– Не стоит, – поторопился с ответом Денис. – Боюсь, он неизлечим.

– Вижу: объективная самооценка вам не чужда.

Левинский посмотрел на часы, подошел к столу, провел пальцем по листу с его планом на сегодняшний день, несколько раз еле заметно кивнул головой, как бы соглашаясь с ним.

– Кстати, вас кое-кто собирается навестить, – таинственно-загадочным тоном заявил доктор.

– Кто же?

– Это сюрприз.

– Я предпочел бы осведомленность, – насторожился Денис.

– Ну, хорошо. Ваше одиночество планирует скрасить мама спасенной вами девочки.

– Вот как, – приподнял брови Денис. – Она симпатичная?

– Не хочу показаться грубым, но вы давно смотрелись в зеркало? – доктор приземлил робкий полет фантазии больного.

– Случай помог мне встретить доброго, в кавычках, доктора, – скривился Денис, принимая игру в обмен ироническими уколами, благо теперь это было в его положении более благоразумным, нежели впадать в бессмысленную депрессию. Самое опасное уже позади, оставалось только терпеливо ждать, когда организм сам отыщет тропинку к выздоровлению. А ждать он, судя по всему, умел.

– Премного благодарен за оценку, – рассеянно ответил Левинский, просматривая оглавление свежего медицинского журнала. – Однако не рекомендую подтрунивать над лечащим врачом. Зряшное и опасное занятие.

– Мне стыдно от одной мысли, что посмел бы так поступать, – Денис сложил в подтверждение своих слов губы трубочкой.

– Ладно, недорезанный клоун, ступайте к себе. Отдыхайте. – По шуточному настроению больного Левинский вполне уверовал, что тот находится на пути к восстановлению жизненных сил.

– М-м, жаль расставаться с вами, – погрустнел Денис. – У нас в палате скучновато.

– Больница – вам не цирк, уже погрузившись в свои мысли, машинально ответил доктор.

– Я бы не утверждал это столь категорично, – у Дениса было желание еще немного побалагурить с врачом, но тот, кажется, его уже не слышал.

Денис, кряхтя по-стариковски, поднялся со стула, направился к двери, не ощущая взгляда Левинского на своей спине, вдруг неожиданно развернулся, спросил:

– Антон Львович, врачи не всегда бывают откровенны со своими пациентами, не так ли?

– Что вы говорите? – не расслышал вопрос доктор.

– Я хочу спросить, испытывают ли врачи угрызения совести, не раскрывая истинное состояние здоровья больного?

– Странный вопрос. Врач не должен испытывать угрызения совести по этому поводу, если он убежден, что это пойдет пациенту только на пользу. И не перечесть, сколько было подобных ситуаций. Подчас надежда включает у тяжелобольного неопознанные наукой физиологические резервы, в сравнении с которыми любые чудодейственные лекарства – просто ничто. А то скажешь правду, глядишь, размякнет. Пациент должен верить в позитивность намерений врача, его рекомендациям и, как результат, ощущать целительный процесс, происходящий в определенной части его тела. В противном случае между пациентом и его здоровьем могут начаться нежелательные трения. Весьма нежелательные, а, возможно, и трагические.

– Значит, вы считаете, что такой обман допустим? И даже оправдан? – не унимался Денис.

– Разве это можно назвать обманом? – Левинский скрестил руки на груди. – Нет, это просто умалчивание, рождающее в больном веру в выздоровление. Ведь что такое обман? Обман подразумевает получение для лжеца какой-то выгоды. Какая же выгода для врача в таком случае? Никакая. Он только охраняет нервную систему подопечного от ураганных эмоций. А вы говорите: «угрызения совести». Вот если допущена врачебная ошибка, тогда, действительно, совесть может так загрызть, что … – доктор вздохнул.

– Но не каждому больному умалчивание пойдет на пользу, – осторожно предположил Денис. – Некоторые, узнав правду о себе, захотели бы успеть завершить какие-то дела, уладить вопросы наследства, помириться с родственниками … Да мало ли что еще.

