.

Тик-так.

Тик-так.

Гермиона могла бы сказать, что никогда раньше не думала о том, хотела ли иметь детей. И она действительно не слишком беспокоилась о продолжении рода, но это было до того, как однажды ее всерьез посетила мысль о существовании пресловутых биологических часов.

Возможно, размышляла Грейнджер, не всем людям было суждено встретить кого-то подходящего, чтобы создать семью. По крайней мере, если это касалось ее, то к своим двадцати восьми годам она все еще оставалась старой девой с отсутствующими перспективами.

Гермиона была одной из лучших выпускниц Хогвартса, — умнейшая ведьма поколения, как говорили о ней, — но со временем стало очевидно, что в отношениях с мужчинами ее мозги больше мешают, чем приносят пользу, ее боялись и сторонились. Так что в какой-то момент она пришла к пониманию того, что муж ей не слишком-то и нужен. Достаточно только ребенка.

Следом за решением завести младенца вставал вопрос о том, что делать с его созданием. Зачатием, если называть вещи своими именами. Обращение в поисковую систему Гугл выдало очевидное: криобанк спермы, доступ к которому обеспечивали магловские специализированные клиники. Они предоставляли множество вариантов — буквально все, что она могла бы пожелать с точки зрения интеллекта, происхождения, возраста и других особенностей. Но в этом как будто бы не было души, словно она собиралась создать куклу по готовым шаблонам, а не родить живого человека со всей его возможной вариативностью. Поэтому анонимный донор спермы был методом, который Грейнджер не сбрасывала со счетов, но все же продолжала поиск альтернатив.

Ей не давали покоя размышления о том, что лучшим исходом было бы родить от кого-то, кого она знала. Например, Гермионе часто попадались статьи, где говорилось о том, что «друзья заводят детей вместе». Ее это цепляло. Если бы Гарри был жив, она знала, что немедленно бы попросила его, и он, вероятно, сказал бы «да». В конце концов все, что от него бы требовалось, это несколько минут мастурбации, а остальное сделали бы врачи.

Стоило проблеме обрести объем, и Грейнджер уже не могла перестать о ней думать. Ее мозг требовал найти решение сложившегося уравнения.

***

На следующее утро, сидя за рабочим столом, Гермиона заполняла документы, но ее мысли упорно крутились вокруг собственного оплодотворения.

Если она не собиралась пользоваться банком спермы, то список потенциальных кандидатов был критически не длинным.

Грейнджер задавалась вопросом, с чего действительно стоило начать. Критерии выходили неутешительными.

Это должен был быть кто-то, кого не пугала бы сама идея стать отцом, но рука об руку с этим шел также и вопрос о том, какое участие мужчина хотел бы принимать в жизни ребенка.

Это должен был быть кто-то, кто мог бы, так же как и она, разделять потребность быть родителем от желания строить общий дом и покупать собаку.

Это должен был быть кто-то, кого она смогла бы видеть в своей жизни долгое время: на именинах, периодических совместных ужинах и прочих неизбежных мероприятиях.

Гермиона была глубоко погружена в себя, когда дверь ее офиса открылась.

«Малфой-Юнион», где она работала, занимал несколько этажей небоскреба, но не все сотрудники имели отдельные кабинеты. Большинство — так же как и Грейнджер, — делили офисы на пять-шесть человек, в зависимости от специфики подразделения. Она трудилась здесь почти год, перейдя от непосредственных конкурентов: Люциус Малфой буквально купил ее услуги, и это была обоюдовыгодная сделка, которую не омрачало даже то, что ее начальником стал его сын.

Сегодня в офисе из-за наложения отпусков и командировок не было никого, кроме Гермионы.

— Грейнджер?

От неожиданности она даже вздрогнула и выронила ручку.

Драко Малфой. Он стоял в дверях и со всей очевидностью наслаждался произведенным эффектом.

Его единоличный кабинет располагался напротив: просторный, с панорамными окнами и, вечерами, с совершенно умопомрачительным видом на Лондон.

