– Ой-ой, сейчас на мою бабулю подадут в суд. – Билли схватилась за кудрявую голову. – Извини, Ника, я побежала. Увидимся завтра, о’кей? Пока!
И она улетела, как стрекоза.
– Пока, – пробормотала я, запоздало помахав ей вслед. На душе было невероятно легко. Я глубоко вдохнула уличный воздух и, сдерживая дурацкую улыбку, пошла домой. Голова после уроков слегка гудела, но все, что я пережила за этот день в школе, можно выразить в двух словах – абсолютное счастье.
Миллиганы не могли забирать нас каждый день: Норман до вечера был на работе, а цветочный магазин требовал постоянного присутствия Анны.
Ничего, мне нравилось ходить пешком. К тому же теперь, когда Ригеля, хоть частично, но наказали, днем дом был полностью в моем распоряжении.
Я вовремя посмотрела на тротуар, а иначе наступила бы на муравьев, которые вереницей «переходили дорогу». Перешагнула огрызок яблока, которым они лакомились, и свернула в свой квартал.
Взгляд упал на белый штакетник, на почтовый ящик с надписью «Миллиганы», и я вошла в калитку, радостная и спокойная, но с трепещущим сердцем. Может, я никогда не привыкну к тому, что теперь у меня есть дом, который всегда ждет моего возвращения.
Прихожая встретила меня уютной тишиной. Я старалась запомнить все, что вижу: уютное креслице, узкий коридор, на стене у двери пустую рамку, где когда-то, наверное, была фотография.
На кухне я первым делом зачерпнула ложкой ежевичного варенья. Варенье – моя слабость. В Склепе нам его давали только в дни посещений: гостям нравилось видеть, что с нами хорошо обращаются, и мы расхаживали по учреждению в своей лучшей одежде, делая вид, что все это в порядке вещей.
Напевая веселый мотивчик, я достала из холодильника продукты для сэндвича. Мне сейчас так спокойно и хорошо. У меня, возможно, уже появилась подруга. Два замечательных человека хотели стать для меня семьей. Мир вокруг казался сияющим и ароматным, даже мои мысли.
Когда сэндвич был готов, я обнаружила маленького гостя: у стены за тарелками виднелась головка геккона. Видимо, он залез через открытое окно, привлеченный запахом.
– Привет, – тихо сказала я. Рядом не было никого, поэтому я не стыдилась. Но если бы кто-нибудь меня сейчас увидел, наверняка принял бы за дурочку.
Есть люди, которые разговаривают сами с собой, а я с самого детства разговаривала с животными – тайком, чтобы никто не услышал и не высмеял меня. Я до сих пор уверена, что порой они понимают меня лучше людей. Неужели разговаривать с животными – это более странно, чем разговаривать с самим собой?
– Извини, мне нечем тебя угостить, – сообщила я ему, задумчиво похлопывая подушечками пальцев по губам. У геккона были смешные плоские пальчики. Я шепотом выдохнула: – Какой же ты малюсенький!
– О, Ника! – послышался голос сзади. На пороге кухни стоял Норман.
– Привет, Норман! – ответила я, удивившись, что он пришел домой в обед. Иногда мне случалось сталкиваться с ним днем, но это происходило крайне редко.
– Я забежал перекусить чего-нибудь. С кем ты разговаривала? – спросил Норман, снимая ремень с инструментами.
– А… всего-навсего… – Я запнулась, увидев дохлого таракана у него на кепке.
Я обернулась к ящерке, она наклонила головку и смотрела на меня. Пока Норман возился с ремнем, я быстро схватила геккона и спрятала руку за спиной.
– Да вроде ни с кем.
Норман бросил на меня удивленный взгляд, а я пожала плечами и глупо улыбнулась. У меня в ладони как будто шевелился маленький угорь, и я напрягла запястье, когда почувствовала укус в палец.
– О’кей, – сказал он, подходя к холодильнику.
Я бегала глазами по кухне в поисках выхода из ситуации.
– Сегодня мне предстоит тяжелая работенка. Утром позвонила одна клиентка… Кстати, надо взять кое-что из кладовки, тяжелую артиллерию. Хотя неизвестно, понадобится ли. Госпожа Финч слегка чокнутая, она уверяет, что нашла гнездо шершней в своей…
– Ой! – воскликнула я, указывая пальцем ему за спину. – Что это?
