Я кивнула.
– Я и тем двоим тоже его дала, – зачем-то сообщила добрая бухгалтерша, пока писала на клочке бумаги адрес скромняги Бениамина Марковича Баблосова.
– С чемоданом моим пропал. Ага, вот уж нашел с чем пропадать. Будь ты неладен! – ворчала я, пока ехала в Бутово.
В центре, куда ни глянь, стояли припаркованные к офисам новенькие «Эволюшены», «Спайдеры», «Эклипсы», а в Бутове я почти сразу забрела на какую-то помойку… Да еще хлынул дождь, хотя на Плющихе, откуда я приехала, было жарко и солнечно. Дом Баблосова я нашла быстро, но вот с подъездом ошиблась.
Перепрыгивая через битое стекло и лужи, я наконец подошла к первому подъезду… Задумчивый пьяница под дверным козырьком поднял на меня небесно-голубые глаза и попросил сто рублей… Я, не раздумывая ни секунды, вытащила кошелек.
– Вы случайно не знаете Бениамина Марковича из восемнадцатой квартиры? – без сожаления расставшись с двумя синими купюрами, спросила я.
– Знаю, – алконавт затряс головой, пряча сотню в карман. – А пойдем, я тебе покажу. Моя фамилия Сусанин, знаешь такую?
Квартира на втором этаже, в которую мы забрели, представляла собой склад подержанной мебели, мусора и стеклотары… На кухне вопил телевизор, рядом сидела баба в халате и красила ногти на правой ноге, аккуратно положив ее на стол. Стол дрожал.
Алкаш, тыкая пальцем в мою сторону, прыснул:
– Знакомься, Лидка, это Бенькина шмара, хе-хе!
Баба лениво мазнула по мне взглядом.
– Некогда мне, пошли, – вдруг разозлился алкаш и подтолкнул меня к двери.
– Ни еды, ни бухла, ни денег, – пока шли наверх, жаловался Сусанин. – Вот его берлога, – кивнул он на рыжую в потеках масляной краски дверь. – Только Бенька съехал на той неделе еще, козел безрогий, – мрачно добавил он. – Блин, ща б сдохнуть!
Я до упора нажала черную кнопку звонка, а алкаш, напевая и матерясь, уже спускался вниз.
– Приехала, поцеловала дверь и ушла! – возвращаясь по теплой грязи к метро, мрачно ворчала я.
Было уже четыре часа дня, дождь закончился.
«Фантастически подло забирать чужие чемоданы!» – спускаясь по эскалатору, думала я о Баблосове. Напоследок я решила посидеть где-нибудь в кафе, ведь в Москву теперь долго не соберусь. Ноги сами понесли меня обратно на Плющиху, потому что именно в кофейне на углу я познакомилась с Бобром.
Я села за маленький столик в углу, он был в крошках от предыдущих едоков, но меня это не смутило, я вдруг остро ощутила, что хорошая жизнь прошла мимо меня… Я выбрала коньяк, большой кусище бекона с яичницей, горячий пирог с малиной и двойной кофе. И пока ждала заказ, просто смотрела по сторонам, незаметно разглядывая людей…
И мне стало вдруг хорошо – здесь и сейчас, в углу теплого кафе… Я сняла мокрые босоножки, и ноги мои быстро высохли, а коньяк оказался той самой горечи, которая греет душу и не пьянит. «Бог с ним, с пропавшим чемоданом. Там и вещей-то с гулькин нос!» – миролюбиво думала я, заказывая еще коньяку.
Тут в голове у меня что-то щелкнуло, потому что за окном, мне показалось, я увидела знакомый «Бентли», который загораживала какая-то чрезвычайно толстая дама с бобиком на поводке. В машину садился Петр Мартынович Чернов с какой-то блондинкой, отдаленно похожей на ту, которую я видела в этом кафе пару месяцев назад.
Но хоть в голове у меня и щелкнуло что-то – больше ничего не произошло. «Петр Мартынович с блондинкой, ага… Ну и что, ну и ладно, а мне-то какое дело? Харизматик, царь породы, брюки в клетку… Пошел к черту!»
С чем сравнить ушедшую любовь, скажите, пожалуйста, мне? Она воздушным змеем улетает на твоих глазах, и нет желания ее поймать. Унесет ли ее ветер, упадет ли она на землю – все равно!
– Ни разу не помог, ни разочка. – Я оглянулась в поисках официантки и, заказав третью порцию коньяку, быстро выпила его, расплатилась и вышла на улицу.
