Я благодарю мужчину. Развернувшись, делаю пару шагов и наступаю во что-то мягкое. Слышится противный “чмяк”. Черт!

– Твою же мать! – ругаюсь, опускаю взгляд вниз.

За спиной раздается взрыв хохота. Я нервно вытираю подошву о траву. Дизайнеру “Louis Vuitton” и в страшном сне не снилось поди, что его лодочки за тыщу баксов будут ходить по коровьему дерьму. Ужасно.

Я тороплюсь покинуть это место. Не нравится мне эта деревня! Звери и мужики тут стероидные. И бабы здесь ужасные! А потом говорят, что это у нас в столице люди высокомерные и злые.

Милена

Я возвращаюсь к дому. На это уходит прилично времени: пешком, на каблуках, со стертыми-то пятками! Солнце палит нещадно. С каждой минутой день все ближе, а на улице все жарче. Даже легкий ветерок не спасает. Голову припекает, и она начинает слегка кружиться от голода.

Я вхожу на территорию дома, дергаю верхнюю пуговицу на рубашке, расстегивая. Легкая шелковая ткань неприятно прилипла к спине. По шее побежали капельки пота. Я обмахиваю свое красное лицо ладонями, достаю из багажника остатки “Боржоми” и залпом осушаю. Пару капель оставив для того, чтобы смочить ладони и провести ими по шее и щекам.

Если так пойдет и дальше, а меня так и продолжат пинать, как футбольный мяч – я точно грохнусь в обморок. Либо сравняю это адову деревеньку с землей! Надеюсь, этот Михаил, мать его, Русланович окажется сговорчивее, милее и гостеприимнее, чем его свора односельчан.

Закидываю бутылку в машину и ныряю в уже знакомые приоткрытые ворота. Ко мне снова бежит пес. Перебирая огромными лапищами, это мохнатое чудовище задорно виляет хвостом. Но заметив меня, тормозит и возвращается к дому.

Я за ним. И каково мое удивление, когда я вижу того самого стероидного тракториста, который восседает за столом на террасе и спокойно уминает пирожки.

Вот же ж св…светлый человек!

– А вы что тут делаете?! – возмущаюсь.

– Завтракаю, – отвечает спокойно, даже не взглянув в мою сторону и продолжает активно молоть челюстями румяные пышки, запивая молоком.

От вида еды во рту появляется вязкая слюна. Под ложечкой нестерпимо сосет. А желудок настойчиво толкает на преступление, нашептывая: укради тарелку и беги! Но благо, мозг пока еще тоже функционирует. И вместо того, чтобы нестись по полям с прорвой пирожков, я складываю руки на груди и рычу:

– Где этот ваш Румянцев и что вы делаете в его доме?

– Так я его помощник, – поднимает взгляд и ухмыляется, – помогаю.

– А сам он где? – не отстаю, следя за каждым движением мужика. Замечаю, как капает молоко ему на бороду, когда он пьет. Машинально облизываю свои губы и сглатываю.

– В город уехал.

– К-как? Как в город?! Позвоните ему! Скажите, что его тут ждут! Немедленно! У меня к нему серьезный разговор. Вопрос жизни и смерти, – и чем дальше, тем больше вероятности, что моей “жизни и смерти”.

– Ну вот, как приедет, тогда и поговорите серьезно. А пока, – пожимает плечами, хватая своей лапищей загребущей новый пирожок, – придется ждать, дамочка. Все равно телефон здесь не ловит.

– Совсем никакой?

– Совсем. Никакой.

– Даже спутниковый?

– В деревне? – смотрит на меня, как на душевно больную. – Откуда в нашем селе взяться спутниковому телефону, принцесса? Это вам не ваша, – кивает, – столица.

– Ну и когда вернется этот ваш Румянцев?

– Через два дня.

– Два?!

– Дня. В городе много дел, знаете ли, – отвечает так, будто издевается, и глядя мне в глаза, вгрызается зубами в румяный бок пирожка. У-у-у, он еще и с капустой.

– С ума сойти! – восклицаю, вцепляясь пальцами в волосы.

Пес гавкает. Даже в этом лае больше сочувствия, чем во взгляде мужлана тракториста! Снова смотрю на тянущиеся за деревянным забором поля. На стол с пирожками. И кувшин с молоком. На сурового бородача с издевающимся взглядом и…

Нет, не умереть мне своей смертью. Два дня! И что мне делать эти дни здесь? Да еще и без связи! Как только вернусь в город – поколочу своего генерального. А потом куплю абонемент к психологу. На год!

– Ладно, – потираю переносицу, – в этом вашем задрюпинске есть гостиница?

