— Ну, искали, искали, однако что-то у них не заладилось, они не стали дальше копать. И ушли. Но где-то весной тысяча девятьсот сорок четвертого года мы все, молодежь, уже включились в борьбу, связь держали через Комитет, писали лозунги, носили хлеб и творог для партизан, помогали, как говорится, и вот однажды утром — я пас коз на Крива-Бука — это вон тот холм над домами, где кермес растет наверху, и гляжу — пара грузовиков, немецких, и еще несколько машин, как джипы…

— У немцев не было джипов, — вмешался знаток в кожаной кепке. — Какие еще джипы!

— Ладно, такие — не грузовики, а другие, с пулеметом сверху. И поворачивают налево, в сторону Гарваницы. Я бросил коз, не до коз тут, для нас всех главной была борьба, мы помогали, я оставил коз и побежал наверх, на самый гребень, на перевал — там был пост, партизаны стояли на посту. Я говорю им, так, мол, и так, вот такие дела, немцы пришли, солдаты, техника, все рассказал партизанам.

— Разве не Иван побежал сообщить партизанам? — вмешался тот, в кожаной кепке.

Остальные захохотали, хлопая ладонями по коленям. Боян понял, что эту историю старика все слышали много раз и точно так же много раз задавали этот вопрос.

— Ты что, какой еще Иван! Он за овином спрятался и дрожал от страха, толку от него не было никакого. Так он и пошел, и сообщил! — бушевал старик.

— Так почему же он потом завскладом стал? — не сдавались другие.

— Потому что стукач, вот почему, — шепелявил старик. — Сто раз уже вам говорил. Но дайте мне досказать людям, что случилось. Эти, немцы, пошли не к ямам, где руду копали, а прямо вверх по склону, через холмы. Но наши устроили засаду, стреляли из пулеметов, из автоматов, задали им жару. Те, кто остался внизу в грузовиках, в джипах, или как их там, тут же завели моторы и всё, только их и видели. Из тех, кто пошел в горы, наши убили пятерых или шестерых, других поймали, привезли сюда — где Дом культуры, но тогда Дома не было — был просто выгон. Наши стали их допрашивать, зачем они пришли. Был немецкий офицер, у него была карта, план какой-то, его спрашивают, зачем они приехали, какого черта им тут надо, но офицер попался такой гордый, очень о себе понимающий, весь в орденах, настоящий немец. Все «никс», да «никс» — и больше ничего им не говорит. А один, самый из них пожилой, в штатском, кричал что-то вроде «Франс, Франс!», только какой тут «Франс», когда ты с немцами! Его тоже расстреляли — всех потом бросили в одной лощинке, но сначала сняли с них ботинки, хорошие были ботинки, крепкие, прочные, сидели как влитые.

— А карта? Скажи, скажи, что случилось с картой, — посмеиваясь, требовали приятели рассказчика.

— А что — карта? Ее взял один из наших, из партизан, офицер, весь в желтых ремнях, у него была полевая сумка — не знаю, как точно называется, штабная, немецкая, образованный человек, сразу видно, в очках. Он взял карту, сказал — нам пригодится, и прибрал ее. А мне достались башмаки того немецкого офицера, потому что я заметил немцев, побежал к партизанам и сообщил им. Что сказать, оно того стоило. Мне были в самую тютельку, я их носил — э-эх, года четыре, а то и пять. Потом говорили, что немцы искали золото, но люди вечно чего-нибудь выдумывают — делать им нечего. А может, и вправду золото искали, кто их знает.

— Есть золото в земле нашей македонской, сколько хочешь, — вмешался в разговор человек в тренировочных штанах. — Только никто не знает где. Вот когда югославская армия уходила, несколько грузовиков с солдатами приехали на закрытый рудник, где когда-то добывали сурьму и возили эту сурьму даже в Салоники на лошадях, на мулах, грузили руду в мешки…

— Так что, солдаты возили сурьму? — недовольно прервал его старик в кожаной кепке.