С неба лил настырный дождь. Я шла к метро и думала, кто же все-таки нанял мне именитого адвоката и вытащил из СИЗО?
Бобер?! Нет, только не он… Что у Петра Мартыновича за душой, кроме «Бентли» и костюма в клетку? Блондинка!
Москва, поздний вечер, утихающий дождь… Так захотелось вдруг остаться в ней, а не ехать в свою конурку с мышами у реки, но надо было уезжать.
Я споткнулась, подумав, что лучше и не пытаться больше коньяком притупить свои чувства… Рядом бесшумно остановился темный знакомый автомобиль, и из него поманила меня пальчиком мадам Ингрид.
– Раз ты больше не собираешься заниматься колдовством, я хочу вернуть свой камень, – магиня протянула руку, – так заведено…
– Конечно, – я вытащила теплый и живой кусок гудрона из сумки. – Берите. Какая уж тут магия, мне б остатки костей не растерять! Может быть, знаете, какое будущее меня ожидает, мадам Ингрид?
– Света, твое будущее так светло, что весело приподнять занавеску! – рассмеялась магиня и погрозила мне пальцем.
– Да вы что! А выйду ли я замуж, в таком случае? – изумленно пробормотала я. – Или так и проживу одна?
– Ну почему все так хотят замуж? – проворчала магиня. – А за вдовца с десятью птенцами пойдешь? – фыркнула она, и темно-синий «Порше» стремительно влился в движение на перекрестке.
«Только вдовца с птенцами мне не хватало, к халупе в придачу!» – думала я, пока ехала в метро.
Мне вдруг стало жаль волшебного камня, я ведь так ни разу и не воспользовалась его силой. Я бы хотела оставить его себе на долгую память, думала я, перебегая вокзальную площадь… Меня толкали люди, а по ноге била большая бутылка коньяка «Камю», которую я купила на остатки денег в круглосуточном магазине у метро.
«Я до сих пор хожу по Москве и ищу свое счастье… Когда уж наконец я найду его?» – запрыгивая в электричку, думала я.
На город спускалась ночь. Напротив меня сидела парочка – павлин и пава… Через проход играли в карты молодые мужики в темных очках, и я незаметно, как мне казалось, вытащила бутылку и бумажный стаканчик – просто у меня болела душа!
Я пришла в себя, лежа в луже, меня насухо облизывал незнакомый щенок с мохнатыми ушами… Я кое-как поднялась и огляделась… И как же я обрадовалась, когда обнаружила себя у реки, совсем неподалеку от дома! Как я попала в лужу, не знаю до сих пор… На руке у меня был намотан пакет, в нем лежал пустой кошелек с мелочью и ключи от халупы.
– Быть хозяйкой жизни не получилось, – объяснила я щенку заплетающимся языком. – Ну, пойдешь со мной? – наклонилась я к нему.
И мы побрели к дому по лужам, щенок бежал впереди, встряхивая мокрыми ушами и оглядываясь на меня, а я хромала следом и охала, потому что где-то посеяла свои серебряные босоножки…
Оказывается, выпасть из жизни на пять часов и обнаружить себя в теплой луже вблизи от дома и щенячьи глаза рядом и шершавый, как корчетка, щенячий язык, лижущий твой лоб, – это самое сумасшедшее счастье, испытанное мной за сорок лет.
– У меня шикарно, заходи и устраивайся, как дома! – Открывая дверь, я минут пять приглашала щенка внутрь, но он лег у крыльца и, положив морду на скрещенные лапы, закрыл глаза.
– Ну, ладно-ладно, не хочешь, я не настаиваю… Ты заходи иногда, – попросила я и, наскоро умывшись, завалилась спать, забыв закрыть дверь…
Чемодан
Уже вторую неделю шел дождь…
Уже вторую неделю мимо меня к остановке пробегал мокрый кот с поджатыми ушами и садился вместе со мной в маршрутку, чтобы доехать до вокзала «зайцем». Ни на меня, ни на остальных пассажиров кот внимания не обращал, а сразу прятался под самым дальним сиденьем и выползал оттуда, когда маршрутка резко тормозила в самом конце пути.
– Палыч, выручай, – попросила я начальника вокзала, когда узнала, что он раздает котят от кошки из зала ожидания.
– Тебе какого оставить? – спросил въедливый Палыч. – Черного? Или в дым?
– Только не рыжего, – предупредила я. – Рыжие – наглые.
– Откуда знаешь? У тебя оба мужа были брюнеты, – проворчал седой Палыч. – Ладно, будет тебе в дым, подрастет, и недельки через две забирай. Только сама приходи, а то я забуду!