— А, Азим! — придя в себя, улыбнулся старик.
— Как вы поживаете? Что вы рассказывали? Ничего интересного не упустил? — с бодрым любопытством спросил Азим.
— Да вот Идрис решил наведаться к родственникам в Эрод, поэтому Рахмон-ака советовал ему ехать северо-восточным трактом, — поведал Дамир, когда старик только хотел раскрыть рот. Этот крепкий, высокий рабочий юноша на три года старше Азима.
— А разве Эрод не к северо-западу от Катрона5? — недоумевал Азим.
— В Виндоле с путников, держащих путь в Эрод или Сирод, берут проезжую пошлину. Сколько она стоит, Рахмон-ака? — поинтересовался Идрис — юноша на пол головы ниже Азима и с квадратным лицом и черными волосами под зелёной круглой тюбетейкой и коричневым растительным узором и в коричневом рабочем одеянии.
— В Виндоле я был чуть больше тридцати лет назад. Тогда проезжая пошлина стоила три серебряных монет, — вспомнив, ответил Рахмон.
— За столько лет пошлина могла вырасти, — заметил Дамир.
— Это же вымогательство! — возмутился Идрис. — Я же не с торговым караваном еду туда… Как насчёт Эрга? Почему никто не едет в Фарод через пустыню?
— НЕТ! — неожиданно крикнул Рахмон, но из его уст вырвался лишь громкий старческий хрип. — Что я вам говорил?! — старик огрел юношей перед собой порицательным взглядом.
— Но почему? — недоумевал Идрис. — Так ведь ближе.
— Это запрещено «странным законом», — негромко ответил Рахмон.
— Чем? — усмехнулся другой юноша с флейтой на поясе и надменным взглядом.
— В пустыню запрещено ходить Байзо и Зухуром6, — добавил Рахмон, но его слова не внесли ясности недоверчивым юношам.
— Кто они такие? — в один голос спросили Идрис и Хуршед — тот самый юноша с флейтой и каштановыми волосами.
Нынешнее поколение не может назвать и трёх предыдущих султанов. Что с них про тех, кто правил тысячи лет назад? Покачав головой, Рахмон хотел ответить, но услышав свист Рашида, юноша оставили старика и начали накрывать большую скатерть на поляне для завтрака. Вздохнув с тоской, Рахмон опустил глаза и ушёл в себя.
— Только не через пустыню, — его едва отличимый голос заставил Азима задержаться.
Юноша встал в нескольких шагах и внимательно посмотрел на старика, который что-то бубнил себе под нос.
— …Ты бы ему помог… Он голоден…
— Азим! — позвал Идрис, и юноша пошёл на зов друга.
— Зачем тебе в Эрод? — поинтересовался Азим.
— У меня там двоюродные братья и сёстры. От них пришло письмо, что моя пожилая тётя — сестра матери моей — пребывает не в самом лучшем здравии и, опасаясь худшего, они желают собрать всех родственников в «день Эрода», — понурившись ответил Идрис.
Друзья сразу же поддержали Идриса и подбодрили его разными шутками. Раздался громкий смех молодых ребят. Настроение Идриса приподнялось, а про старика Рахмона и вовсе позабыли. Тот в этот момент словно оцепенел и едва заметно дрожал. Тень набросилась на его лицо. Заблудшие серые глаза смотрели будто в никуда. На самом же деле, перед его взором стоял тот самый ужас… Он… Рахмон не забыл его…
Неважно, как далеко ты убежишь, такое вряд ли забудешь.
Подрагивая у кряжистого ствола, никому не слышно, Рахмон подпевал его песню:
…Отдалили меня от той пищи лакомой,
И не испробовать мне больше той любимой…
— Пища готова! — крикнул Рашид. Вытерев руки о полотенце, староста, а по совместительству и повар со слегка выступающим животом, тем же полотенцем махал рабочим своими округлыми, но крепкими, руками. Прожитые шестьдесят с лишним лет никак не сказались на его широких плечах и среднем росте.
Придя в себя, словно очнувшись от долгого забвения, Рахмон встал через колено, упираясь об корень. Убрав ножик за пояс, он мерным шагом пошёл к повару.
