– Мою квартиру – на эту халупу? – возмутилась я. – Не ожидала, что мое новое жилье будет походить на собачью будку!

– Да не пугайтесь, – Дудкин открыл калитку. – Дом крепкий и не очень старый, здесь речник Савельев жил, пока не утонул в прошлом году.

От реки пахло тиной, по воде плыли ветки, пакеты из-под молока и пивные банки. Я с опаской приблизилась к микроскопическому домику с одним слепым окошком, наглухо закрытым деревянными ставнями. С крыши свисали куски проржавленного железа, до которого я могла свободно дотронуться рукой.

– Ну, вы тут сами, ладно? – протянул мне ключи и откланялся следователь. – Мне еще в комиссию по делам несовершеннолетних до часу надо успеть. И не забудьте завтра сходить к нотариусу и оформить все документы на дом. Читайте их внимательнее, слышите? – дважды повторил он, и я кивнула, чувствуя себя заложницей большого обмана.

У крыльца валялась куча сучковатых поленьев, и я, взобравшись на нее, внимательно осмотрела крышу. Значит, дом надо топить, узрев небольшую трубу, подумала я.

От крыльца до воды было около десяти метров, я осмотрела высокий фундамент и немного успокоилась, кирпичи были крепкими, лишь пара угловых раскрошились.

«Вот он, мой дом из ниоткуда», – открыв непривычно тяжелый висячий замок, я заглянула в терраску, в углу которой стояли болотные сапоги.

– Зимой он точно промерзает, – войдя в единственную комнату, я огляделась. – Нет, все не так плохо на самом деле, если не брать в расчет легкую заброшенность места.

Маленькая голландская печь в углу, стол, табуретка, деревянный топчан, вот и все, что было в единственной комнате. И мутная городская река за окном, от которой рябило в глазах.

Я пригляделась и на противоположном берегу обнаружила закрытый с утра бар «Гибралтар».

«По вечерам оттуда будет доноситься музыка…» – помечтала я, представив себя голенастой старушенцией, ловко подсекающей из огорода на удочку пескарей.

Я обошла каждый уголок дома и вдруг поняла, что он мне нравится. Я закрыла ставни и дверь и уже с дороги, оглянувшись на кусочек крыши среди ив, окончательно решила брать дом себе.

Поймав попутный трактор, я поехала ночевать к дочке.

Бар «Под мухой»

Я вышла от нотариуса с кипой документов.

– Дом-развалюшка перейдет в вашу собственность через две недели, – объяснила мне нотариус.

«И можно начинать жизнь с нуля!» – перебегая дорогу, ликовала я и чуть не попала под велосипед.

Мимо со свистом пронеслась бабка в пробковом шлеме и спортивном костюме. За бабкой, ноздря в ноздрю, бежали два бультерьера. В Дракине легион таких сумасшедших бабок с выводками собак.

И тут я вспомнила, что мне надо зайти к той самой Леле Залуцкой, бывшей театральной костюмерше и знакомой сестер Хвалынских. Именно Леля Леонидовна Залуцкая, в девичестве Рыжикова, любившая и сама пропустить стаканчик-другой, выступала посредницей моего к ним подселения.

Я постучалась в дверь коммунальной квартиры неподалеку от автовокзала и вошла. Пахло гречневыми блинами, значит, Леля дома, поняла я.

На кухне у плиты ко мне спиной стояла высокая кудлатая старуха и ножом снимала со сковородки толстый блин. Кому-то нравятся молодые лица, а мне пожившие… Карта жизни, в основном топографическая, отпечаталась на длинной физиономии Лели Леонидовны, на ее шее и ушах. Большеротая и надменная дама с мешками под глазами и лошадиным подбородком, Леля оглянулась, ничуть не удивившись моему приходу.

– Садись, – кивнула она. – Все скитаешься?

– Скоро вернусь, – пробормотала я, усаживаясь на табуретку, когда-то крашенную в синий цвет.

– Ты не нервничай, а рассказывай, – налила стакан черного чаю Леля и подвинула его ко мне. – Бери блин, правда, без сметаны, – ворчливо предупредила она.

Халат цвета увядшей розы распахнулся на Леле, и я нечаянно узрела ночную застиранную рубашку в полоску.

– Пропали? Уже пятый день? Недолго, – закуривая, безразлично допытывалась Леля. – А чего им здесь делать? – громко возмутилась она. – Крепкие старухи, их поленом не убьешь…

Сзади бабка, а спереди все еще дама, вот такая невидаль сидела и пыхтела от возмущения. Никакой дряхлости на Лелином лошадином лице за шестьдесят с лишним лет так и не наросло.

– Когда мы работали, они тоже исчезали время от времени, – нехотя жуя блин, ворчала бывшая костюмерша. – Это демоны, а не сестры… А ты выпить принесла? – внезапно спросила Леля, с пристрастием глядя на мою сумку.

– Так и живешь отшельницей? – вытаскивая четыре бутылки пива и воблу, задала я риторический вопрос.

– Так и живу, – согласилась Леля, открывая пиво. – Да кому они нужны, эти два тощих привидения? – снова возмутилась она. – Найдутся! Правильно, что уходишь от них, раз у тебя дом есть. Последнее дело со старухами жить. Им помирать пора, а в тебе еще жизни сколько.

– Ты же мне их порекомендовали, – напомнила я.

– У тебя выхода не было тогда, раз в гадалки пошла, даже я до такого не скатывалась никогда, – отрезала Залуцкая.

И тут меня разобрал смех.

– Согласна, сглупила, – я перекрестилась на календарь с Казанской Божьей Матерью в углу.

– Тебе в церковь сходить и раскаяться в грехах надо, а не тут креститься, – кидая пустую бутылку под стол, проворчала Леля.

– Да какие грехи? – отмахнулась я.

– Не скажи. – Леля вытащила платок из кармана и высморкалась. – Ты совершила большой грех, а раз не понимаешь, то совершаешь еще больший.

Я кивнула, решив не вступать в спор – уж больно скользкая тема.

– А ты давно их видела? – поинтересовалась я.

– Лет семь назад. – Леля Залуцкая снова закурила и усмехнулась сквозь дым. – Ты подожди, я сейчас… Смотри, какие они были в балете «Керубино» тридцать лет назад, – вернулась она с фотоальбомом.

– Похожи, – согласилась я, рассматривая сестер Хвалынских в белоснежных пачках. – Тут ведь вот еще дело в чем, привезли гроб с телом Эмилии из Рима, Лель…

Леля тихо всхлипнула и открыла вторую бутылку пива.

– Помянем? – предложила она.

И я проглотила полстакана теплого пива, продолжая с интересом перелистывать альбом. Даже на снимках тридцатилетней давности Эмилия Хвалынская выглядела явно аристократичнее своих сестер.

– Как же они спились? – снова начиная листать альбом, спросила я.

– Очень просто, – отмахнулась Леля.

– Но все-таки ты помнишь это время?

Леля внезапно разозлилась:

– Знаешь, мужчины, у которых было много женщин, похожи на сырое мясо, обсиженное мухами! Они теряют вкус к жизни, пресытившись, и часто устраивают шоу из собственной жизни. – И Леля, прищурившись, зло добавила: – Мне тут подумалось, и женщины тоже!

– Им, наверное, было скучно, – предположила я. – Каждый волен жить, как хочет?

– Тут главное – суметь остановиться, – отбросила папироску Леля. – Похоже, им надо было вываляться в грязи, чтобы почувствовать себя еще хуже…

– Но зачем им чувствовать себя хуже? Не понимаю.

– Наверное, обычная жизнь казалась им унылой и пресной, – Леля хмыкнула, – ведь балерины рано уходят на пенсию… Так вот, они сначала неплохо жили, ходили в бассейн, следили за собой и лишь потом начали пить… Не от плохой жизни, заметь, скорей от хорошей.

– Лель, а некий Чернов был мужем Марианны? – набравшись смелости, спросила я.

– Петька, что ль, лошадиная задница? – хмыкнула Леля и непристойно выругалась. – Женился из-за прописки, а потом слинял… Альфонс классический, с достоинством носит пиджак, вот и все его достоинства! Своего не упустит, а ты откуда его знаешь? – У Лели вдруг загорелись глаза…

– Мне пора, Лель, – я сообразила, что мне лучше уйти сию секунду. – Жаль, что ничего не узнала про сестер.

Леля Леонидовна, накинув плащ, вышла на улицу вслед за мной. То, что было потом, я не люблю вспоминать, потому что, будучи участницей разнообразных мистических событий, я до сих пор не верю в них, такой вот парадокс.

Так вот на Лелю что-то нашло, я это заметила, когда она пила вторую бутылку пива. И на улице, оглядевшись, она накренилась к моему уху и сказала дословно: