– Знаете, – умиротворенно обратился он к Денису, – вы, по всей видимости, милый, неравнодушный человек, но давайте каждый будет заниматься своим делом.

Денис почувствовал в искусственной любезности доктора оттенок неприязни и недовольства обсуждаемой темой.

– Если я говорю, что умолчание является благом для больного, – продолжал на одной ноте доктор, – значит, так и есть. И поставим на этом жирную точку, – он ясно дал понять, что разговор закончен.

– У вас преимущество, доктор, – смиренно вздохнул Денис. – Боже упаси перечить вам. Я не то скажу, так вы отрежете мне еще чего-нибудь.

– Что ж, за этим дело не станет, – просто и естественно ответил Левинский.

– Дабы не дать вам повод наверстать упущенное, удаляюсь восвояси, – Денис, кланяясь, попятился к двери. – Несмотря ни на что, мой рот – на замке, – он перекрестил сомкнутые губы.

– Охотно этому верю, – совсем серьезно отозвался доктор. – Разум-то я вам не вырезал. Пока еще, – добавил он тихо в аккомпанемент скрипящей дверной петле.

Еще несколько мгновений Левинский смотрел в задумчивости на закрывшуюся дверь, молча потирая подбородок, затем тряхнул головой, как обычно пытаются отогнать неприятные мысли, медленно подошел к окну, оперся руками о подоконник, невидящим взглядом уставился в какую-то точку в палисаднике.

* * *

Прежде чем вернуться в палату, Денис решил прогуляться по другим отделениям, чтобы лучше освоиться с территорией, на которой ему предстоит провести неизвестно еще сколько времени. Здание корпуса больницы было скроено несложно – каждый этаж отводился под определенное отделение. Везде полы были убраны, стены недавно выкрашены, но во всем чувствовалась какая-то казенщина, как бы подчеркивающая неуместность уюта в этом вынужденном прибежище настигнутых недугами людей. Со стен сиротливо глядели выцветшие плакаты, описывающие симптомы разных болезней, не способствующие, прямо скажем, зарождению оптимизма у обитателей больничных палат.

Взгляд Дениса прыгал по лицам каждого больного, кто попадался навстречу, и он отмечал про себя, как живо их глаза выражают свои переживания, свою боль. Некоторые больные ходили парами с кроткими, опечаленными лицами, разговаривая сдержанными голосами. Большинство же лежало в кроватях и в каждом читалось – он один такой несчастный в этом упитанном, здоровом мире. Ощущение это становилось особо гнетуще бессонными ночами, а также при виде тихо ушедших из жизни невольных соседей. Достаточно было выглянуть из коридорных окон во двор, как взгляд непременно упирался в местный морг – рукой подать, у которого периодически обновлялись ритуальные автобусы. Глядя на них, невольно прилетало это проклятое, ненавистное слово «смерть». Впрочем, каждый знал, что совсем рядом медсестра – только нажми на кнопку и она предстанет перед тобой как по волшебному слову, недалеко где-то и лечащий врач, такой бодрый, уверенный, вселяющий надежду – и это немного успокаивало.

Денис отвел взгляд с очередного плаката и тут вдруг откуда-то, словно из-под земли, выскочил старичок. Точнее Денис чуть не наскочил на него. С виду беспомощный и беззащитный, он сидел на стульчике, вытянув голову к оконному стеклу, как ребенок за домашними уроками, наблюдающий за пацанами, гоняющими во дворе мяч, при этом он неуклюже ковырял большим пальцем кожуру апельсина. Так неуклюже, что эта процедура, казалось, не завершится положительным исходом ни для старика, ни тем более для цитрусового. Он ничем не отличался от других больных – в такой же грустной, линялой одежде, и пахло от него так же: несвежестью, лекарствами, столовыми и постельными запахами. Такому пожилому вроде и полагалось находиться в лечебном заведении, тихо сидеть на стульчике с перекошенными ножками, не привлекая чьего-либо внимания. И когда придет время, также тихо увянуть, всеми забытым и заброшенным. Жалость к нему поначалу поползла по спине Дениса, точно кто-то просунул птичье перо под майку, потом проникла к сердцу.

– Может, вам помочь? – обратился к старику Денис.

– Чем помочь? – последовала недовольная реакция. – Съесть мой фрукт?

