Малфой продолжал держать бедное животное за шкирку и, видимо, что-то говорил. Лицо Гермионы изменилось — в глазах мелькнуло чувство, которое не показывалось никогда до этого.
Не могу сказать, правда ли мне казалось так или я выдумала это уже позже, но Драко словно просил прощения за что-то. Его ссутулившиеся, подрагивающие плечи, ладонь, судорожно стискивающая кота, испачканные ботинки и края брюк, которые никогда не выглядели настолько не идеально… Это было слишком интимно, слишком непривычно для того Малфоя, которого знала я. Как будто он действительно отмаливал грехи перед Гермионой.
Конечно, тогда я думала, что он вряд ли знал, как правильно извиняться перед девушками — мне казалось, что было необходимо заявиться к ней с букетом цветов и широкой улыбкой, сражающей наповал, — а вот Гермиона, кажется, оценила порыв.
Она покачала головой, слегка нахмурилась, но пустила его.
***
Малфой знал, куда бить.
Я бы ни за что не подумала, что он настолько хорош — так мастерски манипулировать людьми не каждый способен.
Гермиона не просто оценила подарок — она вообще не отходила от котенка: таскала на руках, закупалась кошачьими угощениями, помогала подниматься по ступенькам, выводила прогуляться на участок, пока позволяла погода.
И смотрела на него.
Постоянно смотрела так, что у меня мурашки бегали по спине.
Конечно, при Малфое, который снова стал появляться в доме, она вела себя спокойно, непринужденно и даже хладнокровно. Но, я думаю, он понимал, что значил для Гермионы его подарок. Как будто это была детская мечта, которая наконец сбылась, или воспоминание из далекого прошлого, явившееся прямиком в настоящее.
***
Я стала задумываться, на кого же надо пойти учиться, чтобы проводить время как Гермиона — просиживать на собственном диване часами, изредка — или довольно-таки часто — переругиваясь с сослуживцем.
Да, именно, Малфой снова стал очень частым гостем — как будто они брали отпуск на лето, пока меня не было, а потом возвращались вдвоем, продолжая разыгрывать передо мной сцены из своей странной жизни.
***
Я неспешно брела по улице, раскачивая головой в такт музыке, лившейся из наушников.
Внезапно сквозь громкие ритмы мелодии пробился крик. Я резко дернула провод, обрывая музыку, и услышала, как Гермиона громко и сердито кого-то отчитывает. Ее голос звенел от напряжения, и я было представила Малфоя, который в очередной раз провинился перед ней и теперь раздраженно выслушивал нотации.
Осторожно подойдя к забору, я заглянула в окно.
На полу перед Гермионой испуганно сжался кот с перепачканной шерстью. Он то и дело облизывал мокрые усы и сверкал глазами в сторону большой белой лужи. В метре от него были разбросаны мелкие осколки.
Я приглушенно хихикнула и развернулась, направляясь домой, но успела уловить краем глаза грациозное движение руки с зажатой в ней веткой. Перейдя дорогу к своему дому, я обернулась.
В кухне было чисто.
***
Глянув в окно, я увидела, что кот повис на Драко — на пальце Драко, вцепившись в него зубами.
Малфой злобно зашипел от боли, а Гермиона прикрыла рот рукой, но я заметила, как смеялись ее глаза.
Спустя три дня, когда Малфой случайно — не совсем уверена в этом — наступил котенку на хвост, я заметила, как Гермиона напряженно сжала карандаш в руке.
Мгновение спустя я поняла, что это был не карандаш.
***
— Мерзкий, грязный, отвратительный таракан! — я поежилась, услышав крик Гермионы.
Надеюсь, к нам эти твари не проберутся — усатое чудище в кухне кому хочешь аппетит испортит.
Может, Малфой выведет их.
