— Все это никак не оправдывает вашего молчания, — перебила я, когда мадам де Тревиль собиралась продолжить. — Знаю, вы беспокоились, что я сломаюсь. Жизнь короля для вас важнее жизни моего отца. Но я не стеклянная.
— Я была неправа, Таня, и я извинилась. Но ты не можешь разговаривать со мной в таком тоне. — Ее руки лежали расслабленно, однако на шее словно висел невидимый груз. — Все это очень тяжело, однако твой долг — защищать Францию. Ты помнишь, о чем мы говорили в тот день, когда приходил месье Брандо?
Сражаться за короля — значит сражаться за отца. В то время скрытый смысл казался мне очевидным: последнее папино желание заключалось в том, чтобы я служила королю. И я постаралась полюбить страну так же, как любил ее он. Но оказалось, что мадам де Тревиль вовсе не это имела в виду.
Обжигающая ярость утихла, сменившись робкой надеждой, которая вдруг вспыхнула в моих глазах.
— Но неужели все действительно так просто? Если мы выясним имена заговорщиков и соберем доказательства, чтобы арестовать их, это приведет нас к убийце Papa? Потому что он один из них?
Она наконец встретилась со мной взглядом:
— Я верю, что это твой лучший шанс. Возможно, единственный. И ты выяснишь правду лишь в том случае, если мы преуспеем.
До сих пор мне казалось, что я стараюсь изо всех сил. Но теперь я поняла, что могу стараться еще лучше. Превратиться в сталь, стать тем бойцом, который нужен Ордену. Нужен Франции. Потому что Франция — это Papa. А Papa — это всё.
— Что случилось? Я думала, я тебя поранила! — набросилась на меня Портия, когда я наконец вышла из кабинета. Они ждали меня. Мои мушкетерки.
— Мы беспокоились, — тихо добавила Арья.
Я опустила глаза к полу:
— Поклянитесь, что вы не знали.
— О чем ты? — не поняла Теа.
— О моем отце. Он вел слежку для мушкетеров. Мадам де Тревиль думает, что Вердон мог убить Papa, когда тот выяснил слишком много о заговоре против короля.
— Твой объект! — Взгляд Портии стал острым, как шпага. — Он убил твоего отца, а она назначила его твоим объектом…
— Да не Этьен! — поправила я. — Его отец.
Она замолчала. Даже Арья казалась обескураженной.
— И что ты будешь делать? — наконец спросила Теа. — Что мы можем сделать?
Мне захотелось, чтобы мои внутренности превратились в металл. Девушки смотрели на меня в ожидании ответа.
— Мы раскроем их заговор… и заставим заплатить за все.
Портия, Теа и Арья не были мушкетерами из сказок моего детства. Они не были папиными мушкетерами. Но в них было достаточно тепла, чтобы прогнать холод парижской ночи, который сдавливал мне горло, прогнать страх, что где-то в этой ледяной темноте прячутся предатели, замыслившие убить короля. Предатели, на чьих руках была кровь моего отца.
Может, девушки и не были теми мушкетерами, которых я воображала себе в детстве. Но они были даже лучше. Потому что они принадлежали мне. И когда я посмотрела им в глаза и увидела, что в них отражается та же непоколебимая решительность, что переполняла меня, я поняла: я тоже принадлежу им.
Я думала, что в следующий раз увижусь с Этьеном на каком-нибудь званом вечере, однако он объявился уже на следующий день — в виде сломанной восковой печати с изображением рычащего льва, вставшего на задние лапы.
— Таня, тебе письмо, — объявила мадам де Тревиль.
Теа, сонно ссутулившаяся над ломтем хлеба, резко выпрямилась и отвела плечи так далеко назад, будто хотела взлететь.
— Письмо?
Мадам де Тревиль положила конверт рядом с моей тарелкой. Я отодвинула в сторону чашку с почти остывшим чаем; лицо наставницы было непроницаемым.
