Время. Говоря о времени, этот человек может употреблять гораздо большее количество разнообразных модальностей (качеств) времени, чем человек синтетического или предметного уровней — впрочем, это касается не только времени, но и любой другой области. Качества — это стихия идеалиста, и с их помощью он воспринимает и выражает мир, достигая порой необыкновенно выразительных эффектов. Каким же может быть у него время? Например: прошедшее и давно забытое. Это не значит, что это время действительно забыто, но это некий способ отношения к обстоятельствам и даже к людям, связанным с тем временем. Если к идеалисту приходит человек из того самого забытого времени, то, будучи наложенным на старого друга, эпитет «прошедшее и давно забытое» превращает его в некую бледную тень, едва ли имеющую большее существование, чем действительно давно забытое обстоятельство и переживание. Если же старый друг не сразу подпадет под магию указанной модальности и попытается как-то самовыразиться или проявиться, то он встретится с полнейшим непониманием идеалиста, и ему покажется, что тот как-то странно изменился и явно не хочет его видеть, не говоря уже о каком-то взаимодействии, общении или общих делах. Кроме «давно забытого» прошлого бывает еще прошлое, «сохранившееся на уровне приятных воспоминаний», материализованное в открытках, перечитываемых дневниках или стандартизированных рассказах. Это прошлое также не имеет никакого права на сколько-нибудь реальное существование сейчас, но к нему можно возвращаться за помощью, для заполнения досуга, с целью развлечения новых знакомых и т. п. Еще бывает прошлое «как источник мудрости», — некоторые обстоятельства или сюжеты, являющиеся своего рода притчевым запасником, то есть представляющие собой конденсированную жизненную мудрость, куда можно обращаться по мере необходимости и опираться на нее, интерпретируя каждый раз нужным для текущей жизни образом. Кроме того, прошлое у идеалиста, как и у других людей, может быть веселым, глупым, легкомысленным, поучительным или тяжелым, но за всеми этими эпитетами у него открывается гораздо более тонкое и конкретное содержание, чем можно подумать, просто слушая эти слова. Однако, попросив его уточнить, какой же смысл скрывается за глупым прошлым, вы вряд ли сможете точно его понять, потому что его ощущения — это тонкие оттенки качеств, которые поддаются передаче лишь с большим трудом. В лучшем случае, в качестве иллюстрации, он расскажет вам историю, которая передаст настроение того или иного периода своей жизни, но вы должны воспринимать именно настроение его рассказа, а не конкретные детали и подробности. Какое же это будет настроение? Ну, глупое, конечно. Но не просто глупое, а обаятельно глупое, легкомысленно обаятельно глупое, по-деревенски легкомысленно обаятельно глупое и т. д.

Отношения с прошлым и будущим у идеалиста, как правило, отмечены дополнительными качествами. Поскольку сами по себе атрибуты прошлого и будущего являются качествами, они апеллируют к его мировосприятию, но окрашиваются дополнительными оттенками, иногда многими. Будущее бывает «отдаленное», бывает «очень отдаленное», бывает «вероятное», «невероятное», «желательное при определенных условиях» и т. д. Какие-то из этих эпитетов наиболее тесно связаны у него с эпитетом «будущее», какие-то эпитеты сопутствуют в его внутреннем мире эпитету «прошлое», но какие именно, вам стоит выяснить, если вы хотите понять этого человека достаточно хорошо.

