Фридрих Брудер переложил последний лист бумаги и, закрыв глаза, запрокинул голову, скрестив на груди руки. Странное ощущение у него осталось после прочитанных листков, написанных его лучшим другом Иоганном Рихтером. Было, конечно, ещё множество клочков, исписанных вдоль и поперёк, но их текст не поддавался вообще никакому анализу или разумному объяснению.
Как человек с медицинским образованием, он эти-то записи воспринимал как бред безумца, которого попросили записывать всё, что происходит у него в голове во время припадков. Скорбно было осознавать, что такое могло произойти с его товарищем, человеком образованным не меньше него самого. Иоганн всегда выделялся любознательностью и склонностью к авантюрам. Даже когда учился.
Фридрих вдруг вспомнил, как на третьем курсе Иоганн влюбился в пациентку только потому, что она говорила на итальянском языке, которого никто из них не знал. Он и тогда был готов на безумные поступки ради неё. Засыпал ей палату цветами, тратя на них всю свою жалкую стипендию, наряжался солдатом, приклеивал усы из своих же волос.
Что с ним стало, когда за ней приехал её жених! Бедный студент Рихтер был так жалок на его фоне.
Напрасно Брудер надеялся найти прямые доказательства вины доктора Штанца в изменении своего товарища. Все улики были косвенны. Любой судья и адвокат сразу скажет, что всё это писал человек не совсем здоровый, с явным расстройством психики.
Ну, что же, остаётся только одно; самому пожаловать за разъяснениями к пресловутому доктору Штанцу. По крайней мере, отрицать завлечение в участие над испытанием созданного им экспериментального лекарства, он не посмеет. Это подтвердит даже сестра Рихтера, Магда Гесс. И никакая казуистика против показаний свидетелей, в роли которых может выступить вся семья Гессов и он сам, доктору Штанцу тогда не поможет.
В этих размышлениях молодой учёный так и погрузился в сон. Только вспышка яркого огня от охватившего их дом пожарища, заставила его вскрикнуть и проснуться. Брудер открыл глаза, вытер выступивший на лбу пот, потянулся и, взяв в руки подсвечник, решил отправиться в спальню, чтобы продолжить спать там. Во всяком случае, он надеялся, таким образом, хотя бы ненадолго избавиться от постоянно преследующего его во снах кошмара.
Уже прошла неделя, как Марта переехала в отдельную комнату, не желая с ним общаться и разговаривать из-за его ночных возвращений домой и недомолвок. Девушка надеялась, что исчезнув из поля зрения мужа, хоть как-то вызовет у него к себе интерес. Тем более ей было, что ему сказать. Хотя бы о своей недавно начавшейся полноте и о постоянном посещении их дома доктором Рейманом, специализирующемся в основном на консультациях беременных и приёмом родов. Однако ввиду постоянного отсутствия Фридриха дома, он этого даже не знал. И тогда Марта решила назначить доктору Рейману приход в восемь часов утра, чтобы того застал её муж и очень этому удивился. А ещё лучше, если бы ей удалось уязвить его самолюбие, ведь Фридрих тоже был врач. Но судьба сложилась так, что и на этот раз её задумке не суждено было осуществиться.
Идя к себе в спальню по длинному коридору с панорамными окнами, Фридрих отметил, насколько необычной была сегодня луна. Её огромный шар казался огромным, и настолько низко висел над землёй, что на нём можно было рассмотреть все лунные кратеры до мельчайших подробностей.
Он так залюбовался столь странным и редким явлением, что резкий стук во входную дверь, заставил его вздрогнуть и ненароком залить из чаш подсвечника свои пальцы горячим воском. Проходя вестибюль, он бросил взгляд на часы. Они показывали половину четвёртого утра.
«Интересно, кто это решил побеспокоить меня в такой ранний час? Хотя, не надо забывать, что я доктор. Может кому-то требуется моя неотложная помощь?»
Брудер открыл дверь и замер от неожиданности. Перед ним стоял Руперт Гесс. Он был сильно взъерошен, так как не одел даже парика, и, судя по выражению лица, чем-то очень взволнован.
— Можно войти? — задыхаясь от одышки, спросил он.
