— Что с ней случилось? — негромко спросил Азим.
— Она вышла замуж в восемнадцать лет, — начал Комил. — Отец выдал её за двоюродного племянника. Они любили друг друга… очень сильно, — в этих словах Комила звучала толика ревности. — Чуть более двух лет назад, врождённый порок отнял у неё мужа. Эта была неизлечимая болезнь, которая иссушила и убила Мехровара. Теперь, в двадцать три года Махина вынуждена скрывать свою чёрную боль под радужной улыбкой и прислуживать в чайхане апи-Дилрабо.
— Как долго ты с ней знаком?
— Не больше года, — взглянув на небо, ответил Комил. — Однажды в чайхане мы с ней разговорились до поздней ночи. Я узнал о её трагедии и… утешил её. Эта была незабываемая ночь, — покачав головой, прошептал Комил. — Она нежна… Горяча! В ней было столько страсти, но некому её выразить. Эта была незабываемая ночь, — повторил он, вспоминая, как он держал Махину за руку прошлой ночью и хотел крепко прижать к себе и сказать «прости». Это было невозможно из-за присутствия её отца. Он всё объяснил им и всё же извинился за то, что не сможет сдержать своё слово. Теперь ему предстоит забыть её. — В мою прошлую поездку в Мирас, я обещал жениться на ней, — признался он, глядя Азиму в глаза. — Но, когда рассказал о своём обещании отцу, он строго запретил мне это. Мать тоже не поддержала меня, с досадой добавил Комил. — С тех пор я не видел Махину. Она подумала, что я её обманул, и злилась. Как же было сложно смотреть на её слезы, когда я рассказал ей и её отцу о запрете взять в жены вдову, — он снова покачал головой, до сих пор недовольный решением своего отца. — Мои родители тут же нашли мне невесту. Они хотят, чтобы я навестил дядю своей матери в Мирасе и присмотреться к его дочери. На ней они хотят меня женить, — Комил сокрушённо опустил взгляд.
— Мне очень жаль, — негромко проговорил Азим, не уточнив кого, что озадачило и даже слегка возмутило Комила. Жаль его или Махину? Или её покойного мужа? — Сдается мне, у вас с ней была не одна незабываемая ночь, — предположил Азим и Комил, забыв о том, что ему было нужно уточнение, посмотрел на своего спутника. Он задумчиво улыбнулся, а в глазах отразилось сожаление, что этого больше никогда не повторится.
Солнце всё ближе тянулось к зениту, окрашивая небо под собой в зелено-голубой. Как было обещано, день стал нестерпимо жарким, словно нынче был не конец, а самый разгар лета. Комил снял с себя тонкий халат и использовал тюбетейку в качестве веера. Он уже мечтал о воде, напрочь забыв о Махине. Азим же обмотал вокруг головы белый короткий платок, чтобы не получить тепловой удар от солнца.
Дорога постепенно и незначительно шла в гору, а равнина медленно переходила в холмистую местность. Травы снижались, редели и местами теряли зелёный окрас. Издалека доносились неразборчивые звуки. Чем дальше шли кони, тем больше наездники могли отличать звуки. Это было блеяние овец, доносившееся от куда-то слева за ребристым холмом, и мычание коров справа из лощины поодаль. На склоне плоского холма, под деревом сидели два пастуха. Одному было пятнадцать лет, второму тринадцать. Завидев путников в ста газах от себя, братья пастухи встали и помахали им с широкими улыбками. Путники помахали им в ответ и поехали своей дорогой, а братья снова сели и продолжили играть в кости.
К Азиму с Комилом подбежала большая чёрная, пятнистая собака и начала лаять и вилять хвостом. Справа от них из лощины позади залаяла другая собака, чей громовой лай свидетельствовал о том, что она довольно крупнее этой чёрной псины. Старший из братьев-пастухов громко свистнул и обе собаки замолчали, а чёрный пёс побежал к ним. Азим снова посмотрел на них, вспомнил о других братьях и задался вопросом:
— Почему нельзя говорить о братьях апи-Дилрабо в её чайхане?
— Они все мертвы, — мрачно и отрешённо ответил Комил.
Азим замер на вдохе, поражённый ответом. Как такое возможно? Неужели…
— Зелёная хворь? — предположил Азим.
— Н-нет, — покачав головой, протянул Комил. — Это случилось намного раньше. Никто толком и не знает, что именно с ними случилось, но их нет. Все склоняются к одному… — Комил внезапно замолчал, будто и это было под запретом.
Ну уж нет, давай, говори, подумал Азим, в этих краях никто их не услышит и не станет порицать.
