– Кто это, Клавдия? – спросила она. – Не разгляжу.

– Да ладно, орел вы наш зоркий, – отмахнулась от нее Клавдия. – Сидите себе спокойно.

– Кто, говоришь?

– Мой ухажер! – прокричала Клавдия, кокетливо склонив голову к плечу. – Это Нина Пантелевна, – уже тише представила она Денису соседку. – Глухая, как пень, ржава тачка. И видит также. А что, завидки берут?! – опять на крике обратилась она к Пантелевне.

– Не-е, отзавидовалась, – Нина Пантелеевна переплела скрюченные пальцы.

– Не переживай, найдем тебе завалящего какого. Не такого видного, конечно. Хлама тут навалом.

Нина Пантелеевна заскрипела кроватью, пошарила возле себя руками, вздохнула, затем сама проскрипела:

– Клава, ты не видала мои очки? Куда-то задевались. Я без них как без рук, ничегошеньки не вижу.

– Ты уже десятый раз меня сегодня спрашиваешь. Не видела, не знаю, не брала. Заройся под одеяло и притаись. Меньше видишь – крепче спишь.

– Чего говоришь? Не видела?

– Тьфу ты, ржава тачка, – Клавдия вместо ответа безнадежно махнула рукой. – Успокойся, ешь печенье лучше, – кивнула она в сторону тумбочки и поднесла пустые пальцы к открытому рту. Нина Пантелеевна из-за своей глухоты жила больше в мире жестов, они были для нее более информативны в ее молчаливой среде. – Ну, как толковать с ней, скажи? – Клавдия безнадежно обратилась к Денису. – Все время жует что-нибудь. И куда в нее только лезет.

– Ничего не слышу, – пожаловалась Нина Пантелеевна, но по жесту соседки поняла, что угощенье ей не возбраняется, и потянулась за печеньем. – Не сердитесь на старую, потерпите меня еще немного, – бубнила она себе под нос.

– А нам больше ничего не остается, – скривилась Клавдия. – Вот навязали.

– Совсем аппетита нет, – роптала Нина Пантелеевна, энергично пережевывая рассыпчатое печенье. – Помру, видно, скоро, – она попыталась примерить на себя убогий вид, взывая проявление жалости к ней.

– Да уж побыстрее бы, – устало вздохнула Клавдия.

– Чего говоришь!?– так неожиданно визгливо спросила Пантелевна, что Клавдия, вздрогнув, подскочила на кровати.

– Да не кричи ты! И так голова болит. Схороним, говорю, в лучшем виде! Вот наказание. Дай поговорить с человеком. Я тебя сейчас угощу, – с улыбкой обратилась она уже к Денису.

Клавдия долго, обстоятельно разглаживала салфетку на тумбочке, вынашивая желание смастерить самодельную скатерть и зародить в окружающих уважение к ее чистоплотности. Выудила с полки пузатую баночку с малиновым вареньем.

– Полакомься, – предложила она Денису.

– Спасибо, не хочется, – Денис приложил руку к сердцу. – Да и обед уже на носу.

– Сама делала. А?

– Правда, не хочу. В другой раз.

– В другой – так в другой, – Клавдия вздохнула, взвесила баночку на ладони, вернула ее на место.

Денис только собрался осмотреться вокруг, как в дверь шумно вошла девушка. Она показалась ему хорошенькой. Изящная, с веселой улыбкой, открытым взглядом, короткой стрижкой, в сиреневом платье, черных туфлях на среднем каблуке, в руках цветы и целлофановый пакет с гостинцами. Аромат не то цветов, не то духов, сопровождающий ее, – все способствовало тому, что при виде ее в воображении Дениса возник пленительный образ женской молодости и свежести. Словом, она обладала всеми предпосылками, чтобы очаровать любого мужчину с первого взгляда. «У такой хватит обольстительности, чтобы в нужных обстоятельствах должным образом пустить в ход все свои чары» – наверное, подумалось бы ему, если было бы время для раздумий. Он охотно поддался ее настроению и невольно широко улыбнулся. Казалось, мощные, юные силы, которые переполняли ее, вознесли ее над полом и стремительно опустили у постели Антонины Андреевны.

– Привет, маман, – приветствовала она мать, не обратив внимания на других присутствующих в палате.

– Здравствуй, Леночка, – Антонина Андреевна вяло перекатывала языком слова.

Лена навалилась на мать, обняв ее за плечи.

