— Хватит! — Гермиона вскидывает ладонь, почти попадая ему по лицу, но не пытается ударить, лишь заткнуть. — Достаточно. Замолчи, пожалуйста, замолчи.

Он слегка встряхивает её за плечи и раздражённо выдыхает:

— Только если ты тоже.

В тишине они смотрят друг на друга несколько мгновений, обмениваясь яростью, усталостью и отчаянием. Гермиону раздражает упрямство Драко, и все его слова не убеждают её, а скорее лишь отвлекают. Но она вынуждена уступить.

Наконец она сокрушенно качает головой и чувствует, как дрожь снова пробивает всё тело.

Отголоски боли бьют по нервным окончаниям, и Гермиона хмурится.

— В прошлый раз было не так.

Глаза Малфоя подозрительно суживаются, но он быстро понимает, о чём она говорит.

— Влияние Круциатуса имеет накопительный эффект. Сколько раз она применила его?

— Я… Я не уверена. Два. Наверное, дважды. — Голову обжигает болью, когда воспоминания оживают снова. Гермиона морщится и старается стряхнуть наваждение. — Она говорила про своё поместье. Беллатриса… Она спрашивала, как мы узнали про него и почему пришли туда. Драко, она же не…

— Она не знает. Она не может знать, — жёстко отрезает он. — Белла просто бесится, потому что вы преуспели. И жаждет мести. Она всегда хочет мести, — он замолкает на несколько секунд, но затем чуть смягчается: — Два раза это не так страшно. Тебе надо отдохнуть, и дрожь пройдёт к утру.

Гермиона поражённо смотрит на него, и голос срывается, когда она начинает торопливо говорить:

— Но я не могу быть тут до утра. Мне нужно рассказать остальным, нужно отправить патронуса или…

Спазм сжимает её горло, и Гермиона рвано вздыхает.

— Стой. — Он успокаивающе сжимает её плечо и кивает в сторону кровати. — Я разбужу тебя через час, я обещаю. Час ничего не решит, но тебе нужно прийти в себя, — видя остатки сомнений на её лице, он добавляет: — Я всё равно не позволю тебе аппарировать, пока ты не придёшь в себя.

Не удержавшись, Гермиона закатывает глаза, но всё-таки позволяет ему уложить себя на постель.

— Один час, Драко.

— Один час.

— Хорошо. — Она прикрывает глаза, пока он накрывает её одеялом, укутывая, словно ребёнка. — Хорошо. И спасибо.

Зелья, которые он ей дал, действуют. Тревога рассеивается, и накатывает сонливость. Гермиона пытается думать, но мысли лениво вращаются в голове, отказываясь укладываться в логические цепочки. Лишь одна вдруг выскальзывает на поверхность, заставляя Гермиону вновь вздрогнуть и распахнуть глаза.

— Но как ты узнал? — спрашивает она, протянув руку и схватив Малфоя за предплечье. — Как ты узнал, что я здесь?

Он смотрит на неё сверху вниз, и челюсть слегка напрягается.

— Галлеон раскалился. Я решил, что ты вызываешь меня для чего-то срочного.

— Но я не…

Он поспешно кивает.

— Я уже понял. — Прикрыв глаза, Малфой потирает двумя пальцами лоб, а затем говорит: — Думаю, это твоя магия. Ты была в опасности, и она нагрела галлеон, а после позволила тебе аппарировать. И как только тебя не расщепило…

Гермиона пожимает плечами, но он этого всё равно не видит, так как продолжает держать глаза закрытыми, раздумывая о чём-то.

Гермиона тоже погружается в размышления.

Если бы галлеон не нагрелся и Малфой не пришёл бы в тупик, что было бы с ней? Пришла бы она в себя или попросту потеряла сознание прямо на полу? Смогла бы она вернуться за Чарли? Выдержал бы её организм? Сколько вообще нужно этой разящей боли, чтобы сломить её?

Гермиону передёргивает, когда она пытается прекратить сплошную вереницу вопросов. Наверняка она знает только одно: думать об этом всём теперь не имеет смысла.

Ей правда нужно отдохнуть.

Как будто слыша её мысли, Малфой вдруг тихо говорит:

— А теперь поспи, Грейнджер. Тебе нужно восстановиться.

Она кивает, закусив губу, и смотрит на него, дожидаясь, пока он глянет в ответ. Однако выражение его лица вновь нечитаемо. Гермиона слегка хмурится, но, набравшись смелости, всё же просит:

— Не уходи.

Черты его лица смягчаются.

— Я побуду рядом. — Она видит, как Малфой прикусывает щёку изнутри, и чувствует, как он сжимает её ладонь. Горечь омрачает его черты, противореча словам, которые он говорит: — И, Грейнджер… Всё будет в порядке.

Гермиона неуверенно кивает и, перед тем как заснуть, замечает в его глазах что-то новое и незнакомое.

***

Проходит день, другой, Гермиона просто живёт дальше. Живёт с чувством вины, от которого, кажется, никогда уже не избавится.

Никто не спрашивает у Гермионы, где она была так долго, почему не отправила патронуса и как вообще вырвалась. Кингсли выслушивает её отчёт об операции с невозмутимым выражением лица, обещает сам рассказать остальным и напоследок говорит, что рад, что она вернулась.

И что она в безопасности.

Но Гермиона не чувствует себя так.

Образ кричащего Чарли на коленях застревает в её голове, и тремор иногда охватывает конечности. Особенно сильно, когда Гермиона смотрит на любого из Уизли. Она думает о том, чтобы попросить прощения у Молли, но слова застревают в горле.

Никто не ждёт от неё этого. Они совсем не обсуждают с ней произошедшее. Лишь Джинни понимающе сжимает её руку под столом на очередном собрании, когда Гермиону особенно сильно сотрясает дрожь.

Малфой снова закрывается от неё.

Он не объявляется пару дней, потом вызывает её дважды подряд, но не предлагает остаться. Первый раз он передаёт рецепты противоядий и торопит быстрее отнести их колдомедикам Ордена.

Второй раз Драко сообщает, что Чарли Уизли мёртв.

Гермиона сама отправляет письмо Рону, не в силах передать такую весть с патронусом, а после запирается в комнате, думая, что не сможет сдержать рыданий. Но слёз больше нет: их выталкивают слова Малфоя, которые снова и снова звучат в голове.

«Ты не виновата, — Гермиона видит его лицо, ожесточённое тревогой и раздражением. — Ты не виновата, Грейнджер».

К пятнице Гермиона настолько истощена морально и физически, что не помнит, какое число, пока под вечер не замечает календарь.

К концу подходит восемнадцатое сентября.

========== 17. Семнадцатая глава ==========

Когда галлеон раскаляется, Гермиона быстро собирается и с треском аппарирует в Паучий тупик.

На часах второй час ночи, и это её день рождения. Ей исполняется девятнадцать лет.

Золотой день рождения: девятнадцать лет девятнадцатого числа.

Это разгар её юности, но Гермиона уже видела столько, что хватило бы на полторы жизни. Может, даже на две. Меланхоличное настроение подталкивает остановиться и обдумать все события, которые привели к текущему моменту, но Гермиона не может тратить время на то, чтобы предаваться фантазиям. Ей нужно оставаться в реальности.

Мадам Помфри провела полное обследование, когда Кингсли отправил к ней Гермиону. Её тело было повреждено минимально; зелья, которые вовремя дал Малфой, помогли. Разум же… был изранен, но не сломлен.

Гермиона смогла взять себя в руки. И готова была действовать.

Она цеплялась за возможности помочь, поучаствовать, сдвинуть всё с точки, в которой они оказались из-за войны. С возбуждением она ждала новую информацию от Малфоя.

Несмотря на поздний час, Гермиона отбрасывает сон и застывает в знакомой гостиной. Малфой выглядит хуже, чем обычно. Придирчиво осмотрев его побледневшее лицо и напряжённую фигуру, вместо приветствия она спрашивает:

— Что случилось?

Он вздыхает с толикой раздражения и сбрасывает мантию, но не торопится сесть, застыв напротив Гермионы.

— Операция в Гластонбери пошла не по плану. У меня был долгий день.

— И ты решил продолжить его в моём обществе?

Подозрительный взгляд — вся его реакция на её провокационный вопрос. Он молчит, разглядывая её дольше положенного, и лишь пожимает плечами.

Возможно, Малфой позвал её, чтобы они оба смогли отдохнуть, но Гермионе не до этого. Она измучена, но не может отвлечься от своих размышлений. Эмоции слишком сильные и переплетаются внутри, стимулируемые воспоминаниями, которые резкими вспышками возникают в голове.