухала. Трубный клич возносился, нарастал, вовлекал ее и всех остальных.

Свободна.

Но еще долго мучили ее видения Ямы и Сада.

Клифф проснулся. Земля дрожала. Он проморгался (в глаза точно песка сыпанули), обвел взглядом высокие папоротники, в тени которых они нашли себе укрытие. В тенях ничего не видно. Никто не удирает.

Но он чувствовал, как откуда-то снизу исходит слабая, непрерывная дрожь. Геологической активности здесь быть не могло, значит, работают исполинские механизмы по ту сторону Чаши. Он поднялся, сделал несколько шагов босыми ногами по земле, ощутил вибрацию. В одном направлении она вроде бы усиливалась, казалась громче. Он пошел туда. Земля задрожала сильнее. Всполошились и зашумели птицы.

Затем шум начал стихать, но он продолжал идти. К тому моменту, как дошел до скального выступа причудливых очертаний, вибрация пропала совсем. Вероятно, источник ее переместился. По ту сторону должна находиться колоссальная движущаяся платформа или что-то в этом роде.

Он вдруг понял, что вышел из тени. Почувствовал одиночество и уязвимость. Оглядел (по счастью, пустое) небо и проворно шмыгнул назад под прикрытие папоротниковых деревьев.

Как перепуганный суслик, злобно подумал он.

Спать он больше не мог. До пробуждения же ему привиделось что-то о Бет, умеренно эротичное. Самая большая проблема отряда – нескончаемый день. У всех были трудности со сном: вокруг в листве и у корней все время что-то шныряло, рылось, скакало, отвлекало, будило. Сейчас, однако, остальные вроде бы мирно дремали, временами похрапывая. Он позавидовал им. С другой стороны, выпала возможность поразмыслить наедине с собой, заняться планами.

Он лег и уставился вверх. Сквозь листву просвечивала звезда. Змеившаяся плазменными щупальцами Струя перечеркивала небо. У самой звезды ее основание дополнительно подсвечивали бриллиантовые огоньки. Он уже свыкся с этой ошеломляющей картиной, с этим небом, с этим местом. Ощущение привычки его пугало. Так много привычного. Внезапные просверки в небесах, налетающие дождики, освежающий ветерок… Легко спутать. Но эта дрожь земли послужила важным предупреждением. Они обитают в странном месте, опасность которого только усиливается от несомненного, обманчивого сходства с миром, слишком хорошо им известным и навеки утраченным.

Они тоже выкручивались как могли. Маскировались. Разрывались между противоречивыми желаниями: оставаться в укрытии или отправляться на разведку. Они перекрасили судно под цвет песка – с известного расстояния заметить песчаный корабль было сложно, однако вблизи глаз уже не обманывался: судно ведь двигалось. Вдалеке время от времени показывались летательные аппараты на крыльях, вероятно, от какой-то дозорной службы. Клифф надеялся, что преследователи потеряли к ним интерес, потому что флайеры эти встречались изредка и в случайных местах. К счастью, огромная пустыня была необитаема, по крайней мере разумных чужаков им не попадалось. Тем не менее земная банда пятерых сильно устала и оголодала. Они научились выслеживать и добывать крупных диких ящериц, обитавших в скальных трещинах и на выступах. Мясо ящериц жесткостью почти не уступало шкуре, зато не дымилось на костре и служило приемлемым источником белка. Никаких разговоров: все ели жадно и молча. Потребность в углеводах восполнить было тяжелее, а вода всегда оставалась проблемой.

Он пытался разобраться, какие из растений съедобны, но это было непросто. Не просто чужая экология – экология, в которой нет ночи. Как сказалось это на эволюции растений? Какие защитные механизмы им пришлось выработать? На Земле растения защищаются от хищников, выделяя яды – в тропиках, где нет смертельной для насекомых зимы, особенно эффективен табак.

В Чаше зимы тоже не было: ничто не спасало растения и животных от постоянного хищничества. Клифф ожидал обнаружить значительное разнообразие ядов, ловушек, способов маскировки. Ему уже встречались растения, походившие на камни или даже скелеты. Кожистые ящерицы умели перемещаться боком и протискиваться в трещины: для этого у них имелась одна задняя нога, опорная при длинных скачках, в дополнение к двум передним. Что может здесь охотиться на ящериц? Он полагал, что эволюционная гонка вооружений должна была создать такого охотника, но пока не обнаружил его. Возможно, сами ящерицы и были главными хищниками этого региона.

Люди здесь появились впервые, поэтому звери их по большей части игнорировали. Зато огромные птицы ныряли с небес, пытаясь выклевать глаза или разбить головы – вероятно, принимали за уже знакомую добычу. Что же это за добыча такая?

Земляне теряли в весе. Говард, который то и дело оправлялся от очередной травмы или ушиба, особенно сильно побледнел и осунулся. Все умоляли Клиффа поскорее отыскать съедобные растения, он кое в чем преуспел – но теперь идеи у него закончились.