Рессон выполняет свои обещания и дает тем, кто хочет зарабатывать на жизнь литературой, конкретные рекомендации. Таковы, например, указания для водевилистов:
Водевиль состоит из двадцати – двадцати двух сцен и около трех десятков куплетов, из которых хороши должны быть семь-восемь, хороший же куплет – это такой, который кончается остротой. С учетом этого проницательный читатель легко догадается, что для сочинения всякого водевиля довольно, чтобы три-четыре сотрудника, собравшись за завтраком, придумали каждый по две остроты; это означает, что готовы хорошие куплеты, а если готовы хорошие куплеты, значит, готов и весь водевиль. После этого нужно сочинить пикантное название, изобрести роль для модного актера, а потом несколько каламбуров и лацци. После этого самый слабый член шайки, иначе говоря, самый серьезный, сочиняет на основании того, что придумали его собратья, план пьесы. В сценарий помещают все шутки, вдохновленные шампанским, – и вот водевиль готов. Он наверняка будет иметь успех, особенно если один из соучастников знаком с каким-нибудь модным дельцом от литературы [Ibid.: 28–29]53.
Не менее конкретны указания, каким должен следовать сочинитель краткого исторического обзора:
Выберите наименее длинную историю интересующей вас страны; подсчитайте количество страниц; затем прикиньте, сколько страниц требуется вам; сравните эти числа; предположим, получится пропорция 1:5. Теперь превратите каждые пять страниц оригинала в одну страницу вашего сочинения и постарайтесь заканчивать каждый абзац антитезой – и вот вам ваш исторический обзор.
То же самое может быть отнесено и к автору учебников. Нет такого предмета, о котором не было бы написано множество страниц, всякий учебник – не что иное, как выжимка из предшествующих толстых трактатов. Итак, при сочинении учебника литератор должен действовать так же, как и при сочинении исторического обзора. Главное в его работе – помнить о литературной пропорции: предшествующий трактат относится к нынешнему как пять к одному [Ibid.: 34–35].
В главе, специально посвященной компиляциям, Рессон подробно объясняет, как действует, например, компилятор, избравший полем своей деятельности историю. Сначала Огюст (герой этой главы) нарезал куски из трудов различных историков и выдал в свет «Лучшие страницы истории Франции». За этой книгой последовали «Лучшие страницы истории Англии» и «Лучшие страницы истории Испании»; но не следует думать, что после «Лучших страниц истории Японии и Патагонии» Огюст остановился. После этого он взялся за французских историков XVII века и выдал «Роллена для юношества», «Вели для юношества», «Верто для юношества»54, но и на этом не остановился и выпустил «Роллена для барышень», «Роллена для подростков», «Роллена для детей», а потом проделал то же самое со всеми остальными историками. Последнее его сочинение называется «Мораль истории Франции». Он обещает, что за этой книгой последуют «Морали истории» всех стран мира [Raisson 1829: 197–198].
Заметим, что эта, казалось бы, карикатурная картина не так далека от действительности, как могло бы показаться; по другому поводу мне пришлось изучить библиографию реального компилятора середины XIX века по имени Жюст-Жан-Этьенн Руа (1794–1872). Так вот, этот неутомимый труженик пера представлен в каталоге Национальной библиотеки Франции 1449 позициями, в число которых входят истории Англии, Германии, России и Испании, Алжира и Египта, едва ли не всех королей Франции, Жанны д’Арк и Расина, Боссюэ и Фенелона, Тюренна и Вобана, Марии-Терезии и Марии-Антуанетты, Наполеона, войны в Италии в 1859 году и революции в Англии в 1688 году, французских колоний, тамплиеров, Соединенных Штатов Америки и т. д., и т. п.55
Рессон не только дает рекомендации по сочинению книг в разных жанрах, но и описывает выгодные литературные и окололитературные профессии. Первый в этом ряду – литературный маклер, человек, который «имеет право зваться литератором, хотя не написал ни единой строчки» (сейчас мы бы назвали его литературным агентом). Исследователи сходятся на том, что этой фигуре автор «Кодекса литератора», кто бы он ни был, придал черты Рессона, настоящего литературного импресарио. Это, кстати, может служить доказательством причастности реального Рессона к сочинению данной книги если не в роли автора, то уж наверняка в роли прототипа и вдохновителя. Появление такой профессии – тоже следствие коммерциализации и «индустриализации» словесности:
Прежде литератор занимался сочинительством; сегодня этим дело не ограничивается: мало закончить сочинение, нужно еще отыскать способ его продать, а в этом деле человеку, у которого нет ничего, кроме таланта, успеть нелегко. Книгопродавец без большой охоты решается на спекуляцию, которая наверняка потребует от него немалых трат, но совсем не наверняка принесет барыш; если воспользоваться выражением тривиальным, но принятым среди профессионалов, книгопродавцы всегда опасаются остаться на бобах.
