Гермиона ещё пару секунд вглядывается в строки, а потом медленно сворачивает свиток и прячет в карман. После она снова смотрит на Малфоя, который выглядит на удивление озабоченным. Его зрачки дёргаются из стороны в сторону, когда он глядит Гермионе в глаза, и она искоса видит, как он сжимает кулак.

— Что-то ещё?

Он не хочет обсуждать эту операцию, но вместе с тем выглядит так, будто слова уже крутятся на кончике языка, но по какой-то причине он сдерживает их, пытаясь совладать с собой.

Гермиона хмурится, и он сжимает челюсти, так что мускул на щеке дёргается.

— Вы сможете легко захватить поместье, но, Грейнджер, — Малфой замолкает и, подняв взгляд на неё, смотрит так долго, что Гермиона начинает сомневаться, что он договорит. — Не ходи туда. Пусть с этим разбираются ваши взрослые бойцы. Не пускай туда женщин и чувствительных гриффиндорцев и, Мерлин, уж точно не отправляйте туда Поттера. — Уголок его губы дёргается, но тут же печально опускается. — И не ходи туда сама.

Гермиона несколько раз моргает и в точности осознаёт, к чему он ведёт.

В этот раз ей не нужно задавать наводящих вопросов.

Она вспоминает дрожь, которая пробивала тело Джинни после многократного применения Круцио. Вспоминает пустоту на месте отсутствующих пальцев Дина. Вспоминает бледные лица Билла и Флёр: его — от боли, её — от переживаний.

В этой тюрьме могут быть раненые, но о том, в каком состоянии они их найдут, — лучше не думать.

Гермиона медленно выпускает воздух сквозь сжатые зубы. На неё наваливается усталость.

— Почему всё так? — спрашивает она скорее у пространства вокруг, чем у Малфоя.

— Ты ведь не ждёшь ответа.

— Я не понимаю, откуда в людях столько зла, — она вздыхает и щиплет пальцами переносицу. — Почему мне кажется таким очевидным, что стоит выбирать добро?

Вопрос риторический, она действительно не ждёт ответа, но всё же, оторвав руку от лица, искоса смотрит на Малфоя, раздумывая, вступит ли он в очередной спор. Но он лишь закидывает голову и спокойно произносит:

— Потому что сама твоя суть не позволяет тебе задумываться о другом.

По какой-то причине сегодня он не в состоянии спорить и придираться. Возможно, она всё-таки сумела что-то сдвинуть в нём.

А возможно, это всего лишь дурманящее действие обезболивающего зелья странно влияет на его поведение.

Гермиона смотрит на его профиль, скользит взглядом по линии челюсти и изгибу шеи и наблюдает, как светлые волосы разметались в беспорядке у висков.

— Но это неправильно. Я должна задумываться, должна размышлять, должна представлять… — она обрывает сама себя и вдруг говорит: — Я должна понимать Волдеморта. — Глаза Малфоя удивлённо расширяются, но Гермиона не даёт себя перебить, хоть он и приоткрывает рот, чтобы что-то сказать. — Если я хочу понять, чей портрет он использовал, чтобы создать крестраж, я должна понять его самого. Я не могу даже представить, как кто-то может желать расколоть свою душу на куски, но…

— Тебе и не нужно понимать это, — возражает Малфой.

— И нет, и да. Я не хочу представлять себя на его месте, но мне необходимо разобраться в его мотивации и его мыслях. Потому что нам нужно разгадать, чей портрет он использовал.

— Грейнджер, я не думаю, что ты можешь просто взять и догадаться. При всём уважении.

— А я думаю, что могу, — безапелляционно заявляет она. — Все его крестражи… Это были примечательные артефакты, либо же вещи людей, которые были важны ему.

Гермиона задумчиво подносит руку к лицу и одним пальцем проводит по губам, смутно замечая, как Малфой следит за этим жестом. Она чувствует, как кончики её ушей слегка краснеют.

— В жизни Лорда не так уж много важных людей… Мы могли бы догадаться, что он будет использовать в этот раз.

— Восхитительно, — бормочет Малфой, не сводя с неё взгляда, — ты думаешь о том, как залезть в голову Волдеморта.

