Ангелина поздоровалась с женщинами, но настроение ее испортилось: не такой встречи она ожидала. «Это они про меня? – мелькнуло в голове. – Может именно это имела в виду мама, когда отговаривала меня от поездки?»

Закрытые ставнями окна и ворота, заваленные снегом – бабушкин дом создавал впечатление спящего зверя. А соседний дом, напротив, казался очень даже обитаем. Возле калитки ее встречала женщина в пуховом платке, наброшенном на старую кофту, и обрезанных подшитых валенках. Она всплеснула руками:

– Боже мой! Ангелиночка! Ты не узнаешь меня? Это я, Нина Степановна. Дай я тебя обниму.

– Здравствуйте, Нина Степановна. Я хочу лопату у Вас попросить, чтобы ворота расчистить, – растерянным голосом произнесла девушка.

– А я в окно гляжу и глазам своим не верю, думала, показалось…Ой, что ж мы тут стоим, пошли в дом.

Нина Степановна отворила дверь в комнату и крикнула:

– Миша, Миш, посмотри, кто приехал! Услышал Бог мои молитвы.

Высокий седой мужчина поднялся со стула и вышел навстречу гостье.

– Ангелина?! Как ты выросла, – он замешкался, не зная, как выразить свои чувства, но потом протянул руки и обнял девушку за плечи.

Она, растерявшаяся от такого неожиданно теплого приема, обняла его в ответ.

– Чего стоишь? Накрывай на стол, гости ж приехали. И наливочку не забудь достать, – обратился Михаил к жене.

Он усадил Ангелину за стол рядом с собой и стал расспрашивать о жизни в городе, о здоровье Лидии. Девушка подробно рассказывала о последних событиях и об учебе в университете, и о подруге. Нина Степановна суетилась возле стола, слушала и ахала. Михаил разлил настойку по рюмкам и произнес:

– За приезд! – и залпом выпил домашнего вина.

– Выпей, Ангелиночка, не бойся, она слабенькая. Мише нельзя крепкую, а я вовсе не пью. Так, для гостей только и держим, – подбадривала Нина Степановна.

– Ты к нам надолго али по делу?

– На выходные. По делу, – Ангелина пригубила настойку, чтобы не обидеть стариков и поморщилась. – Мне мама рассказывала, что бабушка травами лечила. Вы не знаете, сохранились в доме какие-нибудь записи или книги по народной медицине?

– Баба Нюра головаста была. Все записи у нее вот тут были, – ответил Михаил и постучал пальцем по лбу. – За бабу Нюру, светлая ей память.

Он когда-то успел уже налить себе настойки и, произнеся очередной тост, опрокинул рюмашку. Ангелина допила то, что осталось с первого раза, и закусила.

– Ой, доченька, не пособлю и я тебе в этом вопросе, хоть и часто бывала в вашем доме. Не видела я, чтобы баба Нюра записи каки делала. Я ведь всю жизнь на почте проробила, так вот она даже писем никому не писала. Хотя постой, открытки в город дочери посылала да телеграмму, когда ты появилась…– Нина Степановна умолкла и опустила глаза.

– Появилась? – точно эхо повторила Ангелина.

Нина Степановна тяжело вздохнула и начала, с трудом подбирая слова:

– Ты совсем крошечная была, когда баба Нюра тебя из леса на руках принесла. Я сама не видала, но деревенские сказывали, что волки за ней гнались почти до самого дома. В те времена много волков в лесу хозяйничало… А баба Нюра что, она травницей была, толк в этом деле знала. Она и Мишу моего с того света вернула. И тебя вот…А уж я-то как за тебя молилась…Деревенские бабы завистливы и языкасты, не слушай их. Хотя и я бабе Нюре завидовала, но по другому. Понимаешь, нам с Мишей Бог детей не дал. А она тебя в лесу…, – Нина Степановна достала из кармана кофты ситцевый платок и приложила к глазам, но, справившись с волнением, продолжила. – А когда баба Нюра слегла, велела она телеграмму в город послать. Мы тогда с Мишей решили, что, если Лидия откажет, мы тебя себе заберем. У меня такая надежда появилась. И клятву я бабе Нюре дала, что любить мы тебя будем. Но она, видать, знала то, что другим не ведомо было. До последнего на своем стояла. Да только я за это на нее не в обиде…

Ангелина не в силах больше сдерживать слез, прижалась к плечу соседки. Так, обнявшись, они и проплакали до прихода Михаила. Громогласный нарушитель тишины заявил с порога:

– Эй, чего носы повесили! День-то какой, ух! Собирайтесь, я дорогу до самых сенок почистил.

