Гермиона обеспокоенно развернулась к нему всем телом и обвела взглядом, изучая и исследуя.

— В чем проблема? — строго спросила она.

Он отвернулся, пожал плечами и попробовал было отмахнуться от нее, но она уже и сама заметила, в чем именно проблема. И я тоже.

Несмотря на плотную ткань темного цвета и закрытую позу Малфоя, как будто он старался спрятать свою правую ногу от глаз Грейнджер, было заметно, что на штанине расползлось небольшое, но все равно внушительное темное пятно. Его ошибочно можно было принять за воду или грязь, но если ты знаешь, что Драко Малфой — последний человек, которого можно назвать неряхой, да к тому же чуть выше колена, где на брюки падает свет, можно углядеть красноватый оттенок…

Гермиона тяжело вздохнула и нахмурилась.

— Это пустяки, Грейнджер, — начал было Драко, едва заметно морщась, но она перебила его:

— Опять? Ты же это не серьезно? — Гермиона сокрушено покачала головой и склонила ее к плечу, разглядывая Малфоя. — Мы все просили тебя по-человечески залечить ногу, а не отделываться обезболивающим и бинтами. Ты бы еще пластырем заклеил! — она звонко цокнула языком.

— Чем? — недоуменно переспросил Драко, а я удивилась — как он мог не расслышать, если стоял прямо рядом с ней? Мне вот было ясно каждое слово.

— Неважно. Подожди-ка, — она вытянула руку, направив кончик своей ветки на его ногу, и произнесла громко и отчетливо: — Эпискеи!

Кажется, я услышала хруст и увидела, как Драко дернулся, болезненно скривившись и качнувшись на здоровой ноге, а затем озлобленно прошипел:

— Твоего Мерлина, Грейнджер! Могла хотя бы предупредить.

Она самодовольно улыбнулась и переложила палочку из одной руки в другую, сложив руки на груди.

— Брось это, — усмехнулась она. — Простого «спасибо» было бы достаточно.

Он вяло замахнулся на нее, но Гермиона ловко отскочила в сторону, а у Драко, казалось, не было сил, чтобы преследовать ее. Он вымученно вздохнул, слегка переигрывая, и заковылял к дивану. Гермиона весело улыбалась ему в спину, тем не менее, когда на полпути его нога подвернулась, и Малфой споткнулся, она тотчас оказалась подле него, подхватывая за талию и позволяя упереться на свое плечо, а сразу после аккуратно усаживая на подушки.

Однако, у Драко, оказавшегося на диване, будто открылось второе дыхание. Он удержал Гермиону за запястье, на удивление крепко для пострадавшего, и потянул на себя. Она споткнулась, и мне показалось, что вот-вот она приземлится прямо ему на колени, но она переступила через его ноги и упала на диван с другой стороны. Малфой все еще держал ее.

Она неловко улыбнулась, менее игриво и нахально, чем до этого, и не стала высвобождать руку.

***

Апрель.

И снова бесконечная череда летящих бумаг и разбросанных письменных принадлежностей, незнакомые слова, голограммы, появляющиеся из ниоткуда и исчезающие в никуда, палочки, оставленные на столе, вопящий кот, беспрестанно мешающийся под ногами, улыбки, слезы и смех, а сразу после грозные взгляды, от которых напряжение в комнате резко подскакивало, становилось жарче даже мне, находившейся через дорогу, и… прикосновения.

Легкие, как перышко, скользящие по коже, успокаивающие поглаживания или целомудренные, дружеские похлопывания; крепко стиснутые кулаки и сжатые запястья; удары по плечу или еще несколько неловких объятий, каждое из которых мгновенно оказывалось в моей копилке.

И снова взгляды: встретившиеся или разошедшиеся, брошенные украдкой, направленные прямо в глаза или же рассматривающие исподтишка, и самые волнующие, те бесцельные, неосознанные, ненамеренные, когда случайно оказывалось, что глаза Гермионы направлены ровнехонько на руки Драко, сжимающие потрескивающее перо, которое вело по бумаге, выводило закругленные буквы; а взгляд Малфоя падал ей куда-то между лопаток и оставался там, греясь во впадине, и не двигался, пока Гермиона нервно не поводила плечами, будто чувствуя что-то.