— К чему? — требовательно спросил он.
Комил задумчиво посмотрел на Азима. Поняв, что на этот раз ему не увильнуть от ответа, начал рассказывать.
— Много лет назад главой села Олудорон был человек по имени Акрам. Однако большинством дел заведовала его жена — Ситора. Они очень хотели завести дочь, но каждый раз Всевышний даровал им сыновей. Первого сына Ситора родила в восемнадцать лет. Появление на свет второго сына заняло не дольше года. Они подождали три года в надежде, что у них появится дочь, но и третьим оказался мальчик. Акрам был трудолюбив и много работал. Ситора тоже была усердной. Она воспитывала своих сыновей и одновременно решала вопросы селян… и рожала ещё сыновей. Последнего, четырнадцатого, она принесла на свет в сорок три года. После чего она и Акрам оставили все надежды иметь дочь. Трое старших сыновей уехали в Мирас. Зная о горечи несбывшейся мечты родителей, они обещали, что, когда женятся, их жёны будут им дочерями. Но Акрам и Ситора хотели с пелёнок воспитать родную дочь. К шестидесяти годам Ситоры Всевышний всё же смилостивился над ними и подарил им дочь. Их радость не знала границ. Новость о рождении долгожданной дочери притягивало родственников и гостей в дом главы села даже из Арружа. Они решили назвать девочку Дилрабо — притягивающей сердца. Однажды, когда девочке было три года, умер её дядя — брат Акрама. Всей семьёй они поехали в Арруж. Пожалев своих родителей, которым было уже под семьдесят, братья оставили их на третий день после приезда и вернулись в Олудорон вместе с единственной сестрой. Акрам и Ситора погостили у племянника некоторое время и тоже вернулись в своё село. Однако их путь занял дольше чем обычно. Все списывали это на возраст, но вскоре заметили, что Акрам и Ситора изменились. Они стали подозрительными, пугливыми, отдалёнными; перестали общаться с людьми и очень часто бубнили какую-то странную песню. В их лицах была пустота, а в глазах порой замечали страх. Как бы братья ни старались, они не смогли помочь своим родителям. Даже на Дилрабо они перестали обращать внимание. В последние три года они говорили о необходимости помочь кому-то… Незадолго до семилетия Дилрабо Акрам и Ситора вышли из дому и больше не вернулись. Братья долго искали их, но всё было тщетно, пока им не сообщили, что их родителей видели на окраинах Арружа. Они держали путь на северо-запад… в сторону пустыни. Братья сразу поняли, что дэв пустыни Эрг одурманил рассудок их родителей и начали корить себя за то, что оставили тогда их одних и беззащитных в Арруже. Все вместе они захотели отправиться в пустыню за возмездием. Они решили, что вместе смогут одолеть дэва и вернуть родителей, но здравый смысл подсказывал, что пока они доберутся до Эрга, их родителей уже не станет; и потом, кто будет присматривать за Дилрабо? Поэтому поводу меж братьями затянулся долгий спор. Младший брат, который и сам мог годиться отцом Дилрабо, предложил решение. Каждый из них посадил по одной хурме на том самом холме. Пока деревья были низкими и тонкими, спор было нельзя разрешить. Братья посадили огромный фруктовый сад вокруг холма и, пока деревья росли, они готовились к мести. Годы шли, и братьев мучила совесть. Они хотели поскорее отомстить дэву и решили больше не ждать. Каждый вырезал своё имя на посаженой им хурме и попросили сестру выбрать самую красивую резьбу. Девочка росла красивой, хоть и упитанной, и умной. Она догадалась в чём подвох и объявила все имена прекрасными. Дилрабо не хотела, чтобы её братья уходили на гиблое дело и попросила их всех остаться. Снедаемые местью, братья не послушали сестру. Они заявили, что не боятся дэва и покончат с ним… Уж долго он остаётся безнаказанным. Невзирая на уговоры сестры и пренебрегая «странным законом», братья снарядились и выступили в поход… С тех пор апи-Дилрабо их не видела. Никто не видел. Братья пропали, и никто не стал выяснять причин. Все знали и боялись ответа; боялись навлечь на себя беду. Об осиротевшей и одинокой девочке заботились всем селом, а на её восемнадцатые именины помогли её возвести чайхану на том самом месте, где осталось хоть какое-то упоминание о её братьях. Повзрослев, Дилрабо начала чувствовать сильную обиду на своих братьев, несмотря на то, что очень любила их. Она горевала и злилась на них за то, что не послушались. Потому апи-Дилрабо запретила вспоминать их в своей чайхане и не жалует тех, кто говорит о её братьях.
