Подняв отколотый рожок, я направился домой и подумал, как же необычно складывается эта прогулка. Я шел и чувствовал себя частью этого леса. Но меня сделали таким только ради того, чтобы обмануть эту потрясающую природу и навредить ей. Я всего лишь робот, в железных легких которого испаряются остатки энергии, и которому очень хочется спать.

Мы шли вниз аккуратно, проверяя каждый камень перед тем, как на него наступить. Богдан спустился чуть ниже меня и что-то кричал, но шум Эльзы заглушал любые звуки. Вода падала, с грохотом разбиваясь о камни и создавая сферу из капель вокруг водопада, так что я промок насквозь, оставив свой дождевик в рюкзаке. Доставать его сейчас было очень опасно, потому что я мог сорваться вниз от любого неловкого движения. Смирившись со своим положением, я ступал осторожно, стараясь повторять движения Богдана Ивановича.

Вот бы пройти сквозь эту неприступную стену воды! Спрятаться за ней и слушать шум водопада, пока не настанет зима. А когда он замерзнет, стучать по этой огромной ледяной массе, пока она не отколется и упадет. Какой же будет стоять грохот, его будет слышно даже в Рейнмуре! Наверняка организаторы выставки из ледяных фигур в центре города приедут и соберут весь ценный для них материал, сделают их него русалок и водяных. Как же забавно будет мне смотреть на эти фигуры, зная настоящий облик всех этих отвратительных сказочных созданий. Но разве сейчас время мечтать, балансируя на шатающихся камнях над пропастью?

Оказавшись примерно на середине скалы я понял, что попал в тупик. Впереди еще были камни, но выглядели они очень ненадежно и двигались при малейшем прикосновении. В поисках какого-то выхода я посмотрел вниз и не сразу увидел там Богдана Ивановича. Он зацепился за торчащие из скалы корни и карабкался вниз. Узлы мышц на его руках сливались с корнями деревьев, поэтому он выглядел почти как хамелеон на заросшем кустарником склоне скалы. Поняв, что это единственный выход, я прошел немного обратно и тоже начал спуск по корням.

Цепкие руки японского робота явно не были рассчитаны для такой работы. Вскоре все мое тело начало дрожать от нагрузки, и я отвязал рюкзак. Он полетел вниз и наверняка упал прямо на камни, раздавливая все банки с консервами. Без рюкзака я смог пролезть в небольшой образованный корнями гамак и даже немного подремать там, убаюканный шумом воды. Оглядевшись вокруг, я снова нашел каменистую тропу и легко спустился по ней к подножию водопада.

Богдан Иванович уже сидел внизу. Едва завидев меня издалека, он закричал:

– Ты ебнутый? Чуть не прибил меня своим рюкзаком!

Мне повезло, что рюкзак попал в скопление деревьев, которые смягчили его падение. Все повреждения ограничились треснутой линзой на запасных очках, которые лежали в боковом кармане. Богдан еще долгое время был недоволен моей выходкой и постоянно ворчал, когда мы отошли от реки и начали путь к болотам.

Здесь начинался настоящий лес, в котором кипела жизнь. Густые ветви высоких берёз почти закрывали солнце, а пропитанные смолой широкие сосны скрипели и бросали нам под ноги старые шишки. Лес словно укрывал нас своими ветвями от внешнего мира, чтобы мы не отвлекались на проплывающие мимо облака, угадывая в их причудливой форме разных животных. Они ведь все здесь, только посмотрите вокруг! Белки носятся по стволам деревьев, совы ухают с верхушек сосен, глухари токуют возле гнилых пней, куропатки шумят в зарослях дикой малины: новый мир сразу окружил нас оркестром звуков природы.

– Вот расшумелись, – сказал Богдан Иванович, – Видно, давно никто в этот лес не заходил».