Она нелепо хихикает от его комментария, и вдруг неожиданная мысль приходит в голову:

— Важные люди, Малфой! — она выпрямляется и чуть подаётся в его сторону. — Это не могут быть твои родители? Раз он попросил отца достать портрет, это может быть что-то, связанное с ними… с вашей семьёй. Это многое бы объяснило, и…

Тень пробегает по его лицу.

— Мои родители — пешки, Грейнджер, — жёстко прерывает её Малфой. В его глазах мелькает болезненное выражение, но он быстро справляется с собой. — Важные, но пешки.

Гермиона поджимает губы.

— Важные пешки — это уже ладьи.

Малфой, не сдержавшись, фыркает и закатывает глаза.

— Нет, Грейнджер, в армии Волдеморта есть только король и пешки.

Он раздражённо мотает головой и вновь опадает на подушки, но продолжает краем глаза следить за Гермионой.

Она долго обдумывает его слова и в конце концов говорит:

— Будем надеяться, что это в итоге сыграет нам на пользу.

Малфой лишь криво усмехается.

***

Гермиону мутит.

С тех пор, как очередная порция воспоминаний настигла её, на языке держится отвратительный горький привкус, а кружащейся голове не помогают никакие зелья.

Тошнота ютится в животе, то и дело перебираясь в грудь, и желудок временами подпрыгивает к горлу, а затем всё успокаивается, давая несколько минут — иногда часов — передышки.

После всё начинается снова.

Осколки воспоминаний в её голове с трудом находят собственные места, по пути раня сознание, и заставляют думать о цене. Снова, и снова, и снова…

Малфой и сам выглядит ещё бледнее, чем обычно.

Гермионе кажется, что она попала в чёрно-белый фильм, пока она смотрит на его побелевшее лицо, посеревшие волосы, потемневшие глаза. Только искусанные губы выделяются ярким пятном.

Как только она занимает своё место, эти губы произносят:

— Сегодня я не могу притворяться, что у меня есть терпение на вежливый разговор. — Он смотрит куда-то мимо её плеча, и брови нависают над глазами, когда он хмурится. — Просто скажи, до какого момента ты вспомнила.

Гермиона нервно сглатывает, удивлённая прямолинейностью. Она хочет спросить, в порядке ли он, но вместо этого произносит:

— Я залечила твоё плечо, а после мы обсудили шахматы.

Короткое изумление на его лице быстро сменяет подобие удовлетворения, но оно тусклое, приглушённое, как и всё в этой камере.

— До конца партии ещё два месяца, — медленно говорит он, так и не глядя на Гермиону.

Его пальцы один за другим коротко ударяются о столешницу, Малфой будто делает волну: мизинец, безымянный, средний, указательный, один за другим, и большой — как точка. Потом то же другой рукой. И в обратную сторону, в обратном порядке.

Гермиона следит за этим жестом, коротко смотрит ему в лицо и снова возвращает взгляд к рукам. Он часто шевелит пальцами вот так или как-нибудь иначе, чтобы справиться с эмоциями и привести в порядок мысли.

Гермиона понимает: это то немногое, что доступно ему.

Она прочищает горло.

— Мне нужно вернуться в Хогвартс на несколько дней. Я хочу договориться с Макгонагалл досрочно сдать некоторые экзамены. — Гермиона пытается поймать взгляд Малфоя. — Я планирую больше времени проводить в Лондоне, чтобы легче перемещаться сюда.

Он неопределённо покачивает головой.

— Завтра первый день зимы, — сообщает Гермиона, ожидая хоть какой-то реакции. — И я хочу приходить чаще, потому что я… Я надеюсь, что к Рождеству я вспомню всё и…

— Не говори этого, Грейнджер, — вдруг резко обрывает он, и Гермиона понимает, что он наконец смотрит на неё. Но в его взгляде такое суровое и пугающее выражение, что теперь уже ей хочется отвести глаза. Она еле сдерживается. — Я знаю, что ты хочешь сказать, но не надо.

Она слегка удивляется.

— За месяц я вспомнила больше половины всего, и я вполне могла бы…

— Не надо. — Он кривится будто от боли.

Его правая ладонь дёргается, будто он хочет её остановить. Гермиона поражённо замолкает.

— Не надо говорить мне об этом. И, Мерлина ради, Грейнджер, не нужно больше спешить.