Чувствуя что-то, зародившееся между ними за эти годы, но все еще не желая этого признавать.

Или же действительно не видя, что на самом деле происходит.

И я все более склонялась ко второму варианту, особенно когда вернулись бессонные ночи и посиделки до самого утра.

Да, он оставался у нее…

***

В тот вечер они вымотались и были так измождены морально и физически, что заснули прямо на узкой кушетке. Погрузились в глубокий, нерушимый сон, давая мне шанс урвать бесценные минуты, наслаждаясь зрелищем.

Малфой полубоком прижимался к спинке дивана, неудобно вывернув шею, а пятки Гермионы опасно свисали с края. Грейнджер уткнулась носом ему в плечо, и выглядели они — вот так, вдвоем, в тесном и темном пространстве — на удивление умиротворенно, даже когда она, неловко извернувшись, ближе к утру пнула его коленом.

Конечно, я понимала, что это затишье продлится недолго. Совсем скоро должно было взойти солнце, а свет, как известно, часто разрушает подобную магию. И действительно, когда первые, робкие утренние лучи скользнули по гостиной, пробежали солнечным зайчиком по стене, поддразнивая кота, заставили сморщиться и нарушили сон, Драко заворочался, сжимая ладонь, которая лежала на бедре Гермионы, и медленно открыл глаза.

Я попыталась представить мир с его точки зрения: знакомая комната, слегка неприбранная, но уютная, светлое окно, откуда падают косые лучи солнца, лохматая макушка, которая еще несколько секунд оставалась неподвижной, а после заворочалась. Точнее, конечно же, заворочалась не макушка, а ее обладательница. Гермиона, по-видимому, почувствовала во сне усилившееся прикосновение и начала медленно выпутываться из объятий сна — и Малфоя тоже.

Она неловко подалась назад, чуть было не полетев вниз с дивана, и приподняла голову, встречаясь взглядом с Малфоем. Конечно, я не видела ее лица, но Драко в этот момент был так удивлен и от этого так не защищен, что его можно было читать словно открытую книгу. Казалось, что Гермиона отражается в его зрачках.

Они оба округлили глаза и приоткрыли рты, не сумев придумать, что и каким тоном нужно говорить в подобной ситуации. Довольно-таки щекотливой ситуации, скажем прямо.

Малфой что-то шепнул, возможно, отвечая Гермионе, и тогда-то она предприняла попытку встать, упираясь ладонью в единственное, что находилось в зоне доступа, — грудь Малфоя. Он изумленно проследил за ее действиями и — скорее по инерции — помог сесть, придерживая за локоть. Оказавшись в положении, которое хотя бы мало-мальски напоминало вертикальное, Гермиона быстро вскочила на ноги, делая несколько больших и быстрых шагов в сторону от дивана — подальше от Драко.

Она повернулась к нему спиной, конечно, даже не пытаясь заставить себя посмотреть ему в глаза, и очутилась лицом ко мне. Я благосклонно улыбнулась, наблюдая, как краска залила ее лицо: очаровательный румянец покрыл щеки, скользнул по шее, прыгнул в вырез майки, так что все открытые участки кожи стали красноватого цвета.

За ее спиной Драко осторожно сел и грациозно потянулся. Он что-то требовательно спросил у Гермионы, а когда она не ответила, встал и вышел из гостиной.

Спустя три-четыре минуты за ним уже закрылась дверь ванной второго этажа, окно которой находилось прямо над окном кухни, куда тотчас вошла Грейнджер, что позволило мне разглядывать и Гермиону, и Драко с совершенно потрясающей стороны. Аккуратный, небольшой четырнадцатый выглядел будто домик с картинки, а героями были два силуэта в окнах, связанные — да, теперь я уверена в этом! — невидимой нитью.

В оконных проемах, подсвеченных ярким утренним солнцем, было видно, как они оба оперлись о край: Гермиона — стола, Малфой — раковины, и глубоко вздохнули, отчего грудные клетки приподнялись практически синхронно, и посмотрели на свое отражение: Малфой — в зеркале, Гермиона — в зеркальной поверхности шкафа. Они и не подозревали, какую удивительную сцену разыгрывали только передо мной — своим единственным вечным зрителем, — когда одновременно наклонились и, резким движением дернув вверх рычажок, открыли воду, споласкивая лицо водой.