— Да нет, турки, греки, кто их знает, «Алатини» называлась компания, которая ее добывала, фирма была из Салоник, но кто там ее держал, итальянцы или французы, я не знаю… Какие-то иностранцы. А эти, солдаты, приехали однажды вечером на грузовиках, крытых грузовиках, с брезентом. Поехали к ямам, оторвали доски, бросили что-то внутрь и ушли. Одни говорят — взрывчатку, другие — оружие. Может, документы какие, кто знает, свидетелей не было. А может быть, золото, хотя кто будет бросать золото, дураков нет золото бросать. Главное — никто не знает, что там. И внутрь никак не залезешь, машины, которые клеть поднимали, сломаны, кабели срезаны, электричества нет, темно. Если кто туда упадет, никто его не отыщет. В прошлом или позапрошлом году корова заблудилась, упала да и сгинула без следа, как и не было.

— А офицер? — снова начал спрашивать тот, что в кепке, но в этот момент дверь открылась, и внутрь, щурясь от перемены света, вошел босоногий мальчик и обратился к Бояну.

— Там ваша машина?

— Наша, — сказал Боян, вставая.

— Вам все четыре шины прокололи, — сказал мальчик. — Те, что приехали на черном джипе. Только что.

Мальчик рассказал, что остановился черный джип, из него вышел мужчина, посмотрел на номер машины Бояна, подошел к ней, наклонился и проколол все шины, очень быстро и ловко. Потом он открыл дверцу машины, вытащил что-то из нее, взял…

— Металлоискатель, — воскликнул Димче, — у меня украли металлоискатель, черт побери!

— Мужчина был с усами? — спросил Боян.

— С усами, — весьма неуверенно ответил мальчик.

— Высокий?

— Ну, такой…

Мальчик отвечал недостаточно твердо, смущался, сомневался и потом вконец запутался. Он изо всех сил пытался отгадать, как незнакомец проткнул шины — с помощью отвертки или ножа, хотя никто его об этом не спрашивал. На вопрос, был ли в машине еще кто-то, он сказал, что видел: кто-то там был, но сколько человек — сказать не мог. После нескольких неудачных попыток узнать больше о преступнике, Боян отказался от дальнейших расспросов и пошел к машине.

— Какой смысл, — не мог успокоиться Димче, — какой смысл прокалывать шины.

— Ты насчет шин лучше бы помолчал, — сказал Боян, повернувшись к нему.

Все собрались вокруг машины, рассматривая колеса. Издалека можно было подумать, что люди пришли поклониться священной машине: группа верующих просит совета или прощения грехов или хочет принести жертву неподвижному существу. Черная курица зарезана, ее кровь течет из-под каменного ножа, шаман ошеломленно смотрит на окровавленную печень — он видит в ней знаки смерти, близкой погибели. Все склонились перед идолом с широко раскрытыми глазами — все знаки указывали на то, что он не принимает их жертвы, не хочет услышать их мольбу, у буйволиц не будет телят, засуха уничтожит посевы, поля останутся пустыми. Было ясно: бог подземного огня разъярен.

— Здесь есть шиномонтаж? — спросил Боян.

Ему ответили, что есть парень, который ремонтирует шины для тракторов, но сейчас его нет — поехал на пасеку. Кого-то послали его искать, а пока что все уселись в тени у Дома культуры, двигаться на жаре не хотелось, все усилия потеряли смысл. Жители деревни неоднократно пытались завести разговор, но Боян молчал, Майя грызла ногти, и даже у Димче не было сил отвечать на вопросы, которые ему время от времени задавали.

Собаки лениво сгоняли мух, подергиваясь различными частями тела; лишь иногда, когда муха впивалась в морду, они клацали челюстями, пытаясь поймать кровопийцу. На холме отчаянно ревел осел.

— Кстати, мы не сказали вам, — вспомнил вдруг старый рассказчик и показал свои два желтых зуба. — Был еще грузовик с людьми, вчера вечером тут проезжал. Тоже спрашивали про Гарваницу. Вроде, цыгане, точно не знаю. Что это всех в Гарваницу потянуло, уж не ярмарка ли там?

Жители деревни попытались улыбнуться шутке своего юмориста, но по хмурому выражению лица Бояна почувствовали, что смеяться нечему.

— Так мы туризм у нас не разовьем, — печально сказал человек в тренировочных штанах. — Если узнают, что тут колеса режут…

Наконец-то появился парень, который разбирался в шинах.

— Можно сделать побыстрее? — нервно спросил Боян.

У парня был большой шрам на левой щеке над губой, поэтому эта сторона лица у него постоянно улыбалась.