Литературный маклер – это <…> посредник между двумя классами: литераторами и книгопродавцами; он сводит их друг с другом и дает им возможность заключать сделки, от которых и сам получает барыш. Он может не уметь писать, но обязан уметь говорить – говорить долго, говорить много и соблазнять покупателей. Он должен заводить связи с редакциями всех газет, обедать с главным редактором, завтракать с сотрудниками, а порой даже пить с приказчиками. Он подчинил себе листки всех направлений, а это, естественно, сводит его с книгопродавцами всех классов, всех рангов, а также и с большинством литераторов. В глазах первых он слывет выдающимся журналистом и литератором; в глазах вторых – книгопродавцем-маклером, который хоть и не имеет патента, но умеет находить деньги для оплаты талантов: каждый из них ищет его помощи, все они зарабатывают благодаря ему, а он зарабатывает благодаря им [Ibid.: 38–40].
А вот литератор-негоциант, чье ремесло «состоит не в том, чтобы создавать произведение, но в том, чтобы сбывать то, что уже произведено; его капитал заключается не в уме и не в идеях, но в ловкости и расторопности» (Ibid.: 48). Методы его работы Рессон демонстрирует на примере некоего Робера, который, приехав в Париж из провинции учиться праву, не примкнул ни к одной из противоборствующих партий, но завязал сношения с представителями каждой из них; не остановился он и на определенном жанре литературы; он зарабатывает на всех сразу:
Стоит разгореться интересной полемике по поводу последних политических событий, как Робер резюмирует ее в брошюре, а поскольку читатели брошюр все сплошь либералы, он окрашивает свое сочинение в либеральные тона; стоит войти в моду некоей методе обучения, он излагает ее основы в учебнике, а чтобы ее одобрил Университет, сообщает ей религиозную и монархическую форму, способную привлечь людей благомыслящих. Вообще начиная с философического трактата и кончая поваренной книгой нет такой темы, которую бы Робер не обработал и на которой бы не заработал. Редко какое из его сочинений не выходит несколькими изданиями, и слава его только ширится [Raisson 1829: 50–51].
Но ремесло литератора-негоцианта не ограничивается сочинением книги, способной принести большой доход. Успех надо готовить, и Рессон опять-таки объясняет, как это делается:
Не успеет Робер вычитать последние гранки своей новой книги, как у него уже готовы три десятка более или менее длинных статей о ней. В них новый шедевр расхваливают на разные лады, в зависимости от его направления. Для монархического успеха Робер именует себя полным именем, для успеха либерального пользуется инициалами. Приготовившись к делу таким образом, он отправляется к журналистам; он знает слабую сторону каждого из них. Одному нужно польстить, другого – долго упрашивать, третий смягчается, только когда выпьет: Робер идет навстречу любым вкусам; он добивается от каждого журналиста согласия написать статью – и тотчас вручает каждому ту, какую заблаговременно приготовил сам. Все они возвещают о выходе сочинения одного из наших самых выдающихся юных литераторов; но, если речь идет о брошюре, «Конституционная» станет превозносить ее за патриотизм и талант, а «Ежедневная», напротив, станет сожалеть о том, что даровитый автор не разделяет ее убеждений; зато если дело идет об учебнике, «Ежедневная» примется расхваливать набожность и благонравие автора, а «Конституционная» признает, что люди, подобные г-ну Роберу, делают честь той партии, к которой принадлежат [Ibid.: 52–53]56.