— Ох уж эта его стряпня, — вздохнул Дамир.
Не то чтобы ему не нравилось то, что Рашид частенько готовил для рабочих — разумеется в восторге он тоже не был — просто ему хотелось чего-нибудь другого, нового.
— Да ради этой стряпни я отказался от маминого завтрака! — воодушевлённо признался Азим. — Небось, обижается…
Скатерть постелили на выкошенную траву. Четверо принесли по две длинных курпачи, постелили их вокруг скатерти так, чтобы каждый мог сесть и спокойно скрестить ноги под собой. Трое пошли к ручью ополаскивать посуду. Хуршед вместо помощи, расхаживал вокруг тех, кто стелил скатерть. Он пригубил свою продольную деревянную флейту и дунул в неё для проверки чистоты. Идрис же, переступая с ноги на ногу, о чём-то размышлял в нескольких шагах от скатерти.
Азим и Дамир подошли к Рашиду. У Дамира было обыкновенное лицо. А вот Азиму было интересно взглянуть на стряпню, которую приготовил Рашид.
Всё было очень просто и немудрено, но стряпня эта была по нраву почти всем этим рабочим, да и другим сменам, которым он её готовил.
Пальчики оближешь!
Простым крестьянам не надо готовить кулинарный шедевр. Главное, чтобы желудки были сыты и сил хватало для работы в земле.
Этой своей стряпнёй Рашид не особо-то и хвастался, но самый заядлый гурман не побранил бы его «шедевр».
Повар не держал рецепт своей стряпни в секрете и был рад, когда кто-то помогал ему у казана. Рашид варил в подсоленной воде очищенную картошку, объясняя, что молодая картошка намного вкуснее. Пока она варилась, он нарезал на небольшие кубики говяжий или бараний жир — сегодня у него был только бараний — и бросал их в раскалённый казан: там жир таял и начинал жариться в собственном соку. Шкварки он доставал, как только они румянились, сыпал солью и мелконарезанным луком и подавал до основного блюда. В Ахоруне это называют «Джазом» или «Джазаком», и оно всем нравиться.
Рахмон как раз шинковал лук и нарезал зелень. Он посыпал их над шкварками и, пока горячо, с хмурым видом пошёл раздавать тарелки рабочим.
Тем временем, уже все собрались и сидели за скатертью, скрестив ноги под собой. Когда же рассказчик подошёл к ним, они встретили его голодными улыбками и принялись все вместе уминать джаз.
На оставшемся масле повар подрумянил ещё лука, и картошка к этому времени полностью отварилась. Азим с Дамиром подавали ему вымытую ребятами посуду — неглубокие деревянные тарелки — и повар накладывал картошку с расчетом одна миска на двоих. Сверху Рашид подливал масло с луком и подавал с чашкой густо-разбавленной чакки (катыка).
Азим и Дамир раздав всем еду, вернулись к Рашиду за своей порцией.
— А часто он такой угрюмый… замкнутый и какой-то потерянный, что ли? — спросил Азим про старика Рахмона.
— Хотелось бы, чтобы он пореже вёл себя странно, — вздохнув, ответил Рашид. — С тех пор как он переехал в Ангуран, его как будто подменили.
— А давно вы с ним знакомы? — поинтересовался Дамир.
— С детства можно сказать.
Рашид с грустью взглянул на своего старого друга, тесно сидящего среди молодых ребят, но такого отстранённого на вид. Рашид им сильно дорожит. В глубине души Рашид был всё ещё озадачен, ведь он так и не узнал, что же стряслось с Рахмоном. Что же заставило его превратиться из весёлого, жизнерадостного сангвиника в содрогающегося меланхолика?
Зная наперёд, что любопытные юноши сейчас начнут расспрашивать, Рашид решил сам рассказать им про их дружбу.