– Есть, конечно, сильные, мужественные личности, – Левинский склонил голову к правому плечу, – хотя неизвестно, как бы они повели себя, узнав, что им осталось совсем немного. Некоторые готовы обманываться и видят в том успокоение. У некоторых больных увядание протекает медленно, и вкус жизни держится у них годами. У других оно происходит быстро. Последнее дело, когда пациент разуверится в слове врача. Он должен испытывать потребность в ободряющем слове лекаря. Кстати, мне нравится это утерянное слово «лекарь». Очень уважаемое было слово. Ле-ка-рь, – с удовольствием протянул он.

– И все же … – Денис попытался вставить слово.

– Никаких «все же»! – спокойным, но твердым тоном прервал его доктор. – Я делаю то единственное, что умею, что, надеюсь, буду делать всю свою жизнь. И даже если не говорю больному всю правду, пусть так, то я знаю, что тем самым помогаю ему оттянуть миг, когда на его гроб будет брошен ком сырой земли. Подчас и сам удивляюсь, насколько долго некоторым удается оттянуть этот миг. Кстати, что это вы завели шарманку на эту тему?

– А что, сосед мой, полковник, совсем так плох? – вопросом на вопрос неожиданно ответил Денис. И спросил именно то, что, только набравшись храбрости, не мог спросить ранее.

– Что-о? – брови Левинского медленно поднялись и застыли в этом положении на несколько секунд. Складывалось впечатление, что вопрос этот застал его врасплох, и он не сразу находил, что ответить. – Что за чушь? Кто … гм-м … кто это сморозил? – раздраженно повышенным тоном выразил неудовольствие он, при этом руки его взметнулись вверх и резко упали. – Медсестры что ли … э-э … языками чешут?

Повышенный тон, нарушение связности речи, манипуляции руками – все это представляло резкий контраст с уверенным, рассудительным профессором. Словом, он сделался на короткое время сам на себя не похож.

– Нет, – поспешил разуверить его Денис, – я об этом сам догадываюсь. По тому как вы общаетесь с ним при обходе – по-другому общаетесь, не как с другими, по … по вибрациям в моей голове.

– Тьфу ты! Он опять за свое, – Левинский крепко хлопнул в ладоши, сжал губы, отвел взгляд в сторону, но тут же неискренне улыбнулся и уже спокойно продолжил. – Очень прошу вас оставить эти нелепые предположения. Полковник этот еще всех нас переживет. Все у него в порядке. И ни что ему не угрожает. Лучше следите за своим режимом и не досаждайте глупостями ни меня, ни тем более больных.

Денис застыл в одной позе, словно вслушиваясь в себя. При этом он смотрел на профессора с каким-то скрытым смыслом, будто получая важную тайную весть о горемыке-полковнике. Сомнения относительно искренности слов доктора теснились в Денисе. Еле ощутимая вибрация опять пробежала от правого виска к затылочной части. Поначалу он увязывал эти странным образом появившиеся вибрации с процессом восстановления после операции ткани мозга, и со временем они должны будут пропасть. Но тут он ошибался: избавиться от них окажется не так-то просто. Трудно было объяснить их появление исключительно при общении с людьми, не предположив возникновение этих ощущений вследствие определенных эмоциональных переживаний собеседников. «Разве такой опытный хирург и, наверняка, порядочный человек, как Левинский, не заслуживает полного доверия? – спрашивал себя Денис. – Но микровыражения его лица, отклонение поведения от обычно присущего ему, эти мои мозговые «локаторы», уловившие сначала растерянность, потом раздражение – все говорит о его неискренности». Эти мысли, с одной стороны, вызывали неловкость ситуации, при которой Денис не мог сказать доктору в глаза, что тот говорит неправду, с другой стороны, причиняли боль осознанием скрытого и, вероятно, скоротечного увядания ставшего симпатичным ему соседа в палате. «Видимо, уже отгостевал». Денис просто не смел и думать, что будет, если полковник узнает правду о своей жизнеспособности. «Нет, этой правды он от меня не услышит».

Левинский проявлял уже меньше пыла, но чувствовалось, что он до конца не выжал из себя раздражение от неожиданного поворота разговора. «Это просто возмутительно – высказывать лечащему врачу подозрения по поводу неискренности его общения с больными, – думал он про себя. – Но, с другой стороны, почему бы этому парню не выразить озабоченность здоровьем соседа? Это вполне естественно, такое случается направо-налево».