– Нет.

– Хостел?

– Это что еще за зверь такой?

– Ну хотя бы постоялый двор! – рычу, стиснув зубы.

Тракторист отрицательно машет головой.

– Но мне нужно где-то остановиться! – не выдержав, вскрикиваю и развожу руками. – Я вонючая, потная, грязная, уставшая, провела в машине сутки! Меня сожрали комары, я стерла ноги в этих дурацких туфлях, и у меня болит все!

– Соглашусь, – кивает. – Туфли и правда дурацкие.

– Э-э, да вы… вы… чурбан неотесанный! Дикарь!

– А вот от переходов на личности советую воздержаться. Со мной надо дружить, принцесса, а то рискуешь еще два дня ночевать в своем красном “тапочке”. До возвращения Румянцева.

– А-р-р-р! – топаю ногой, пошатнувшись, теряю равновесие и чуть не падаю на задницу. Вовремя хватаюсь за перила веранды. Эта невоспитанная верзила вздыхает и закатывает глаза. Откладывает недоеденный пирог и поднимается на ноги, бросая:

– Что за бабы! Сначала одна настроение испортила, потом вторая позавтракать нормально не дала. От вас одни проблемы.

– Вы уже съели полтарелки, – бурчу. – Хватит с вас.

– Пошли давай, – обходит меня стороной и спускается по ступенькам мужик.

– Куда?

– Номер тебе твой покажу. Люкс. Перекантуешься, пока хозяин не вернется.

Дважды звать меня не надо. Устав до того, что согласна даже на палатку со спальником, разбитую где-нибудь в полях! Я под шумок стаскиваю с тарелки пирожок и, вгрызаясь зубами в еще теплое тесто, резво перебираю ногами следом за дикарем.

Активно работая челюстями, бубню с набитым ртом:

– А вас, жначит, Мишаня жовут?

Дикарь оглядывается:

– Вроде цаца городская, воспитанная. А с набитым ртом болтаешь.

Я дую губы. Запихиваю остатки пирожка с капустой в рот. Проглатываю и только тогда повторяю свой вопрос:

– Вы не ответили. Вас Миша зовут?

– Допустим. Откуда знаешь?

– Мальчишки вчера сказали, что если за трактором, то это к Мишане.

– Верно сказали.

Дикарь прибавляет шаг, огибая дом.

Я за ним. Уже почти бегу.

– А вы точно меня не дурите? – прищуриваюсь, вглядываясь в фигуру на две головы выше меня, широко шагающую прямо передо мной.

Эта мысль еще по пути обратно к дому, въелась в мой мозг и не давала покоя. Миша – Мишаня – Михаил? Совпадение? Чертовски странное, надо сказать. Конечно, на щупленького, низенького, сухенького Андрея Петровича этот дикарь был совсем не похож. Один исполинский рост чего стоил! Да и с такими диковатыми замашками – наследничек выйдет фиговый. Но чем черт не шутит. Гены вещь такая. Могут и чудить.

– И в чем же, принцесса?

– Перестаньте меня так называть! Может, вы и есть Румянцев? А врете мне из вредности. Почему иначе вас зовут, как его? Или у вас тут полсела Михаилов?

Дикарь низко и грозно хохочет. Аж деревья в лесу дрожат! Его мое предположение явно развеселило. И вместо того, чтобы ответить, тракторист мужлан опять язвит, заявляя:

– Ага, а другая половина: Иваны. А бабы у нас поголовно Машки, Таньки и Настеньки. А тебя-то как зовут? Золушка?

– Милена я.

– Как-как? – притормаживает Мишаня, оглядываясь. – Милана?

– Ми-ле-на!

– А-а-а, – улыбается, – Милка, значит. Ясен красен, какое у тебя еще могло бы быть имя. На Настеньку ты слабо тянешь. Без обид.

– Я не Милка! – надуваю губы как раз от той самой обиды. – Милка – это вон, – киваю, – корова у вас на лугу. А меня зовут Ми-ле-на! Очень, между прочим, красиво!

– Ну да, – пожимает плечами этот невыносимой мужчина, – я так и сказал.

Мы пересекаем огромную территорию за домом. Брусчатка тут заканчивается и я, психанув, стягиваю туфли, топая дальше босиком. Благо, под ногами и везде вокруг зеленый газончик. Явно заботливо подстриженный газонокосилкой. Куда ни плюнь – цветущие деревья. По левую руку возвышается небольшой деревянный домик. Чем-то похожий на летний. А по правую виднеется огород. В сторону него-то мы и сворачиваем.