— Тебя заинтересовало? — рассмеялся Робер. — Это и есть знак Общества «Посвященные братья Азии». Я готовлю материалы для госпожи де Розалье. Они ставили этот знак как печать на своих письмах и документах. А иногда так подписывали — только этот знак и больше ничего.

— Мне кажется, я где-то его уже видел, — пробормотал Боян, но, наученный опытом с египетским украшением, не стал говорить, что уверен в этом. — Может, его позаимствовали из культа Митры, с какой-нибудь стелы?

— Нет, вовсе нет, — сказал Робер. — Его придумали сами «посвященные братья» в конце восемнадцатого века. Я видел письмо, в котором рассказывалось, как они изобрели знак в его первоначальном виде, как потом его меняли, как приняли окончательный вариант…

— Все-таки возможно, что они взяли за основу какой-то древний знак. Как Гитлер свастику.

— Вряд ли. V означает Истина — это я точно знаю. Говорю тебе: сначала он выглядел не совсем так — были разные предложения, дополнения…

— Тем не менее, мне кажется, что я видел его где-то у нас, в Македонии, на одной стеле.

— В таком случае это означало бы, что один из «братьев» приехал в Македонию и вырезал знак на стеле задолго до того, как археологи ее нашли и передали в музей. В такое трудно поверить… Нет, чистые домыслы. Расскажи об этом Мукунде — ему понравится. Он обожает такие невозможные комбинации.

— Этому индусу? Странный тип…

— Видел его трюки с телефоном? Я все больше убеждаюсь, что он ярмарочный шарлатан. Много знает, но в голове у него каша. Сейчас он у госпожи де Розалье — она им очарована.

Робер показал Бояну книги по эзотерическим доктринам. Это были: «Великий Альберт», «Малый Альберт», «Книга иудея Авраама», «Химическая свадьба» Иоганна Валентина Андреэ, «О философском камне» Лэмбспринка, старинные издания в ветхих обложках с бахромой по краям, редкие образцы трактатов о каббале и гнозисе с длинными латинскими названиями, с рисунками, сопровождаемыми надписями на еврейском, арабском и мандеанском, алхимические справочники с аллегорическими гравюрами, в которых король и королева плавают в жидкости внутри реторты, лев глотает солнце, а змея — свой хвост. Бояну постоянно казалось, что ему не хватает совсем немного, чтобы понять то, что находилось в центре всего, что плелось вокруг него, как сеть густо стянутых нитей. Но это маленькое звено постоянно терялось, не хотело вставать на место, зыбкие нити не сплетались в прочную цепь.

— Слушай, — Боян вдруг повернулся к Роберу, вспомнив разговор с владельцем магазина полудрагоценных камней, — для чего в алхимии были нужны раковины?

— На практике — для смешивания веществ в процессе Opus Magnum. В теории — как пример нечистой субстанции, из которой рождается сублимация — жемчужина. Некоторые виды окаменевших раковин ценились очень высоко. Считалось, что они были созданы в недрах земли как плод созревающей материи. Раковина Святого Иакова — наверняка ведь знаешь? — считалась тайным знаком алхимиков. В конце концов, паломничество в Сантьяго-де-Компостела, которое начиналось вот тут, с той улицы внизу, тоже, видимо, связано с алхимией. И Николя Фламель, впоследствии захороненный в церкви Святого Иакова, участвовал в этом паломничестве…

Боян попрощался с Робером и вышел. Он пошел по улице Сент-Андре-дез-Ар, за которой заходило солнце. Ему казалось, что он идет в кипящий котел, где плавятся металлы и в котором, как последний плод преображения, рождается сверкающее золото.

У людей, шедших ему навстречу, не было лиц — свет искрился на волосах женщин, оправах очков, никелированных частях велосипедов. В толпе шел огромный негр, окруженный тремя маленькими негритятами, он нес блестящий пластиковый воздушный шар в форме большого веселого ворона. На него лаял оранжевый кокер-спаниель, лежавший в задней корзинке велосипеда, которым правила белокурая скандинавка. Все имело какое-то иное, скрытое таинственное значение — и Бояну показалось, что он попал в старую книгу с таинственными рисунками, в которых скрыт призыв к поиску тайны, но по которым никогда не дойти до сути скрытых истин.

