- Выбор определен Создателями, - уверенно ответил оборотень, после чего, немного поразмыслив, развел руками: - Но нам знать о нем не дано. Я могу только предполагать, и в своих предположениях вижу соответственно два пути. Первый, на который надеюсь, Создатели дадут нашему сыну овладеть мудростью этого мира, после чего отправят его в тот, из которого явился я.
Юноша надолго замолчал, о чем-то глубоко задумавшись, и Марина вынуждена была напомнить:
- Ты не сказал о втором варианте.
- Если сыну не будет дан дар оборачиваться, значит, цель его жизненного пути привнести свежую кровь в жилы вашего увядающего народа. Тогда мы с тобой скорее всего никогда не увидим мой родной мир, с его бескрайними лесами и такими же бескрайними степями, с полноводными реками и изумрудными озерами, вода в которых настолько чиста, что видно все на десятки метров в глубину.
И вот с того дня миновал год.
Ворон с Мариной обнявшись стояли на крыльце и с улыбкой наблюдали, как не по возрасту рослый годовалый Егорка, задорно крича, носится между сосен, играя с радостно лающим пуделем Бонифацием.
Часть 3
- 15 -
Вольдемара Хазарова не отчислили с первого курса только потому, что на кипрский счет ректора в числе других регулярно поступали переводы и из Оскола. Преподаватели автоматом ставили Вольдемару зачеты и предпочитали, не видеть его на своих лекциях, отнеся к особой группе студентов, которых необходимо было просто терпеть.
Каково же было общее удивление как преподавателей, так и сокурсников Хазарова, когда к началу второго курса практически спившийся провинциальный прощелыга вернулся из родного города абсолютно другим человеком. У него совершенно неожиданно появилась не только страстная тяга к знаниям, но и – что самое невероятное – прорезались почти гениальные умственные способности.
К концу первого семестра Вольдемар стал первым по всем предметам, и преподаватели ставили его в пример другим студентам. А когда благодаря Хазарову институтская команда заняла первое место на универсиаде и принесла в стены родного учебного заведения хрустальную жабу, то парня и вовсе стали называть не иначе, как гордость ВУЗа.
Естественно, с прежними приятелями Вольдемар не общался. Однако и новых не завел. Он вообще вел себя как-то отрешенно и кроме учебы более ничем не интересовался. Среди студентов его сперва даже прозвали Шизиком, но потом прозвище сменили на Джаз. Почему Джаз? – толком никто не знал. Если раньше, на первом курсе, Хазаров слушал лишь эстрадную попсу, то сейчас вообще не увлекался никакой музыкой, в том числе и джазовой. Ходили слухи, будто во сне он порой шепчет нечто вроде: «джаз, джаз», но так как Вольдемар еще в конце октября переехал из студенческой общаги на съемную квартиру, подтвердить сей факт никто не мог. Тем более, что с появившейся страстью к наукам у странного провинциала пропала былая страсть к девушкам. Надо сказать, что девушки прежде особо не баловали его своим вниманием. Теперь же они просто со спортивным азартом пытались любыми способами соблазнить институтскую знаменитость, однако безрезультатно. Попытки институтских геев окончились с тем же результатом.
А с началом нового года Хазаров охладел к учебе. Он по-прежнему блестяще сдавал все зачеты, однако только за этим и появлялся в институте. На лекции же больше не ходил, будто не предполагал услышать на них что-либо полезное, чем приводил сперва в смущение, а потом и в негодование преподавателей. Но сделать те ничего не могли, ибо всякий раз при попытке подловить нерадивого студента на незнании предмета, тот выдавал этих знаний столько, что казалось, может заткнуть за пояс любого профессора.
- Вундеркинд, - вполголоса указывали друг другу преподаватели при виде Вольдемара. При этом в слове «вундеркинд» сквозило явное презрение, рожденное от обиды на то, что провинциальное дарование оставляет без внимания попытки любого из них взвалить на себя заслугу выявления и взращивания всестороннего таланта в некогда ведущем разгульный образ жизни юноше.