– А с чего ты так петухом заходил?

– Так вон сколько снегу перелопатил, – хорохорился Михаил, беря сухих дров и бересту. – Его в этом году немерено.

В бабушкином доме было чисто. Убранство единственной комнаты состояло из большой кровати, стола с двумя широкими лавками, сундука и комода.

– Дом этот еще прадед бабы Нюры построил. Долго про него чудеса всякие сказывали, что вещи его слушались, и язык животных он понимал. Бывало, подойдет к дереву, постучит и скажет на что оно годится, – говорила Нина Степановна. – От прадеда к бабе Нюре дар и перешел.

– Ладно, пора и честь знать, – сказал Михаил жене, и посмотрев на Ангелину, напутствовал. – Дрова у печки держи, пущай сохнут. Электричества в доме нет – вот свечи и спички. Здесь вода с колонки, а в этих – снег, растает, вода по хозяйству будет. Если надо что, к нам беги.

– И на ужин к нам приходи, – добавила Нина Степановна.

– Спасибо вам за заботу и за приглашение, но мне… – Ангелина не решилась теперь при них Лидию «мамой» назвать, – у меня с собой все есть.

Оставшись одна, девушка занялась поиском записей. В комоде хранилось постельное белье и личные вещи бабушки. Задвинув последний ящик, Ангелина снова осмотрела комнату: начисто выбеленная печь, ровные стены. Стрелки настенных часов показывали половину шестого. «Наверное они остановились, когда бабушка умерла», – подумала она. Странное дело, у простыней не было и намека на желтизну. Векового слоя пыли Ангелина тоже нигде не увидела, как и следов мышиного присутствия. Словно дух предков хранил этот дом от всякой напасти.

На комоде лежал маленький деревянный гребешок с волнистыми зубчиками и фигурками ангелочков в верхней части. Ангелина провела им по волосам. Как то сами собой на ум пришли слова: «Расти коса до пояса, не вырони ни волоса». Девушка положила красивую вещицу на место и открыла крышку деревянного ящика. Сверху лежал отрез ситца. «У меня когда-то было такое платье», – улыбнулась она своим мыслям. В сундуке лежали аккуратно сложенные платья с кружевами ручной работы, сорочки с вышивкой по вороту и, ставшие хрупкими от времени, стебельки полыни. А коробка из-под обуви никак не вписывалась в эту старину.

Ангелина с недоумением смотрела на красные туфельки, лежащие в коробке. Они были испачканы грязью с прилипшими к ней травинками, один из них с порванным ремешком. Крошечные башмачки подошли бы только девочке лет трех, не старше. «Зачем она их хранила? Почему не сожгла в печке, как делают с остальным мусором?» – но спросить было уже не у кого.

Другая странная вещь – холщевый мешочек на кожаных завязках с мелкой солнечной вышивкой. Внутри пучок светлой шерсти какого-то зверя. В голове Ангелины будто что-то закипало. «Пузыри» лопались, высвобождая воспоминания. «Носи поближе к телу, – говорил бабушкин голос. – Если волк сам дал шерсть – это добрый знак». И теперь на что бы девушка не смотрела, все начинало «говорить» женскими и детскими голосами. «Ангел мой, загляни в лукошко, посмотри каки гостинцы тебе лесной хозяин прислал», «Бабушка, а можно я за Сережку замуж пойду? – Не ходи, баламутный он», «У всякого цветка есть сила великая. Коль сорвешь его в урочный час, любую хворь сможешь победить», «Смотри и слушай сердцем, решенье душой принимай, тогда многих бед избежишь» …

Ангелина тряхнула головой, наваждение исчезло. Она сложила вещи в сундук, оставив холщевый мешочек на себе, зажгла свечу и пошла в чулан. Здесь на самодельных полках стояли книги. На лестнице-табурете она заметила керосиновую лампу. Стены были увешаны пучками трав, а буфет заполнен банками с истолченной корой, кореньями и порошками. Девушка водила свечой вдоль книжных полок. «Азбука, по которой я училась читать. А в этой были красивые картинки, – вспоминала она, гладя на книжные корешки. – А эти читала бабушка зимними вечерами». До позднего вечера Ангелина перебирала книги, читая их названия, но ни о растениях, ни о способах лечения травами она ничего не нашла.