— Да, конечно, — ответил, придя в себя, Фридрих, и жестом руки пригласил раннего гостя пройти в вестибюль.
К удивлению молодого человека Руперт не поведал о причине своего визита, а лишь горячо и требовательно попросил немедленно отправиться с ним в его дом.
— Вы всё равно ничего не поймёте и не поверите ни одному моему слову, — сказал Гесс. — Вам нужно всё увидеть своими глазами. И если вы действительно сопереживали судьбе своего лучшего друга, то должны немедленно отправиться со мной. Я прошу вас не только, как товарища Рихтера, но и как врача.
Фридрих был настолько поражён подобными непонятными разъяснениями стоявшего перед ним человека, который всегда его недолюбливал и никогда этого даже не скрывал, что незамедлительно согласился. Должно было действительно произойти что-то очень страшное, чтобы такой человек, как Гесс, самолично приехал в его дом в такой неурочный час и просил о помощи.
Чиркнув несколько строк жене, чтобы она не волновалась, и, оставив записку на столе в гостиной, Фридрих, ввиду серьёзности ситуации, вытащил из стола и засунул себе за пояс заряженный пистолет, надел пальто, и покинул свой дом.
На улице его ждал экипаж Гессов. Запрыгнув в него, они молча помчались в другую часть города и уже через двадцать минут были на месте.
На входе их встретил старый слуга с подсвечником. Всё так же, в полном молчании, все трое поднялись на второй этаж и прошли в детскую спальню. Брудер почувствовал неладное сразу, как его повели сюда. Сердце его бешено колотилось, а в голове он прокручивал некоторые строки из прочитанного только что дневника своего друга. Слуга поставил подсвечник и удалился.
То, что открылось взору Фридриха, действительно не поддавалось никакому объяснению; Гесс был прав. Услышав шаркающие шаги, Брудер обернулся и увидел Магду. Женщина выглядела так, словно пережила невероятный ужас. Её даже не беспокоило то, что она до сих пор была одета в пеньюар и старую накидку из кролика. Посмотрев на неё и на её мужа, Рафаэль написал бы свою величайшую картину под названием «Мученики».
При виде Брудера, она зарыдала и рухнула на кровать своего сына.
— Так что же здесь у вас произошло? — тихо спросил он Руперта Гесса, пытаясь сдержать порывы накатывающей тошноты от обилия крови и вида двух изувеченных тел, одно из которых явно принадлежало ребёнку, а второе, взрослому человеку, лежащему лицом вниз с пробитой головой.
Вкратце, как только могла, плача, Магда Гесс рассказала молодому человеку подробности страшной трагедии, разыгравшейся с час назад в её доме. Руперт сидел возле жены и держал её за руки в знак поддержки и лишь изредка кивал головой, подтверждая всё сказанное.
К сожалению, все самые страшные предположения Фридриха подтвердились. Значит, его товарищ совершил то, из-за чего покинул этот дом. Значит, он не совладал с собой и своими безумными страстями, о которых так подробно писал в своём дневнике. Но как доказать теперь, что его подвиг на этот поступок приём экспериментального лекарства доктора Штанца? Как доказать его невменяемость действием некого эликсира, а не обычным безумием?
Когда Руперт Гесс озвучил свою просьбу, Фридрих сразу его понял и согласился с ним. Нельзя было придавать огласке подобное. Даже если он пойдёт свидетелем, Магду всё равно обвинят в убийстве. Никто не поверит в то, что случилось на самом деле.
Он, Брудер, должен спасти честь их семьи. Оградить их от позора и помочь объяснить смерть ребёнка. Ну что же, он готов взять этот грех на себя.
— Если и есть на небе высший суд, то доктор Штанц не скоро перед ним предстанет, — сказал Фридрих. — Поэтому, после того, как я возьму на себя грех лжи, который можно попробовать оправдать благими намерениями спасти и сохранить вашу семью, я призову доктора Штанца к ответу передо мной. Я сделаю всё возможное, и невозможное, чтобы он понёс кару за содеянное зло, ещё здесь, на земле.
— А при чём же здесь доктор Штанц? — с удивлением спросили супруги чуть ли не хором.
