— Но это…

— Слишком эгоистично, трусливо, малодушно для великой Гермионы Грейнджер, я понимаю.

Она раздражается из-за того, что Малфой не даёт вставить ни слова, и рявкает:

— Просто дай мне время свыкнуться!

— У тебя уже было… — он осекается и замолкает. Лицо бледнеет ещё сильнее, чем обычно, а на скулах проступают розоватые пятна. Малфой открывает рот, потом снова закрывает и стискивает челюсти, стараясь взять себя в руки.

Затем он всё же говорит:

— Извини, — он цокает языком. — Извини, ты не помнишь об этом, и это несправедливо, и у тебя действительно должно быть время, — он шумно выпускает воздух, обводит её лицо бегающим взглядом и качает головой. — Я просто не хочу, чтобы ты долго тащила это на себе. Во время войны все совершали недостойные поступки, и так уж вышло, что ты, Грейнджер, не стала исключением. Но этому были причины… Хотел бы я, чтобы всё было по-другому.

Дрожь пронзает тело Гермионы от тоски в его голосе, и она старается сохранить невозмутимость, но Малфой явно вновь что-то улавливает по её лицу и подозрительно смотрит на неё.

Желудок беспомощно сжимается, и Гермиона чувствует потребность сказать хоть что-то, но не успевает.

— В тот раз я впервые понял, что ты можешь погибнуть на этой войне.

Согревающие чары, которые Гермиона предусмотрительно наложила, когда пришла, не помогают; её прошибает холод. Тяжёлая голова отдаётся болью на слова Малфоя.

— И что это изменило? — Не успев договорить, Гермиона резко понимает ответ и, поморщившись, спрашивает изменившимся тоном: — Ты поэтому дал мне планы поместий?

Вдруг непривычная растерянность отображается на лице Малфоя; он опускает взгляд и пожимает плечами. Когда Гермионе кажется, что он так ничего и не ответит, Малфой тихо произносит:

— Я ничего больше не мог. — Тут же вскинув глаза, он смотрит на неё одним из своих проникновенных взглядов, и Гермиона вздрагивает. — Я… не мог раскрыть вам планы готовящихся операций, не мог провести в поместья, не мог сражаться на вашей стороне. Но взвесив всё, я решил, что могу поделиться этими картами.

— И это было очень много с твоей стороны. Мы ведь воспользовались ими… — Гермиона напрягает разум, стараясь пробудить реальные воспоминания поверх того, что ей кажется правдой. — Мы очистили поместье Розье. Освободили заключённых в поместье Крэббов. И захватили нескольких Пожирателей у Мальсибера.

Она выжидающе смотрит на него, ощущая себя ребёнком, играющим в угадайку. Её вопросы и версии нуждаются в его ответах и подкреплениях.

— Да, — Малфой кивает. — Благодаря им вы начали побеждать.

— И тебя же не раскрыли?

— Нет. Вы действовали аккуратно. После того как вы захватили Розье, Лорд решил, что это он сдал всю информацию.

Гермиона задумчиво замирает, уставившись в пространство рядом с головой Малфоя.

— То есть всё это было… — она долго подбирает слово, — …не зря?

Малфой издаёт лающий смешок.

— Не знаю, Грейнджер, наверное, можно назвать это так. Не мне судить. — Он разводит руками в воздухе, будто указывая на ситуацию, в которой оказался.

Гермиона смущается, но следующий вопрос без промедлений срывается с её губ:

— А ты… Ты разобрался со своими приоритетами?

— Что?

Она видит: Малфой опешил. Она не теряет способности удивлять его, ведь такого он точно не ожидал.

— Мой вопрос, — напоминает Гермиона. — Ты обещал отвечать, и в этот раз я хочу знать, смог ли ты в итоге понять, какие у тебя, ну, идеалы… И что ты считаешь важным. И почему ты делал всё, что делал.

Во время её невнятной тирады Малфой смотрит на неё искренне изумленно, а когда она заканчивает, вдруг тяжело вздыхает и, опустив голову и согнув руку, упирается лбом в ладонь. Гермиона не видит выражения его глаз. Малфой зарывается пальцами в волосы и разглядывает свою вторую руку, а после сжимает её в кулак и издаёт гортанный звук.

— Это точно не тот вопрос, на который я могу… хочу отвечать.