— Маленькими хулиганами мы гоняли голубей по дворам и крышам Арружа. Ох и неуловимыми проказниками мы были… А в вашем возрасте мы стали бегать за девчонками, — Рашид улыбнулся, вспоминая какого это было. — Я был постарше, на три года, и влюбился в одну рыжеволосую красавицу. В двадцать один год я женился на ней. Рахмон же после восемнадцатых именин решил податься в путешественники и через пару месяцев отправился куда-то с торговым караваном. С тех пор я его не видел. В двадцать пять лет мы с женой переехали в Ангуран. Здесь я устроился к твоему деду сеятелем на поле. Земли-то у него были огромные, и ему нужны были молодые крепкие руки, чтобы сеять урожай. Вот… Мм… — Рашид задумался. — Однажды жена уговорила меня на Навруз поехать всей семьёй в Арруж, провести праздник с родственниками. Вот… Взяли мы дочку и поехали. В Арруже я вспоминал и много думал про Рахмона. Очень хотел встретиться с другом детства, но мне так и не посчастливилось. Я расспрашивал его родных, соседей и наших общих знакомых. Его уже много лет не видели, а его старший брат сказал, что после кончины отца Рахмон раздал своё наследство и снова отправился, по его словам, путешествовать по городам Рахшонзамина. А один человек на рынке как-то сказал, что Рахмон и вовсе перебрался жить в Корявом лесу. Мм… не знаю… — Рашид озадаченно покачал головой и почесал бороду в подбородке. — Мы ещё много раз приезжали в Арруж, но с Рахмоном я ни разу не смог свидеться. Шли годы, и я как-то забыл про него. Повышение в работе у твоего деда, второй ребёнок — все эти заботы на моих плечах не давали мне вспоминать друга, — он снова печально взглянул на Рахмона. — И вот, четырнадцать лет назад, когда мне стукнуло сорок восемь, я не поверил собственным глазам, когда увидел Рахмона у нас на рынке. Я его не сразу узнал, но сердце подсказывало, что это именно он. Рахмон мне показался каким-то зашуганным, сломленным и брошенным. Его поведение было… остерегающимся. Он с одного ларька подходил к другому и ничего не выбирал. С опаской оглядывался по сторонам и избегал контактов с людьми. Его глаза были задумчиво растерянными, плечи поникшими. Сам он исхудал и был очень бледным, словно увидел саму смерть. Я неуверенно подошёл к нему, позвал его. Рахмон не сразу, но всё же, узнал меня. Я пригласил его в дом, жена угостила нас своим фирменным курутобом7. Поев, Рахмон проспал три дня. Мы уже начали бояться, но он пришёл в себя. Я предложил ему остаться у меня, — Рашид сложил грязную посуду в одну кучу для мытья и вернулся к юношам, ожидающим продолжения. — Рахмон согласился остаться у меня на первое время. Место-то у меня в доме освободилось: я тогда, уже год как, выдал вторую дочь замуж. Вскоре я устроил его уже к твоему отцу на работу. Через год я помог Рахмону купить небольшой старый дом на северо-западном районе. С тех пор как я устроил его на свою первую должность, Рахмон кроме своих обязанностей в свободное время нашёл себе другое занятие. Он стал рассказывать истории из своих и чужих путешествий и много чего другого. Но, что приключилось с ним во время Зелёной хвори, он не рассказывал… И я полагаю, что он никогда не расскажет, — взгляд и голос Рашида были взволнованными. — Слушателей у него быстро нашлось, хоть отбавляй. Они-то и прозвали его «рассказчиком». Однако я до сих пор не могу понять одно, — староста озадаченно насупился. — Всякий раз, как кто-то спросит у него про пустыню Эрг, он становится сам не свой. Глаза его наполняются ужасом, а тело бросает в мелкую дрожь. Рахмон либо уводит разговор в сторону, либо остерегает всех не ходить туда. Да… я припоминаю, — покивал себе Рашид. — Раньше он увиливал от ответа и начинал другой разговор, но в последнее время этот вопрос нагнетает на него дикий ужас. Не знаю, был ли он в этой пустыне и что с ним там могло произойти, но теперь я предупреждаю многих любопытных зевак воздержаться и не допытывать его вопросами про Эрг. И вы ребята тоже не спрашивайте, ладно?