Норман обернулся, и я воспользовалась этим: зажала геккона в руке и бросила его в окно. Он перевернулся в воздухе, как волчок, а потом приземлился на мягкую траву в саду.
– Там светильник… – Норман снова повернулся ко мне, а я улыбнулась ему как ни в чем не бывало. Он недоверчиво посмотрел на меня, а я надеялась, что он не придаст значения моему странному поведению, хотя выражение его лица говорило об обратном. Он спросил, все ли у меня в порядке, и я успокоила его, стараясь выглядеть непринужденно.
Услышав, как за Норманом закрылась входная дверь, я огорченно выдохнула.
Смогу ли я когда-нибудь произвести на них хорошее впечатление? Понравиться им, несмотря на то что я странноватая и необычная?
Я посмотрела на свои пластыри и вздохнула. Вспомнила про ночные кошмары, но загнала их в дальний угол памяти, пока они не успели испортить мне настроение.
Потом наконец помыла руки и села есть сэндвич, наслаждаясь каждой минутой самого обычного обеденного часа в самом обычном доме. На полу в углу стояла миска. Интересно…
Периодически я слышала, как кто-то скребется в коридоре, и, когда рассказала об этом Анне, она махнула рукой:
– Не обращай внимания, это Клаус. Рано или поздно он покажется… Он у нас немного диковатый, этакий одинокий разбойник.
Интересно, когда же он объявится? Помыв посуду и убедившись, что после меня на кухне остался порядок, я поднялась в комнату и взялась за уроки. А когда оторвалась от алгебраических уравнений и истории Войны за независимость, был уже вечер. Потянувшись, я заметила, что укушенный гекконом палец покраснел и слегка пульсировал. На всякий случай стоило заклеить его пластырем… Пусть будет зеленый, как ящерка, подумала я, выходя из комнаты.
Я подошла к ванной и потянулась к ручке. Однако, прежде чем я успела за нее ухватиться, она сама опустилась, щелкнул замок, и дверь открылась. Я подняла голову и обнаружила, что стою под прицелом черных глаз. По спине пробежала дрожь. Я невольно отступила назад, а Ригель невозмутимо стоял в дверном проеме; капли воды стекали по его плечам, в ванной еще клубился пар, вероятно, он только что принял очень горячий душ.
Его присутствие подействовало на меня удручающе: в животе опять возникло неприятное ощущение.
Когда же я научусь игнорировать Ригеля и не нервничать, глядя в черную бездну его глаз, от которых, казалось, невозможно спрятаться? Это были глаза Творца Слез. И неважно, что они не были светлыми, как в легенде. Глаза Ригеля таили в себе опасность.
Он прислонился плечом к косяку, макушкой почти касаясь притолоки. Вместо того чтобы уйти, скрестил руки на груди и стоял, глядя на меня.
– Мне нужно в ванную, – сухо сообщила я ему.
Капли продолжал стекать по голым плечам Ригеля, делая его похожим на демона-искусителя на краю адской бездны. Я содрогнулась, представив, как сейчас войду в этот туман и исчезну в нем навсегда…
– Входи, – сказал он, не двинувшись с места.
Я посмотрела на него строго, с упреком, чтобы он наконец перестал валять дурака.
– Почему ты так себя ведешь?
Я не собиралась играть в его игры, я хотела только, чтобы он прекратил надо мной издеваться и оставил в покое.
– Как?
– Ты сам прекрасно знаешь. По-другому ты себя никогда и не вел.
Ригель ни во что меня не ставил. И я впервые осмелилась на прямой разговор. Наши отношения всегда строились на молчании и недоговоренностях, на его сарказме и моей наивности, на его атаках и моих отступлениях. Я не пыталась понять причины его поведения, предпочитала просто держаться от него подальше. По сути, это даже нельзя было назвать отношениями.
Ригель приподнял уголок рта в насмешливой улыбке.
– Я тебе не мешаю.
От возмущения я сжала пальцы в кулак.
– Ты этого не сделаешь! – выпалила я со всей решимостью, на какую только была способна. Мой голос прозвучал чисто и искренне, поэтому, наверное, Ригель сразу помрачнел.
– Не сделаю что?