– О, нет, – Денис с улыбкой поднял руки вверх и чуть заметно поморщился, отметив грязь под ногтями старика. – Только очистить. На большее не претендую.

– С какой стати? – недружелюбно буркнул старик. – Ты кто?

– Пророк, сующий нос не в свои дела.

Старик застыл на мгновение, обдумывая смысл сказанного, однако, не открыв никакого смысла в этих словах, каким-то образом почувствовал, как к нему перекочевало шутливое настроение этого странного молодого человека с перевязанной головой.

– Валяй, – согласился старик, – заодно и очистки выбросишь. – Пророку это не возбраняется?

– В исключительных случаях. Успокою вас: ваш случай – исключительный.

Старичок грозно сверкнул очками, медленно протянул апельсин на вытянутой ладони.

– Чем болеете? – спросил Денис.

– Плохой ты пророк, – позволил себе загадочно улыбнуться старик. – Над дверью название отделения нацарапано. Сердечно-сосудистые тута. Проро-о-к, – передразнил он Дениса.

– Серьезное дело, – заключил Денис.

– Серьезней не бывает. Инфаркт, во как. Только пальцы успевай загибать. – Старичок немного помолчал и тихо добавил: – А жить-то все охота. Да много ли надо – миску супу, сигарету, ну и чтоб … – ладонь его будто обхватила стакан, сделала круговое движение и опрокинула воображаемый сосуд себе на грудь.

– Оптимистичные и сугубо мужские желания, вижу, навещают вас, – Денис ловко подбросил апельсин.

– Ага, в очередь стоят, – съязвил старик. – Сосед поделился фруктом. Детям мы уже не нужны. Нужны были, когда клювья разевали, еды да денег требовали. Нынче гордые. Ни мы от них, ни они от нас подачек не ждем.

– Зря вы так, – посерьезнел Денис. – Родная кровь – не водица.

– Это ты по наи-ивности, – высоко, как дьяк, прогнусил старик, – пока так рассуждаешь.

– Наивный да не обманет. Раз никто не навещает, давайте с вами сыграем сцену «посетитель у постели больного друга».

Старик замер, обдумывая неожиданное предложение, медленно перевел на Дениса взгляд, в котором читался вопрос: «Ты что, издеваешься надо мной?», – затем отвернулся и буркнул:

– У тебя на любую роль – что на посетителя, что на друга кишка тонка.

– Да, тут без репетиции не обойтись, – лукаво согласился Денис.

– Видно, совсем пропащая у тебя голова, – старик махнул рукой. – Варит чего-то не то. Ты вообще, парень, не потерял ее?

– Вы мою голову не тревожьте. Пекитесь о своей.

– Что ж ты за своей не доглядел? Он, как всю располосовали.

– Всяка быват, – с далеким от Москвы акцентом ответил Денис. – А жена у вас есть?

– Э-э, ты, смотрю, одной рукой апельсин чистишь, а другой под юбку лезешь, – старичок прищурился, разглядывая собеседника.

– Кому под юбку? – не понял Денис.

– В душу, то бишь.

– А-а, можете не говорить. Вот ваш апельсин, держите.

Старик кивнул в знак благодарности.

– Отчего ж не сказать, – вдруг передумал старик. – Этот фрукт, можно сказать, сроднил нас. Жена тут рядом лежит.

– Как это? – удивился Денис.

Старику стало плохо с сердцем, жена вызвала «скорую». В состоянии тяжелого приступа его госпитализировали. Он и представления не имел, что через полчаса у жены самой прихватило сердце. Когда же через день ему в реанимации сообщили, что жена поступила в то же самое отделение, на него накатил какой-то неудержимый тик смеха. Да так накатил, что понадобилось врачебное вмешательство для возвращения его в прежнее, стабильное состояние. Это известие настолько вывело его жену из себя, что до сих пор отказывается общаться с мужем. И слушать не желала те единодушные советы «бросьте вы», которыми ее забросали соседки по палате. Сталкиваясь с супругом в больничном коридоре, она ухитрялась проходить мимо, не удостаивая его взглядом.

Поначалу старик прикладывал немало усилий, чтобы вернуть вспять их отношения, но все тщетно. Всякий раз, как он пытался дотронуться до нее, она ловко увертывалась. На всех его попытках лежал запрет – «не смей подходить ко мне!» Вот он и смирился со своим статусом изгоя. Уже неделю не касается супруги ни рукой, ни словом.