– Ой, Ленка, ты меня раздавишь, – прохрипела мать, высвобождаясь из объятий.

– Что же ты не улыбаешься? – с укором спросила Елена. – Ты что, не рада мне?

– Врачи тоже не улыбались, когда осматривали меня тут.

– Дай поцелую тебя в лобик, – Лена склонилась над матерью.

– Для такого поцелуя еще рановато, – ответила мать и отвернула голову в сторону.

Лена щекой коснулась щеки матери, села на край постели, положила цветы на тумбочку, принялась вынимать из пакета сок, виноград и яблоки, предупреждая, что они мыты.

– Ну, как дела? – спросила она, сложив руки на коленях. – Сердце успокоилось?

– Успокоилось, – увядающим тоном ответила мать. – Успокоилось, если это можно назвать покоем.

Елена провела ладонью по волосам матери.

– Какое лечение тебе намутили? – спросила она довольно равнодушным тоном.

Мать с трудом, заикаясь, перечисляла лекарства, коверкая их названия.

– Да Бог с ними, – наконец махнула она ладонью, не отрывая руки от одеяла. – Что же ты столько времени не приходила? Мне ничего приносить не надо. Просто так приехала бы, навестила мать. Может, ее уже нет в живых.

– Ты с головой дружишь? – несвоевременно возмутилась Елена. – Я же к экзаменам готовилась. Тупею, как овца. Ну, не сердись. А путь-то сюда не близкий.

– Да будет тебе, к родной матери можно и за горизонт пешком сходить.

– Что верно, то верно, – поддакнула Клавдия Петровна.

Елена смерила недовольным взглядом встрявшую в разговор.

– А что, верно мать говорит, – Клавдия считала своим долгом встать на защиту Антонины Андреевны.

– Клавдия Петровна, не мешайте, дайте спокойно поговорить с дочерью, – попросила Антонина. – А то шли бы погулять.

– Чего ж гулять. Ко мне, видишь, тоже посетитель пришел, – Клавдия положила руку на колено Дениса.

– Чего она говорит? – шепотом спросила Клавдию глуховатая старушка.

– Вот вас только не хватало, – всплеснула руками раздраженная Клавдия. – Щас я отложу все дела и буду переводить вам. Жуйте уже печенье!

– Ладно, оставим, – неторопливо продолжала Антонина, рассчитывая на длинный разговор с дочерью. – Я больше о тебе, милая, тревожусь. Как ты там без меня?

– Все тип-топ, – ответила Лена как можно беспечнее.

– Ты хочешь сказать, что тебе хорошо без меня? – удивилась мать, заглядывая в глаза дочери.

– Чего ты цепляешься к словам, как пиявка? Икскьюз ми, – Лена разбросила руки в стороны, – я имела в виду, что справляюсь. Так тебя устраивает? – с вызовом спросила она.

– Тише, тише, ты же в больнице, – успокаивала ее мать. – Все же чувствую себя неважно, – грустно вздохнула она. – Кажется, выжала из своего сердца все, что могла.

– С таким сердцем многие живут еще долго, – как могла, попыталась утешить ее дочь.

– Но не с такими детьми.

– Ну уж какая есть. Все тебе не так, блин.

– Не будем хоть здесь ссориться, мать вплела свои пальцы в пальцы Елены. – Как твоя сессия? Какие успехи?

– Да не парься ты, – пониженным тоном ответила Лена. – Экзамены сдала, хвостов нет. Отметки не отличные, конечно, но я на этом не циклюсь. На последнем экзамене спилила все со шпоры. Мы так с девками ржали над разводкой этого тича. У него все со шпорами сдают.

Денис сразу уловил в ее словах обманную нотку. «В ней сидит хороший враль, – определил он для себя. – С экзаменами, совершенно определенно, у нее проблемы. И взгляд при этом отводит в сторону».

– Чем питаешься? – продолжала расспрашивать мать. Она живо интересовалась всем, что происходит с дочерью в ее отсутствие. – Кефир пьешь по утрам?

– Кефир? Только его и глушу. Большую кружку – ту, что с васильками – опрокидываю за раз.

– А овощи?

– Овощи? Э-э… Салаты варганю только так. Огурцы, помидоры, капусту режу крупно, как ты любишь. Симпатишно получается.

Несмотря на бодрый ответ, неестественная улыбка подсказывала Денису о ее лживом повествовании.

– Молодец. Цветы не забываешь поливать?

– Цветы? Гм… Доста-ала, – недовольно прогудела Елена. – Поливаю!