Причина охлаждения Хазарова к учению прояснилась после того, как его стали регулярно замечать в свите лидеров набирающей все большую популярность политической партии «Недра России». То кто-то сказал, что видел Вольдемара на митинге протеста рядом с Подвальным. Потом он мелькнул в телевизионных новостях рядом с Прохорчуком. Затем в интернете обнаружилась фото, на которой молодой провинциал в числе нескольких известных личностей поднимался по трапу на яхту Заграбовича.
С увлечением политикой Вольдемар вновь стал общаться со студентами. Правда, не со всеми, а лишь с теми, кто за возможность заработать лишний рубль мог пойти на что угодно. А лучше даже не за рубль, а за «еврик», или на худой конец не совсем еще потерявший популярность «бакс». Подобные субъекты теперь вились вокруг него свитой всякий раз, когда Хазарова на очередной зачет привозил черный «Хаммер».
Уже в мае к парадному крыльцу ВУЗа подъехала колонна из шести крутых иномарок. Из одной из них выскочил Вольдемар и услужливо придержал дверь перед грузно выползающим на тротуар господином, чью физиономию любители следить за политической жизнью страны могли часто видеть по правую руку от Подвального. Сопровождаемые двумя дюжими телохранителями и любопытными взглядами студентов, они проследовали в кабинет ректора, где пробыли около получаса.
После этого визита Хазаров в институте больше не появлялся. Поговаривали, что ему просто выдали диплом, оформив сдачу всех необходимых зачетов, экзаменов и дипломной работы экстерном.
Следующий год Вольдемар продолжал мелькать в обществе лидеров «Недр России». Его имя уже несколько раз произносили на центральных каналах телевидения, называя самым молодым политиком и пророча головокружительную карьеру.
Однако молодой политик неожиданно покинул столицу, изъявив желание вернуться в родную провинцию, дабы возглавить штаб партии в Осколе. Поговаривали, что это была своеобразная ссылка, в которую его отправили лидеры «Недр» за какую-то провинность.
- 16 -
- Колян, привет! Колян, ты чо так смотришь? Не узнаешь чоли?
Вовчика Мотыль узнал сразу. И тут же в голове всплыли неприятные воспоминания о событиях четырехлетней давности, когда он по наводке Карапета похитил какую-то девку и держал ее на даче у этого придурка Баламута. То, чем все закончилось, можно было бы списать на горячечный бред, если бы не многочисленные ссадины и царапины, густо покрывавшие его тело и ужасно чесавшиеся в течение последующего месяца, пока заживали. Весь этот месяц Мотыль провел у подруги, не появляясь в своей квартире и вообще боясь высунуть нос на улицу. И вовсе ни из-за исцарапанного лица, а из-за уверенности, что его разыскивает некий черный спецназ. С Карапетом больше не общался, и вообще выкинул старую сим-карту, сменив номер телефона.
- Ты чо, Колян, под кайфом чоли? – голос Вовчика стряхнул с Мотыля пелену воспоминаний. – Чота я тебя сто лет не видел. Где пропадал-то?
- Я б тебя еще тыщу лет не видел. Чего орешь, как потерпевший? – недовольно буркнул Николай.
- Дык, это… Чо ору, чо ору. Я ж тебе говорю: «Привет». А ты смотришь, как сквозь меня и молчишь. Вот и ору. Прикинь, Колян, я дачу-то продал, ага.
- Да и хрен с твоей дачей.
- Вот и я говорю, хрен с ней, - согласился Вовчик. – Какой из меня дачник? Тут другое, колян. Бикса-то та вовсе не ментовская телка. То тебя развели, Колян, извиняюсь, как лошару, ага.
- Какая еще бикса? – нахмурил брови Евсиков.
- Короче, прикинь, тут такая история… Ты никуда не спешишь? А то пойдем вон на лавку кости бросим, да я расскажу все, как было. Мож, по пивку?
Присесть на лавочку, расположенную в тени раскидистой ивы Мотыль согласился. Но распивать пиво в компании Баламута отказался, грубо поторопив того с рассказом.