***
К середине октября двор напоминал цветастое лоскутное одеяло — листья разукрасили землю желтым, красным, бурым, зеленым и еще сотнями цветов и оттенков, оставив лишь небольшую протоптанную тропку от забора до крыльца. По ночам в мое окно стучались полуголые ветви дуба, словно упрашивая выглянуть и полюбоваться осенней улицей, но я не поддавалась — мне хватало того, что я видела при свете солнца. Меня не интересовала темная, чернильно-черная ночь с редкими скоплениями звезд, ведь днем было намного веселее…
В тот день мы с отцом убирали в гараже: прятали по коробкам летние вещи, расставляли все по полкам, выдвигали вперед то, что могло бы пригодиться зимой. День был спокойный, листья уверенно держались на деревьях — ни одного не облетело с самого утра. В такой тиши легко было различить любые звуки, и когда отец углубился в гараж, оставив меня ждать у забора, я услышала крик.
Честно, первым порывом было закатить глаза и цокнуть, что я и проделала. Думаю, даже вам уже не нужно объяснять, кто снова стал источником шума на нашей улице.
— …министерство! — взвизгнула Гермиона.
Я прислушалась, но из ответа Драко смогла расслышать только невнятные половинки слов — даже моей фантазии не хватило, чтобы додумать, что же он сказал.
— …безответственный! — вновь подскочил голос Гермионы. —…в Азкабан!..
Я напряглась и медленно, аккуратно развернулась лицом к четырнадцатому дому — я уже знала слово «азкабан».
— Гриффиндор… — неожиданно рявкнул Малфой, и я пригнулась, боясь, что они могут заметить меня. — …влияет на!..
Грейнджер деланно рассмеялась — так громко, что я услышала без особых усилий. Конечно, как и всегда хватило лишь пары фраз, чтобы заинтересовать меня. После было сказано еще многое: они обзывали друг друга, сыпали какими-то незнакомыми словечками, ссылались на министерство, орден и даже какого-то лорда, упомянули то самое двадцать четвертое марта — я удовлетворенно кивнула, убеждаясь, что правильно запомнила.
Тем временем я медленно, но верно ползла вдоль забора, одним ухом продолжая слушать, одним глазом отслеживая папу в гараже. Не скажу, что мне было комфортно, но я наконец достигла своей цели — отодвинув шатающуюся доску, я смогла разглядеть окно на противоположной стороне.
И вовремя, скажу я вам.
Очень вовремя.
Я до сих пор удивляюсь, что никто — ни один человек с нашей улицы! — никогда не обращал внимания на то, что творилось в четырнадцатом доме. Даже когда у нас обсуждали соседей, — а это происходило часто и с особым удовольствием, — никому и в голову не приходило упомянуть Гермиону и Драко.
Как будто их не существовало.
Или словно никто, кроме меня, не слышал, не видел и не замечал их.
В гостиной, как и той весной, замерли темными силуэтами на занавесках две напряженные фигуры. Замерли лишь на одно мгновение, затем сдвинулись с места: широкие взмахи руками, покачивания головы на шеях, кивки и выпады — как обычно, ничего интересного. Голоса продолжали скакать, сообщая мне совершенно непонятную и оттого ненужную информацию.
Однако я слушала и смотрела.
Не зря.
Неожиданно к двум теням на шторе прибавилась третья — не кошачья, совсем нет.
И четвертая. Пятая. Шестая. Се…Во… Десятая!
Вскоре я сбилась со счета.
Наверное, вы сейчас решите, что я сошла с ума, и перестанете меня слушать.
Все это выглядело так, будто в четырнадцатом доме подлетели в воздух все канцелярские принадлежности, блокноты, несколько папок с бумагами, небольшая табуретка и парочка диванных подушек. Я моргнула — ничего не изменилось. Только над головой Гермионы возникла — как будто возникла! — стайка птичек. Чувствую себя, будто говорю полнейший бред, но я видела, как они быстро-быстро машут тонкими крылышками — или, точнее, не они, а их тени на шторе.
— …Ежедневный пророк, — громко заявил Малфой и дернулся в сторону, а рядом с ним в воздух взвилась крупная книга.
Грейнджер что-то ответила.
У меня шумело в ушах, а в голове расползалась туманная дымка, как у голограмм Драко и Гермионы. Даже если все, увиденное мною раннее, было игрой больного воображения, теперь я не могла найти никакого мало-мальски достойного объяснения тому, что происходило. Занавеска медленно поползла вверх; складка образовалась ближе к карнизу, как будто кто-то тянул за нее, собирая ткань, или включился мощный вентилятор, который поднимал штору.
