— Как только покажу вас своему господину и присмотрюсь к вам лично. Недельки через две, а может и раньше, — ответил дворецкий, не сводя глаз с мужчины, который с большим любопытством осматривал место своего нового обитания.
Дом изнутри был совсем небольшой. Маленькая лестница вела на второй этаж почти сразу от входа. Там располагались четыре комнаты. Все они были миниатюрными и без излишеств. Скорей всего когда-то один большой чердак был поделён перегородками и так и образовал эти меленькие помещения для прислуги.
Внизу, за лестницей, стояла большая печь с огромной топкой и с каменной трубой, проходящей через чердак и составляющей таким образом часть несущей стены. Справа и слева от печи располагались два помещения. Одно было завалено хламом, оказавшимся вещами слуг, второе — более или менее свободно. Его-то Хейн и предоставил Фаберу для житья.
— Здесь вам будет удобно, — сказал он, заходя в комнату.
— А чьи это вещи? — спросил Фабер, ставя свой огромный ранец по центру. И заметив какую-то валявшуюся на полу книгу, поднял её и стал с любопытством рассматривать.
— Мои, — ответил Хейн. — Сейчас я их заберу. Просто я был единственным, кто способен топить печь, поддерживая в этом доме тепло. Теперь, это станет вашей обязанностью. Есть несколько правил, которые вы должны соблюдать. Первое — никогда не заходить в дом хозяев без их личного приглашения или просьбы. Второе — следить за доставкой в подвал дома дров. Я покажу, где они хранятся. Камины в особняке топит лакей хозяина, Гвидо. Он итальянец и вы навряд ли найдёте с ним общий язык. Он сам спускается за дровами в подвал из дома, а вечером, как и все мы, уходит ночевать сюда. Ваш новый хозяин доктор и его часто посещает самый разный народ. В основном, это знатные и богатые люди города. У хозяина есть одно но; никому, кроме него самого, нельзя заезжать на своём экипаже или вольнонаёмном фиакре во двор усадьбы. Это понятно?
— Понятно, — ответил Фабер, крутя головой. — Только когда я лично познакомлюсь со своим хозяином?
— Я доложу ему о вас, — сказал Хейн, собирая в один большой мешок свою одежду.
Взвалив мешок на плечи, и направляясь к выходу, он обернулся, и, увидев, как мужчина подобрал ещё одну валявшуюся книгу, добавил:
— Если честно, я и сам не понимаю, кто их раскидывает. Но сколько бы я не расставлял эти книги обратно на стеллажи, при каждом своём следующем посещении этой комнаты вновь нахожу их разбросанными по всему полу. Но вам будет недосуг заниматься чтением, уж поверьте. До вечера, можете располагаться и отдыхать. Вечером я покажу вам, что делать. Остальное узнаете со временем. И советую с ближайшего жалования приобрести себе другую одежду, молодой человек, более подходящую для этого места. У нас всё-таки не военный гарнизон.
Когда Хейн вышел из комнаты, Фабер вздохнул, и, подойдя к окну, отдёрнул грязную кружевную занавеску, создающую полумрак. Вид из окна был шикарен. Большая часть усадьбы лежала как на ладони. Несколько парковых тропинок петляли и прятались в увядающей ржавой густой растительности. Слева располагался прудик с перекинутым через него деревянным полуразрушенным мостиком. Летом может это и выглядело неэстетичным, но сейчас, мостик вписывался в серые краски поздней осени, когда природа находилась в одном шаге от начала календарной зимы.
Оставив занавеску отодвинутой, Фабер открыл ранец и стал раскладывать из него свои вещи. В комнате стояли: небольшое бюро, маленькая тумбочка, письменный стол, старый платяной комод и односпальная кровать. Хейн снял с неё перед уходом всё постельное бельё и положил сверху чистое, вытащив его из верхнего ящика комода. Подобные чистоплотные условия проживания Маркуса даже немного шокировали.
Но что больше всего удивило Фабера, так это наличие книг, расставленных на трёх настенных стеллажах. То, что прислуге некогда было бы развлекать себя чтением, и хозяин навряд ли бы позаботился о таком досуге для них, оставалось очевидным. Не говоря уже о том, что люди такого уровня не всегда умели читать и писать. Значит, или именно эта комнатка или весь этот дом, занимали раньше люди, весьма, более высокого социального статуса и образованности, нежели обычная прислуга. Возможно, дом служил уединённым уголком для отдельного от всех отдыха, его прежнему хозяину. Недаром перегородки, разделявшие его внутреннее пространство на тесные комнатушки, выглядели нелепо.