— Я пообещала не придираться к ответу, ты можешь сказать что угодно, — предлагает Гермиона и прикусывает губу; сердце в груди пропускает удар от такого вида Малфоя.

Он качает головой и что-то снова ворчит себе под нос.

— Тогда я понял не всё, — медленно произносит он и наконец убирает руку от лица и поднимает взгляд на Гермиону, — но многое.

Она пожимает плечами и заставляет себя приподнять уголок губы:

— Удовлетворительно.

Он хмыкает.

— Какой вопрос — такой ответ.

Гермиона закатывает глаза. Она не разочарована, потому что не ожидала откровения, но должна была попытаться.

Она никак не могла оценить уровень их близости.

Драко явно что-то чувствовал к ней. Его извинения в день её рождения были искренними, трогательными, почти интимными. Это воспоминание было мучительным, но, возможно, стало её любимым. Даже после всех событий тех месяцев, что он шпионил для Ордена, именно оно пошатнуло то, как Гермиона воспринимала Драко Малфоя. Но насколько открытым он в итоге стал? Мог бы он ответить на её вопросы о приоритетах, если бы Гермиона всё помнила?

Может, она уже на самом деле знала ответ?

Или же они никогда и не дошли до такой прямоты?

— Я тоже понимаю многое, но не всё, — возвращает Гермиона и тянется к сумке, которую в этот раз принесла с собой. Минутная суета, пока она копается, пытаясь отыскать нужное, слегка приводит в чувство. Гермиона достаёт тетрадку и магловскую ручку. — Я не могу уложить всё в голове, воспоминания хаотичны, они путаются и… Что?

Малфой сжимает губы в линию и сужает глаза, но, когда она строго смотрит на него, не выдерживает и коротко смеётся, закинув голову.

— О Мерлин, Грейнджер. Ты… как всегда.

— Ты смеёшься? — неверяще спрашивает она, наблюдая, как дёргается его кадык и вокруг глаз появляются морщинки. — Тебе не кажется, что это не очень-то уместно?..

— Да, знаю, знаю, просто я…

— Что?

— Скучаю по этому.

Он выдыхает; улыбка задерживается на его губах и в глазах, освещая тёмную камеру. Гермиона наслаждается этим зрелищем и, расправив плечи, тоже слегка улыбается. На несколько секунд между ними устанавливается светлое взаимопонимание, и кажется, что они близки, как были тогда, и даже ближе. Но Гермиона не выдерживает и мельком глядит на свою тетрадку, а затем хмурится.

Она тоже скучает.

Скучает по ощущению, которое подпитывают воспоминания. Скучает по образу Малфоя в своей голове и, честно говоря, немного и по этому Малфою, которого видит напротив. Она засыпает и просыпается с мыслями о нём, и, наверное, уделяет ему слишком много внимания.

Но ничего не может с собой поделать.

Гермиона смотрит на свои руки, вцепившиеся в тетрадь, а после сквозь ресницы поднимает взгляд на Драко. К её разочарованию выражение его лица сменилось. Там снова холод, тревога, раздражение.

Ей хочется вернуть улыбку, но Гермиона не может найти в себе силы, чтобы развеять мрак, охвативший их. Возможно, если она вспомнит ещё больше — будет легче удерживать это тепло между ними. Гермиона качает головой и, открыв тетрадь, говорит:

— Я пыталась делать заметки и раньше, но всё расплывалось. — Она бездумно переворачивает несколько страниц со своими сумбурными записями. — Сейчас мне кажется, что у меня получается сформулировать, но… Я хочу собрать единую картинку. Но пока не выходит.

Гермиона постоянно старается уложить всё по полочкам в своём разуме. Это мучительно не только морально, но и физически. После воспоминаний о Беллатрисе и легилименции голова Гермионы снова раскалывается. Она не хочет говорить об этом Малфою, не хочет волновать и злить его, но ей нехорошо.

— Ладно, — он вдруг покладисто соглашается. — Я попробую тебе помочь.

— Ответишь на большее количество вопросов? — она хитро щурится.

Малфой хмыкает:

— Выборочно.

Его взгляд прикован к ней, пока Гермиона пальцем обводит строки и, начав сначала, перечисляет все события, которые помнит или думает, что помнит.