Отец и Софи живут в большом доме, доставшемся ей от предыдущего мужа.

– Но с тех пор я тут все переделала, – сообщила она.

Это прелестный загородный дом, но это вовсе не означает, что вы пожелаете переехать сюда, едва увидев его. Хотя подозреваю, Софи именно на это и рассчитывает. Она провела меня по дому, объясняя, что каждая комната оформлена в стиле одного из ее любимых растений – роза, ирис, лилия, сосна, хотя полагаю, что сосна – это дерево. В качестве дополнительного штриха в каждой комнате ароматизатор с соответствующим запахом. Меня поселили в гиацинтовой комнате, и я благословила судьбу за то, что не в розовой. Интересно, разовьется ли у меня аллергия на дом Софи?

Отца я обнаружила в комнате, называемой его кабинетом, хотя он уже давно оставил работу. Софи именует эту комнату сосновой. Оформлена она в традиционной зелено-коричневой гамме мужского рабочего кабинета, но при этом вся наполнена тем, что связано с утками. Изображения уток на стене, манки на полках, степлер и подставка для ручек в форме диких уток. Даже звонок телефона издает крякающие звуки.

– Не знала, что ты так увлечен утками, – заметила я, устраиваясь в зеленом кресле с голубой накидкой, украшенной вышитыми уточками.

Отец пожал плечами:

– У человека не может быть слишком много уток. Мы, наконец, остались наедине – Софи умчалась в парикмахерскую, как она сказала: «Быстренько привести себя в порядок».

Я хотела спросить отца, счастлив ли он. Дело в утках, в Софи, в жарком климате или множестве «доджей» на дорогах – что именно делает его счастливым? Хорошо бы собрать и сложить все части головоломки, которую мы называем Папа. Но как всегда, по непостижимым причинам я поняла, что не в состоянии/поддерживать простейший диалог. Так что мы в основном прислушивались к тиканью настенных часов – разумеется, в форме утки.

– У Джейни все в порядке? – поинтересовался отец.

– Конечно. Джейни всегда на высоте. Просто поразительно.

– Да, она такая, – согласился отец. – Но у тебя ведь тоже все хорошо?

– С работой все отлично. – Я совершенно не намерена вдаваться в детали своей личной жизни, беседуя с отцом.

Впрочем, и не во что особенно вдаваться. Вечер, проведенный с Джошем, поселил сумятицу в моей голове, но едва ли подобные вещи стоит обсуждать в разговоре с папой.

– Отлично, отлично, – бормотал отец, листая журнал.

Статья, которую он просматривает, кажется, называется «Мужчина и гольф». Часы громко тикали. Наконец я встала, сказав, что хочу принять душ. Как всегда говорят в старых фильмах: «Похоже, мне надо освежиться», хотя мне в этих словах неизменно слышится несколько неприличный подтекст. Когда я была уже почти на пороге, отец протянул мне маленькую винную пробку в форме головы уточки и игриво подмигнул:

– Сохрани на память.

Уик-энд в Хьюстоне тянулся медленно и лениво. Софи потащила меня по магазинам. Она примерила ярко-желтое пончо и заявила, что оно совершенно не подходит к ее фигуре.

– Иначе зачем иметь хорошую фигуру, – многозначительно прошептала она, возвращая пончо на вешалку.

Софи купила пару блузок в сеточку и огромные аляповатые оранжевые бусы. Она увидела их в противоположном конце зала и с воплем «Это что-то!» устремилась к ним. Пришлось бежать вприпрыжку, чтобы поспеть за ней. Несмотря на мои протесты, Софи выбрала для меня огромный красно-бело-синий шейный платок.

– У девушки не может быть слишком много платков, – изрекла она, что сразу напомнило мне папину сентенцию насчет количества уток.

Похоже, папа и Софи провели вместе так много времени, что даже их интонации теперь совпадают. Эта мысль, неприятная для дочери, заставила меня задуматься об интонациях моей матери. Она говорит так же, как отец прежде, или нахваталась словечек и выражений у Ронни?

Праздничный обед для нас троих состоялся в ресторанчике-барбекю, где слышалось радостное мычание коров, пасущихся неподалеку, и время от времени раздавались залихватский свист и бодрые выкрики, возможно, настоящих ковбоев. Я заказала ассорти из морепродуктов, проявив пренебрежение к сельскохозяйственным звукам вокруг. Кажется, папа и Софи с легким осуждением покачали головами и заказали два больших стейка. Софи сообщила, что они с папой пригласят друзей на вечеринку позже, когда я уеду. Им не хотелось бы, чтобы я затерялась или почувствовала себя неуютно в обществе людей, которых они считают «слишком шумными и горластыми». Другая дочь, может, и огорчилась бы, но я, напротив, обрадовалась. Разве что меня чуть расстроили и смутили мычание и вопли по соседству.

Беседу поддерживала в основном Софи, предлагая обсудить такие темы, как обувь для прогулок (поскольку они с отцом любят бродить по окрестностям, хотя никак не сойдутся в том, сколько должно быть шишечек на подошвах ботинок, – старое доброе «не может быть слишком много» здесь, похоже, не годится), преимущества и недостатки зубных отбеливателей и что-то о сомнительной диетической ценности изюма, чего я никак не могла уловить. Софи спросила, посещаю ли я спортивный клуб, и, несмотря на отрицательный ответ, немедленно начала рассказывать о своем чудесном клубе, где целых семьдесят персональных джакузи. Папа в основном улыбался мне, предлагая отведать лакомства с его тарелки, хотя моя буквально ломилась под грузом чудовищной порции креветок, покрытых толстым слоем густого соуса.

– Попробуешь печеной картошки? – спросил папа.

– Нет, благодарю, я должна проявить честность по отношению к моим креветкам, – ответила я, не вполне, впрочем, понимая, что именно имею в виду.

Я предпочла бы снять густую массу с креветок и спрятать ее, к примеру, под печеной картошкой, но на моей тарелке лежала горка риса, совершенно бесполезного для этих целей. Да и вообще я не люблю соусы.

Все закончилось именинным тортом. Отец задул свечку на огромном куске шоколадного торта, которого вполне хватило бы для трех-четырех человек – может, пяти-шести, если кто-то не любит шоколад. Отец с улыбкой взял нас с Софи за руки и держал какое-то время, не говоря ни слова. Он лишь улыбался и слегка покачивал наши руки вверх и вниз, словно дирижируя симфонией, слышимой только ему.