Когда он добрался до улицы Генего, то сразу увидел металлическую решетку, спущенную на дверь и на витрину магазина минералов. На двери была небольшая записка:

По причине отъезда

магазин временно

закрыт

Днем, только приехав из аэропорта, Боян позвонил Майе. Ему сказали, что ее нет дома.

Потом он позвонил Коле.

— Слушай, — пробормотал Коле, — у нас большие проблемы из-за Египта.

— А кто заставлял тебя публиковать материал раньше времени? — сердито спросил Боян.

— Дело не во времени, — сказал Коле. — Вмешалась полиция, ясно тебе?

— Ищет украшение?

— Нет, тут другое. По телефону не могу. У меня здесь кое-кто есть, понимаешь?

— Сумел завлечь какую-то?

— А ты понятливый. Сразу видно, что был в Париже. Сейчас, сейчас, иду — нет, это я не тебе — давай потом созвонимся.

Боян открыл окно.

Вечер был напоен запахами лета — арбузных корок, что гнили в соседнем контейнере, печеного перца из квартиры снизу, испарений от политой травы в соседних дворах. Над Скопье висела горячая смесь из едва узнаваемых остатков летнего дня: фиолетовые газы из выхлопных труб автомобилей, пыль, поднятая при игре в мяч на высохшей лужайке, кошачья моча из подворотен, дым от мангалов в кафе, раздавленные абрикосы с деревьев, переросших ограды и вытянувших ветки над тротуарами. Это был совсем другой аромат, непохожий на парижский — не такой экзотический, зато знакомый и близкий. Боян с удовольствием вдохнул его.

Потом он вышел на улицу: у подъездов играли дети, несколько женщин сидели на скамейке и о чем-то шептались, с ярко освещенного балкона доносилась музыка и оживленные голоса — кто-то, видимо, праздновал день рождения.

Боян заметил темную фигуру человека, стоящего на тротуаре напротив, прислонившись к дереву, ему показалось, что тот как будто помахал ему рукой. Незнакомец стоял и словно ждал кого-то. В следующий момент Боян понял, что ждет он его.

Когда Боян переходил улицу, он узнал его: это был Славе, знакомый с университетских времен, работавший в полиции. Со студенческих дней ходили слухи, что Славе пишет доносы на тех, кто получает письма из-за границы и говорит, что военная подготовка — никому не нужная чепуха. Несмотря на вечер, на Славе были темные очки, которые придавали ему сдержанный и официальный вид, но он старался быть вежливым.

— Был в Париже? — спросил он Бояна.

— Ты все знаешь, — ответил Боян. — От тебя ничего не скроешь.

— Тебе нечего скрывать. Или есть?

— У каждого есть своя маленькая тайна, — вызывающе ответил Боян. — Что бы полиция делала без тайн?

— Нет больше никаких тайн, — вздохнул Славе. — Все уже вышло на свет. Все делается явно, вопрос только в том, насколько ты хочешь увидеть.

Эта игра словами могла продолжаться еще долго. Боян стал думать, как избавиться от неприятного собеседника. Внезапно Славе изменил свой тон. Он стал серьезным и с некоторой напористостью обратился к Бояну.

— Зачем ты влез во все это?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты же умный человек, — сказал Славе, пытаясь показать, что сейчас не время уходить в сторону. — Сам знаешь, что я имею в виду. Ты как дурак влез не в свое дело.

Боян пожал плечами.

— Кто знал…

— Ну, ты должен был догадаться! Такое просто так не находят — чуть ли не на улице! А ты тут из себя невесть кого строишь, мол, ни при чем. Надо было знать.

— Что знать?

— Ну, что это все подстроено. Приманка. С ее помощью мы бы захватили целую сеть спекулянтов археологическими ценностями, этими сокровищами, нашими культурными… Международную банду. Я не имею права все рассказывать. Мы связались с Интерполом. Нет, я и так тебе слишком много сказал. Но как ты мог! Такие усилия — а из-за тебя все прахом. Факсы в Каир, заметки в газетах…

— Так значит, вы сделали эти украшения?

— Не совсем мы. Сделали по заказу Интерпола, в его мастерских, не знаю где. Мы хотели, чтобы было что-то, связанное с Египтом, из-за Александра Македонского, чтобы было в тренде. Теперь все пропало. Такие усилия, такие траты! Сколько беготни то туда, то сюда!