Но, в общем и целом Маркусу здесь понравилось.
Будучи в прошлом солдатом, он привык к куда более спартанским условиям, и отдельная маленькая собственная комнатка в тёплом и уютном домике его вполне устаивала.
Просмотрев несколько поднятых с пола книг и поставив их на стеллаж, он подошёл к бюро. В таком, хозяева обычно хранили документы и деньги. Интересно, что находится в этом? Но сколько Маркус не пытался открыть его резную дверцу, она не поддалась. Находящиеся в столе ящики также оказались заперты. В конце концов, будучи не особо любопытным и понимая, что ломать чужую мебель всё равно нельзя, он оставил все свои попытки проникнуть в бюро и занялся раскладкой одежды в комод. Разложив все вещи и сев на кровать, он облокотился на стену и закрыл глаза. Дальняя дорога, недавний сытый обед и тёплая обстановка склонили его ко сну.
Засыпая, он мысленно пронёсся по своему нелёгкому пути; от Блюхера, до Вюрцбурга. Сколько же всего произошло с тех пор, сколько раз он думал, что определился с выбором, пока судьба вновь не заставляла его двигаться дальше. Маркус уже и не смог бы вспомнить начало своего пути. Его воспоминания о войне почему-то всегда заканчивались на одном и том же месте.
Темно. Холодно. Он пробирается через какие-то кусты и слышит позади себя пушечную артиллерию. Кто-то идёт сзади; при этом тяжело дышит ему в затылок и натужно кряхтит.
— Мы ни за что не выберемся из этой чёртовой деревушки, — прохрипел этот кто-то. — Мы все здесь погибнет под шквальным огнём французской артиллерии. Кажется, наши союзники специально нас бросили здесь подыхать.
— Поменьше причитай и иди вперёд, — послышался ещё чей-то голос, но уже со стороны.
— Смотрите, там дом! — выкрикнул из соседних кустов кто-то другой.
И действительно, присмотревшись, Маркус заметил мелькающий между молодых деревьев огонёк. С трудом передвигая ноги в вязкой жиже, он, наконец, ступил на спасительный сухой островок. Отсюда стало хорошо видно небольшой рубленый дом.
— Странно, кто это поселился тут на отшибе Вахау? — высказал удивление один из идущих за Маркусом. — Или бригадир не счёл нужным нас предупредить, или разведка ему не доложила?
— Да какая разница, — тяжело дыша, сказал другой. — Главное, что здесь можно будет переночевать, а может быть даже и поесть перед сном.
— Очнись, откуда бедные крестьяне возьмут еды на четверых человек. Хуже того, там могут и вовсе оказаться французы на постое.
— Нужно это проверить, — сказал первый. — Маркус, ты у нас самый опытный, проберись осторожно к дому и разведай, кто там живёт, — обратился он к Фаберу.
Молодой человек вздохнул, вытер грязным рукавом лицо, и, сняв с плеча ружьё, зашагал, пригнувшись, к дому.
Состоя и сражаясь в войсках седьмой коалиции, он знал своё место и был одет, обут, сыт. За тем туда и подался из своей маленькой деревушки, расположенной на окраине Пруссии. Да, денег он заработал. Но совсем немного, и даже не половину того, чего ожидал, и что ему обещали. На покупку своего дома всё равно не хватало. Тем более пришлось сильно растратиться на путешествие.
Ты нужен Родине, только пока молодой, и пока ты готов ей служить, а потом про тебя забывают, и ты уже не в силах что-либо изменить. Многие сложили свои головы на полях сражений только потому, что погнались за удачей, деньгами и славой. Это потом ты понимаешь, что вся слава достаётся лишь командирам, не обагрившим в большинстве своём даже сабли кровью, удача отвернулась от тебя, так как, состарившись или сильно повзрослев, ты уже никому не нужен кроме себя, потому что так и не успел создать семью. Денег слишком мало для того, чтобы забыть о работе, на которую ты уже не способен в силу своих ран и опять же возраста. И вот, пройдя весь этот нелёгкий путь, прошлое становится твоим единственным счастьем, а светлое будущее, превращается в нечто эфемерное, недостижимое.