Когда Гермиона только приступила к работе в его семейной фирме, Малфой-младший бесстыдно пытался использовать свое положение, чтобы вытурить ее с этого места, но отец не дал ему такой возможности. Так что ее школьному противнику пришлось смириться. Однако это не мешало ему подкалывать Грейнджер при каждой возможности; ее непослушные волосы, ее веснушки, ее в целом невзрачный вид — все это было мишенью его острого языка.

Для Гермионы не было ничего оригинального в его оскорблениях или поддразниваниях — Малфой вел так себя на протяжении многих лет. Вся их учеба в Хогвартсе была приправлена этой специей.

Как ни странно, ее работа никогда не вызывала у него недовольства.

«Умно, Грейнджер», признавал он, хотя бы даже для того, чтобы вызвать ее румянец, который он мог бы после использовать в качестве очередного прицела.

Иногда его навещала Астория Гринграсс. И когда это происходило, то Гермиона всегда закрывала дверь в коридор, разделяющий их офисы. Потому что ей не доставляло удовольствия подслушивать, как босс трахал Асторию. Их марафон был однообразен: Гринграсс появлялась, потом у него скрипел стол, а после она уходила. Грейнджер задавалась вопросом, почему, долбанный Мерлин, они не бронировали отель. И почему Малфой всегда — если верить водителям на автостоянке, — оставался у себя, а не у нее. И Астория никогда не ночевала у Драко.

Однажды почти ночью, около двух месяцев назад, Гермиона вернулась, чтобы забрать отчет со своего стола, и обнаружила в офисе Малфоя. Его пьяное признание открыло ей две вещи. Во-первых, Астория была единственной женщиной, с которой у Драко когда-либо был секс. Он любил ее с подросткового возраста. А во-вторых, Малфой отчаянно хотел быть отцом, а Гринграсс даже не рассматривала для себя возможность беременности — у ее предков случались родовые проклятия, и она, совершенно точно, не собиралась рисковать.

В тот вечер Грейнджер дождалась, пока он отключится, а затем левитировала его на диван и накрыла одеялом, которое трансфигурировала из угловой подушки. Она провела ночь, сидя на полу рядом с ним на случай, если Драко проснется и начнет блевать. Ей бы не хотелось, чтобы кто-то захлебнулся собственной рвотой и отправился к праотцам, даже если это был Малфой.

С тех пор он смотрел на нее странно, словно не был уверен, не привиделось ли ему, и его острый язык, хотя все еще мог ужалить, но стал делать это заметно реже.

Теперь, когда Драко стоял в дверном проеме и определенно наслаждался эффектом внезапности, Гермиона не могла отделаться от мысли, что он, вероятно, снова пришел поспорить о чем-то. Ему даже не всегда был нужен нормальный повод: качество заказанных обедов или пропавшая ручка вполне могли бы сойти.

Драко медленно подошел к ее столу и наклонился через плечо, чтобы посмотреть открытый отчет.

— Почерк по-прежнему напоминает писанину кальмара, словно ты используешь щупальцы вместо рук.

— Отвали, — огрызнулась Грейнджер.

Малфой засмеялся и уселся на соседний пустой стол. Его светлые волосы мягкими прядями спадали почти на глаза.

— Краткость — твоя изюминка.

Она наградила его раздраженным взглядом.

— Что на этот раз?

— Разве я не могу просто прийти и поговорить со своей любимой школьной подругой и коллегой?

Гермиона наклонила к нему голову.

— Что. На. Этот. Раз. Драко? — повторила она. — Если снова нужно выйти в выходные, то я пас, у меня кроме Малфой-Юнион есть другая жизнь.

Его брови сошлись вместе.

— Оу, прости, я не знал… На самом деле да, я хотел попросить… — Он выглядел раздражающе искренним. В грудине Грейнджер неприятно кольнуло.

— Если кроме этого у тебя ничего, то я бы хотела продолжить работу…

— Гермиона… — начал Малфой, но взгляд, который она бросила на него, не оставил у Драко сомнений в том, что разговор был окончен.

Он поднялся и скрылся в своем кабинете.

***

Оставшееся время и весь следующий день Грейнджер не могла выбросить Драко из головы.