— Его доставили сегодня утром. Анри разбирал почту перед тем, как уйти на службу к Сансону. Он проводит здесь столько времени, что, знай я его чуть хуже, решила бы, что он тоже хочет вступить в Орден!
Мадемуазель Таня!
Я надеюсь, что это письмо застанет Вас в добром здравии и что Вы полностью пришли в себя после нашей первой встречи. Я предпочел бы осведомиться лично, однако не хотел показаться назойливым. Кажется, я все-таки невольно пал жертвой приличий. На балах такая гнетущая атмосфера, сплошной официоз и ничего настоящего, однако встреча с Вами была как глоток свежего воздуха на людном перекрестке. На балу невозможно по-настоящему узнать кого-то. А посему со всем почтением приглашаю Вас стать моей гостьей на открытии театра Граммон через три дня. Разумеется, мадам де Тревиль и остальные ее подопечные также приглашены.
Ваш покорный слуга,
Э. Вердон
— Ты должна согласиться, — с нажимом произнесла мадам де Тревиль.
— Откуда вы знаете, что здесь написано? — Печать была сломана — ну разумеется, она прочла письмо.
— Я бы не отдала тебе письмо, не ознакомившись с его содержанием, — сказала мадам де Тревиль. — И в других обстоятельствах я поинтересовалась бы, что именно он подразумевает, когда интересуется, пришла ли ты в себя. Но учитывая то, что случилось вчера…
Я расправила плечи:
— Он не знает всей правды. Я позаботилась об этом.
Я ничего не сказала о его доброте. Мадам де Тревиль заблуждалась относительно некоторых свойств его характера. То, что она влезла в мои дела, сунула нос в самое первое письмо, написанное мне мужчиной, задело меня больше, чем я готова была показать. Это письмо не было любовным — в его словах сквозила нежность, но не обожание. Но это было неважно. Я даже не думала, что мне когда-нибудь напишут подобное письмо. Что мужчина заинтересуется мной настолько, чтобы взять в руки перо и бумагу, обнажить передо мной мягкую изнанку своего сердца. Что найдется человек, который не сочтет мой недуг признаком неполноценности.
Мадам де Тревиль проинструктировала меня, как принять приглашение, какие слова использовать: написать короткую записку, в которой сообщить, что в этот день у меня имеются «другие приглашения», однако я постараюсь «выкроить время».
Наморщив нос, я водила пальцем по блюдцу.
— А это не прозвучит так, будто я к нему равнодушна? — спросила я.
— Ты не равнодушна, ты востребована. Именно поэтому твой ответ мы отошлем ему только завтра. Таня, помни, что он играет в игру точно так же, как и мы. Разумеется, это другая игра, но тем не менее. Не позволяй ему думать, что он победил, пока он не разыграет все свои карты.
В вечер открытия театра мы ждали на улице у дома, и наше дыхание застывало в воздухе облачками пара. От холода пощипывало уши, зима была совсем близко — как и Зимний фестиваль, который его величество не захотел отменять. Мадам де Тревиль предложила такую идею кардиналу Мазарини, а тот передал ее королю, который ответил решительным отказом. И присовокупил к нему множество слов, не предназначенных для дамских ушей. Мадам де Тревиль сказала, что именно этого она и ожидала от капризного подростка, когда его захотели лишить любимого праздника. Я плотнее укуталась в свой плащ. Теперь защита короля была не просто громкими словами, тешившими мое тщеславие, — я должна была вычислить всех аристократов-предателей и добыть доказательства их вероломства, чтобы раскрыть убийство отца. Если случится худшее, это будет означать конец моим поискам правды… и смерть для множества невинных людей. Я посмотрела на мушкетерок и ощутила, как что-то болезненно сжалось в груди. Это будет означать конец и некоторым другим вещам.
Портия переступила с ноги на ногу и вполголоса выругалась, прежде чем натянуть на лицо дежурную улыбку:
— Какой чудесный вечер!
— Однако довольно свежо, — откликнулась Арья. — Ты опять забыла перчатки?