Звуки леса убаюкивали. Когда мы присели отдохнуть возле черничной поляны, листья берёз зашелестели от свежего ветерка, и я задремал. Этот лес совсем не такой, как на Белом море. Здесь даже без тропы мы можем идти спокойно, находя большие просветы между деревьями. А там царит бурелом: поваленные деревья быстро зарастают мхом, превращая дорогу в настоящее мучение. Однажды я зацепился за те прогнившие ветки, и они схватили меня как когти Лешего. Может, это действительно был он? В очертаниях пня я видел пустые глазницы, образованный сломанной веткой кривой нос и скривившийся в ухмылке рот из треснувшей коры. Я даже был не в силах закричать и позвать на помощь собиравшую рядом ягоды маму, потому что меня сковал страх. Но Леший разжал свои пальцы и отпустил меня, прошептал «Беги…» и я вскочил на ноги, с треском ломая мохнатые ветки. Выбежав на тропу, я увидел спину мамы и успокоился. Она собирала чернику и махнула мне рукой, показывая на несколько пеньков. Они поросли опятами, а мой папа так любит жареные опята со сметаной! Я начал срезать грибы и бросать их в корзинку, обнажая очертания пеньков и боясь, что я снова увижу ужасную гримасу Лешего. Но выглянуло солнце, которое освятило какое-то подобие улыбки на складках старой коры. Даже если Леший здесь, он рад, что мы пришли в его лес! Я продолжил срезать опята, представляя, будто делаю Лешему модную прическу. «Вот эти поганки на макушке мы вам оставим, а опята на височках срежем. Сморите, какие у вас великолепные усы из отсыревшего мха! Немного подравняем и…Вуаля!» Судя по улыбке, Леший был доволен моей работой. А опята со сметаной получились такие вкусные, что папа попросил добавку.

– Хорош дрыхнуть блядь, надо успеть к дереву до темноты, – разбудил меня голос Богдана Ивановича. Кажется, он тоже немного подремал и шел, периодически громко зевая.

Лес становился все менее густым, и вскоре лишь редкие тоненькие сосны выглядывали из раскинувшихся перед нами бугров Вяземских болот. Полотно болот игралось всеми оттенками зеленого и желтого, только в отличие от освященных солнцем березовых листьев и травы на черничной поляне этот цвет был очень неприятен для глаза.

– Болотистый цвет, есть ведь такой? – произнес я свои мысли вслух.

– Наверное есть, а что? Вот мои штаны болотистые, – ответил Богдан Иванович. – и блевал я еще таким цветом, когда хоботок кикиморы попробовал.

– А здесь много кикимор водится?

– Дохуя! Сейчас сам увидишь.

Он оказался прав. Как только мы ступили на мягкий торф, с разных сторон раздалось шипение и писк. Болото заволокло туманом, и такое неожиданное изменение погоды казалось действительно сказочным.

– Вот тыж ёбтыж, еще и туман наколдовали, – выругался Богдан, и протянул мне свою походную трость, – Не отпускай, понял?

Я кивнул в ответ, но старый анчин вряд ли это заметил. Нас окутал туман, и я мог видеть только на расстоянии своей вытянутой руки, которая сжимала деревянный посох. Не знаю, как Богдан Иванович находил дорогу в этой окружившей нас непроницаемой дымке, но он ступал уверенно и тихо, полностью сконцентрировавшись на своём пути. Шипение вокруг становилось все сильнее, и вскоре я увидел кикимор. Они повылезали из гнилого торфа и медленно ползали почти у меня под ногами. Кикиморы извивались и как будто пытались взлететь: недоразвитые крылья на спине, тяжелые от налипшей от них грязи, отчаянно двигались, но вызывали лишь судорогу тоненьких тел. На фоне слабого туловища головы кикимор были огромными и как будто раздутыми от долгого пребывания в болоте. Их лбы выпирали вперед, практически свешиваясь на глаза, а длинный хоботок нетерпеливо двигался: возможно, они не могли видеть и находили дорогу с помощью этого хоботка, как многие насекомые. Из маленького рта стекала слизь бирюзового цвета, которая тут же вытиралась тонкими крысиными лапками и отправлялась обратно в рот.

Увлеченно рассматривая эти отвратительные создания, которые я видел впервые, я совсем забыл смотреть под ноги. Наступив на скользкую кочку, моя нога поехала в сторону, и я шумно упал в мерзкую жижу, выпустив трость из рук. Вокруг меня сразу послышалось оживление: кикиморы побежали врассыпную от неожиданности, но резко остановились и уставились на меня. Кроме того, кочка оказалась головой одной из кикимор, и она была в бешенстве, шипя и запрокинув голову назад и смотря на меня бешеными глазами, которые горели красным светом где-то в глубине, под козырьком нависшего тяжелого лба. Хоботок кикиморы пришел в движение, и начал бить по выделившийся из торфа болотной воде. Это подействовало как сигнал для других существ, и они набросились на меня.