Логика. Для того, чтобы понять логику идеалиста, нужно тщательно разобраться с тем, что он считает основой для нее. По идее, основа математической логики — это факт, или утверждение. Однако само понятие факта или утверждения слишком конкретно для идеалиста, поэтому, если даже внешне речь его напоминает логическое рассуждение, качественный смысл он вкладывает не только в логические связки (и, или, не), но придает его также и логическим элементам, то есть фактам, которыми он оперирует. Обычно логика идеалиста достаточно текуча, поскольку объекты, которыми он оперирует, — это преимущественно качества или факты, их представляющие или к ним тяготеющие — каковые объекты, в принципе, плохо поддаются логической обработке, и поэтому, говоря про логику идеалиста, следует понимать, что это не более, чем логически ориентированная речь, смысл которой скорее убеждение, нежели доказательство. Например, имея целью доказать, что Днепр впадает в Черное море, идеалист не станет аргументировать это географической широтой и долготой реки вблизи устья и расположением Черного моря, а будет рассуждать в таком роде: «Вода в реке имеет склонность течь по направлению местности вниз; большая часть рек Восточно-европейской равнины течет или на север или на юг; располагаясь в южной ее части, Днепр, естественно, течет на юг, а единственный большой водоем в южной части равнины — это Черное море, а потому велика вероятность того, что Днепр впадает именно туда». Если идеалисту не нравятся чьи-то рассуждения, он не будет искать в них дыру, а даст некую общую оценку, например, он скажет: «Слабовато» или «Ваши рассуждения недостаточно стройны» или «Вы чересчур твердо стоите на своих позициях», — и возразить ему по существу будет чрезвычайно сложно. Зато если качество ваших рассуждений его устроит, например, они окажутся «достаточно изящными», «весьма стройными» или «емкими», то он примет их, даже если с точки зрения формальной логики вы допустили грубые ошибки. Этот человек совершенно спокойно может сказать собеседнику, пытающегося его в чем-то убедить: «Мне не нравятся ваши рассуждения, они убоги», — и сам он, получив подобную оценку, сочтет ее имеющей право на существование и, более того, она будет для него содержательной, хотя для прагматика в этих словах нет совершенно никакого смысла.

Энергия. Если для мистика-харизматика характерна неопределенная сила, собирающая людей вокруг абстрактной идеи, то для идеалиста характерна сила, направляющая людей к определенному аспекту или качеству. При этом сам идеалист является носителем этого качества и оно проявляется через него с чрезвычайной энергией. Однако чересчур конкретно специфицировать энергию и предопределять формы, в которых она выразится, идеалист не склонен.

Например, идеалист в роли учителя рисования ограничивается тем, что приносит в класс кисти и краски, ставит композицию и вдохновляет учеников на то, чтобы они начали рисовать, а уже конкретные цвета и формы, которые они выбирают, волнуют его гораздо менее, чем некое общее эстетическое чувство или эстетическая вибрация, которая повисает над классом и которую он старательно поддерживает. Неудачные и некрасивые линии, плохо сочетающиеся краски на листах отдельных учеников его нисколько не огорчают, если он в целом видит, что ученики вдохновляются и стараются. Он верит в силу своего эстетического потока, который рано или поздно проникнет в души его учеников. Учитель рисования предметного уровня ведет уроки совершенно по-другому, тщательно исправляет ошибки, иногда сам рисует в альбомах учеников, и это совершенно другой тип учителя.

Если говорить о социальной деятельности, этому человеку хорошо поручать какой-нибудь ее аспект, например, аспект деятельности фирмы, который соответствует его склонностям, и тогда он будет следить за тем, чтобы соответствующие энергии и качества вошли в плоть и кровь фирмы и наполнили ее целиком; при этом о других аспектах ее деятельности он может совсем не думать (эти сферы можно поручить другому человеку, также качественного уровня, но с иными склонностями).

Любимые роли и герои. Вообще, чтобы лучше понять человека, следует узнать, каковы его любимые роли и любимые сказочные и литературные герои. Любимые роли идеалиста в театре называются характерными, это роли, которые представляют какую-либо черту характера, какое-либо качество героя и содержание роли заключается в развитии и проработке этого качества, в его демонстрации в различных ситуациях и на различном материале.

Если говорить, например, о сюжете волшебной сказки, герой которой совершает путешествие в потусторонее тридевятое царство, проходит множество испытаний и получает разнообразные магические умения, то, с точки зрения идеалиста, он слишком универсален. Строго говоря, героя сказки следовало бы отнести к синтетическому типу: он должен уметь делать все, а волшебные помощники, с которыми он учится дружить и волшебные предметы, которыми он учится пользоваться, представляют собой как бы аспекты его будущей синтетической силы. Идеалист, как правило, идентифицирует себя именно с такими помощниками, символизирующими определенные качества или черты, — так например, Василиса Премудрая и Конек-горбунок представляют качество мудрости, способность найти выход из затруднительного положения, Змей-горыныч представляет качество разрушения, а второстепенные герои: Объедало, Опивало, искусные мастера любых профессий, например, фехтовальщик, который может крутить над собой меч с такой скоростью, что ни одна капля дождя на него не попадает, — все эти персонажи представляют собой различные качества, и с ними с удовольствием идентифицируется идеалист. Так начинается сказка Пушкина о царе Салтане: