Нет, никуда не пойду, буду здесь всех бесить.

С помощью смекалки, сдобренной шипением и ругательствами, разобрала коробку, спрятанную под крыльцом, на части и постелила на ступеньку. Присела, поерзала и с тоской вспомнила чудесное гнездышко, в котором мы с Лайзом тренировали магию. Я пошевелила пальчиками на ногах, зябко потерла голые лодыжки. На глаза упала непослушная прядка.

И тут до меня дошло-о-о…

Мои змейки пропали!

Меня охватила паника, я яростно щупала голову и не находила ни одной змеи, только волосы – темные и густые, как в старые добрые времена. Как я мечтала в первые дни адаптации о них, как скучала по их приятной тяжести… Но сейчас мне казалось, от меня оторвали часть, причем, я думаю, самую лучшую. Стало больно и обидно, как будто меня обманули. Да что там! Меня и правда надули, сначала шантажом заманили на этот их проклятый корпоративный бал, потом Лайз нагородил с три огорода того, что я даже осмыслить еще не успела, а после просто закинул в портал!

Я ему что, шутка, что ли?

Я смахнула выступившие злые слезы и ойкнула. На запястье была ранка, покрытая запекшейся кровью. Твою ж дивизию, Лайз, ты мне на все ответишь и за все! Я лизнула порез и поморщилась, больно. Нет счастья ни в личной жизни, ни в пространственных перемещениях. Я подперла голову кулаком и замерла в ожидании. Однажды кто-то да придет, или откроют изнутри, а тут сюрприз на картонке сидит. Узнаю точно, куда меня занесло, а от этого уже и плясать дальше буду.

Однако время шло, и наступила ночь, а «обеденный» перерыв все не заканчивался. Я пару раз вставала и молотила в дверь, иногда даже ногами. Не вышли даже вездесущие соседи! Что мне еще надо было сделать? Поджечь что-нибудь? В итоге я прикорнула, как последняя бродяжка, прямо тут, на картонке.

Мне ничего не снилось, но перед самым пробуждением я четко услышала звук, который прочно ассоциировался с уборщиком Сорамару. Да так явно, что, не размыкая век, я промямлила:

– Уйди, не мешай… Я сама уберу…

А потом проснулась и рывком села. Поясницу прострелило от неудобного положения, и я чуть не взвыла. Предрассветные сумерки светлели, но одинокую фигуру с черенком, медленно направляющуюся ко мне, я разглядела отлично и без горгоньего зрения. И была сейчас беззащитна как никогда.

– Чего расселась? Коробку для мусора сломала. Иди отсюда, пьянь! – дворник замахнулся на меня метлой, но, видя мое чересчур радостное лицо, отошел в сторону и перекрестился.

– И правда, дом! Я вернулась домой! – заорала я и попрыгала на месте.

– Наркоманка! – возмутился дворник.

– Чо орете, как коты в марте, а? – со второго этажа салона на нас смотрело заспанное женское лицо. – Я тэбэ за чо деньга плачу? Шоб ты по утрам под окном вай-вай орал? Мусор шкряб-шкряб, денежка получай, орать не надо, вай вей!

Пока женщина проводила разборки с дворником, я решила уйти по-английски, раз уж хотя бы убедилась, что это не какая-то там неизвестная мне волшебная страна, а самая нормальная, с дворниками и голосящими бабами. Потихоньку повернулась и хотела уже нырнуть в переулок, как широкая ладонь тяжело опустилась мне на плечо.

– Куда собралась, золотко?

Я икнула и медленно обернулась.

Передо мной стояла самая настоящая цыганка: тысяча разных юбок, кокетливо повязанный вокруг пояса платок с монетами, ярко-розовая блузка, красная косынка на кудрявой голове еле держалась, настолько хорошо природа одарила ее шевелюрой. Ну точно как из сериала про Кармелиту.

– Домой, – пискнула я.

Цыганка схватила меня за руку, задев ранку, и я зашипела.

– Ай, нэ! – женщина бесцеремонно развернула меня и второй рукой пошарила в области декольте. Мозг отказывался понимать, что со мной происходит. Возможно, это и есть хваленая способность забывать самое страшное?

Меня прекратили щупать, сгребли в объятия и сжали так, что, наверное, силе этой цыганки позавидовал бы даже Ллейшах.

– Дочка! Предки благословили! Люди добрые, у меня дочка! – теперь уже заорала цыганка, заставив несчастного дворника подпрыгнуть вместе с метлой.

Улица окрасилась в нежно-розовый, рассвет полностью разогнал темноту, и из каждого магазинчика или лавки вывалилась куча народу. Цыганки постарше обнимали нас, помоложе – щипали и фыркали, дети гикающей толпой проносились мимо. Мужчины держались в стороне, многие из них были с папиросками, словно приклеенными к уголку рта. И где же они все были, когда я полночи звала хоть кого-нибудь?!

– Вай, Софа-джан, чего орешь, утро портишь? – седой мужчина в шелковой рубахе подошел к нам, распространяя вокруг непередаваемое амбре из одеколона «Шипр» и табака из самокрутки.

– Предки дочку послали! – она стянула с головы косынку, хлопнула ей об коленку и подняла наверх мою раненую руку. – Смотрите все! А на груди знак наш!

– Эээ, грудь показывать не буду! – я попыталась высвободиться, но цыганка держала как клещами.

Седой пристально посмотрел на меня, а потом резко крикнул:

– Вайме!

На улице мгновенно установилась тишина, даже смуглый младенец прекратил кричать и заинтересованно следил за мужчиной.

– Дочь! Моя дочь! – так же радостно заорал тот, и меня увлек водоворот из новых объятий, щипков, поцелуев. Кто-то совал мне в руки лепешку, кто-то тянул в дом, совсем обнаглевшие пытались вытряхнуть меня из платья, предлагая взамен яркие тряпки. Их ждало разочарование, потому что в это платье меня запихивали в четыре руки, так просто его не снять.

– Погодите, – пыталась я остановить этот цветастый хоровод. – Постойте! Я… Вы меня с кем-то путаете!

По итогу посреди улицы по мановению волшебной палочки соорудили длиннющий стол, лавки, скатерть, все как полагается, а меня усадили на почетное место во главе вместе с первой цыганкой и седым мужиком. Я категорически не понимала, что тут происходит. При чем здесь чья-то дочь и я? Какой знак у меня на груди? Буквально день назад на ней не было даже маленькой родинки, не то что какого-то там знака. Не совру, если скажу, что в таком глубочайшем непонимании я не находилась, даже когда воскресла на кушетке в медкабинете Зусмана.

Новоиспеченная мать поставила передо мной тарелку с пюре и котлетой, пододвинула огромную миску с овощным салатом и махнула рукой девчонке. Та быстренько притащила большой закопченный чайник и налила мне травяного отвара. Пахло все нереально вкусно, аж рот наполнился слюной.

– Не стесняйся, кушай! Пока будешь есть, я тебе все расскажу. Старая Софа видит больше, чем другие, зуб даю!

На ее месте я бы не стала делать таких заявлений, потому что еще пару минут назад она улыбалась и сверкала золотыми коронками.

– Почему обеденный перерыв? – это первое, что я смогла выдавить, послушно налетая на угощение. Грех не есть, когда так настойчиво предлагают. А если отравят, так мне не привыкать умирать.

– Перепутала! – цыганка махнула рукой, ей поднесли табличку, она ее перевернула, и на обратной стороне было написано «Закрыто».

– Почему вы называете меня дочкой? – задала я второй вопрос, торопливо запивая его чаем. Горьковато, но жажду утоляет, а после сна на крыльце пить ой как хочется.

Софа глядела на меня, подперев щеку кулаком, с материнским умилением.

– Потому что ты…

На улице вдруг загоготали еще сильней, и ответ Софы потонул в радостном «Едут! Едут!». Я насторожилась. А если это настоящая дочка катит? Наверное, пора мне и честь знать.

Но не тут-то было. Меня снова обхватили, закутали в огромный цветастый платок и вытолкнули из-за стола ближе к арке, которая вела во двор. Там стояла телега, груженая соломой, и оттуда как раз в этот момент спрыгнул Амилота собственной персоной, помятый, замотанный в одеяло, но живой. Я кинулась навстречу, замедляясь по мере того, как остальные пассажиры телеги выбирались наружу.

Морис, Рэнди, Мия и Светка!

Меня охватила такая эйфория, что аж звезды перед глазами замерцали. Скажи мне кто-то при жизни, что я буду настолько счастлива видеть эти рожи, рассмеялась бы в лицо. Но я рада. Просто до одурения счастлива, что все целы и нашли меня.