Литмир - Электронная Библиотека

Префект намеренно медлил с одеванием: несколько раз слуга менял расположение складок тоги. Наконец, когда, по мнению Пилата, наси и его тесть прождали достаточно долго, он вошел в кабинет. Это была небольшая комната с двумя узкими окнами. Против входа стоял маленький столик со столешницей из полированного мрамора, около него слуги поставили курульное кресло. Чуть сбоку от стола находились три простых табурета, в дальнем углу возвышался большой деревянный сундук с бронзовыми накладками по углам и массивным замком в виде львиной головы. Поскольку этот кабинет в отсутствии префекта занимал фрументарий, то, пока Иосиф и его тесть ждали выхода Пилата, около двери, ведущей на галерею, стоял легионер. Префект вошел, жестом отпустив солдата. Тот отдал честь и, четко повернувшись, застучал калигами по доскам галереи. Наси и бар Шет обратили внимание на траурную тогу перфекта, как только он появился.

– У тебя горе, господин? – начал разговор Иосиф.

– Я скорблю по убитому другу, боевому товарищу, павшему от предательского удара, – префект лгал: он не только не служил вместе с убитым Фундарием, но и до сего дня даже не слышал о нем.

– Весь Эрец-Исраэль скорбит о твоем друге. Совершить убийство в дни праздника, пролить кровь на улицах святого города …

Иосиф увлекся. Он говорил, как говорил бы в Синедрионе, уснащая речь витиеватыми оборотами, цитируя священные книги. Понтий Пилат слушал его невнимательно, прекрасно понимая, что главное сегодня будет сказано не этим еще молодым благообразным человеком, а его тестем. Глядя на ораторствующего наси, Пилат подумал, что если бы Пракситель или Фидий задумали изваять статую главы Синедриона, то своей моделью обязательно сделали бы Иосифа.

Заметив, что префект его не слушает, наси скомкал речь и замолчал. В разговор вступил Хананни бар Шет:

– Мы скорбим вместе с тобой, господин, и привела нас сюда скорбь уважаемого человека, человека богобоязненного и послушного воле цезаря Тиберия и твоей воле.

– О ком ты говоришь? – спросил Пилат, внимательно разглядывая собеседника. Он впервые так близко видел Ана – так иногда называли бар Шета, – хотя был наслышан о нем. Перед ним сидел негласный правитель города – один из немногих, чьи слова весили тяжелей свинца. За внешностью пожилого человека – бар Шета трудно было назвать стариком – Пилат увидел хищника, безжалостного и осторожного.

– Я, господин, говорю об Аббе бар Гедалии, – ответил Ан.

– Его сын – достойный молодой человек, украшение Эрец-Исраэля, – попал в неприятную историю. Твои воины задержали его как виновника смерти того офицера.

– Выбирай слова! – в голосе префекта зазвучал металл римских мечей. – Не в смерти, а в убийстве заслуженного офицера, отмеченного за боевые заслуги самим цезарем Тиберием, когда тот командовал Панонскими легионами. А это преступление не только против римского гражданина, но и против римской государственности! За это – смерть! А если учесть, что нападавшие – не римские граждане, то распятие на видном месте в назидание остальным!

– Но, господин префект, – вкрадчивым, медовым голосом произнес бар Шет, – этот юноша – сын достойного отца: он не мог быть причастным к убийству, тем более римлянина. И, если он оказался на месте преступления, то совершенно случайно, и тем самым вызвал подозрение твоих солдат.

Пилат, выслушав Хананни, взял со стола несколько ситовников, пробежал их глазами и положил обратно, оставив в руке один.

– Вот показания всадников алы баттавов. Они утверждают, что арестованный сын Аббы бар Гедалия напал на римского офицера. Именно он нанес смертельный удар трибуну Фундарию, или тот, другой, – солдаты не видели. А может быть, это не просто убийство? – взгляд префекта остановился на Иосифе и стал совсем ледяным. – Может быть, это жертвоприношение вашему богу, и совершено оно с согласия жрецов вашего храма, ведь зарезал же отец своего первенца и принес в жертву богу.

Прокуратор замолчал, внимательно наблюдая за собеседниками. Ужас холодными лапами сжал души Иосифа и его тестя. Души их повисли на тонких ниточках, которые вот-вот обрежет слепая эллинская пряха. Они не ожидали, что в голове этого, пусть и просвещенного римлянина, родится такая мысль, полная змеиного коварства. Мысль, угрожавшая именно им, мысль, которая позволит префекту расправиться с ними, не трогая народ. И народ не поднимется на их защиту: бедный всегда враг богатого так же, как и чужеземец. Префект спокойно наблюдал за растерянностью этих иудеев. Он видел ужас, который они старались скрыть, и понимал, что теперь они пойдут на любые условия. Пилат не собирался проводить карательных акций: этого не одобрят в Риме, да и мертвому Фундарию они не помогут, а, чтобы провести показательную казнь, хватит и тех двоих, что сидят в подвале претория тем более, что фрументарий обещал к утру следующего дня арестовать третьего.

«Фундарию уже ничем не поможешь – надо подумать о себе», – так размышлял Понтий Пилат. И хотя эта мысль казалась ему немного циничной, зато верной и правильной. Пока префект размышлял, бар Шет сумел подавить страх, но ему нужно было время, чтобы обдумать новые условия сделки, которые теперь можно было предложить римлянину. Он бросил короткий взгляд на зятя. Тот, уловив этот взгляд, начал торопливо:

– Игемон, – второпях наси употребил арамейское слово вместо римского dominus, – наверное, плохо осведомлен о вере народа Эрец-Исраэль.

– Плевать я хотел на вашу веру! – перебил Пилат первосвященника. – Есть, был и будет божественный цезарь Тиберий!!!

– Наш бог запрещает жертвовать человеков, – продолжал Иосиф, словно, не слыша слов префекта. – И человек, о котором ты упомянул, – наш праотец Авраам не зарезал своего сына. Он собирался сделать это, чтобы доказать свою преданность Яхве. Но ангел, посланный богом, остановил его, и глас божий возвестил о неприятии Яхве жертвы человеческой. Мы приносим в жертву агнцев, птиц, но не людей. Иудей, придя в Храм в праздник Песах, приносит жертвенные шекели.

«Которыми вы удачно спекулируете», – подумал Пилат, хорошо осведомленный о финансовых операциях жрецов с жертвенными деньгами и размерах их прибылей.

– Поэтому, господин, – закончил речь Иосиф, – нас нельзя обвинить в жертвоприношении человека, тем более римлянина.

Иосиф замолчал. Молчал и Пилат, ожидая, когда в разговор вступит Хананни, но поскольку тот тоже не проронил ни слова, префект произнес:

– Все это так, Иосиф, и говорил ты убедительно, но, – префект сделал паузу, – но это известно тебе. Об этом мало кто знает в Антиохии и совершенно не знают в Риме. Ты думаешь, что сенаторы утомляют себя изучением вашей веры? Если ты так думаешь, то ошибаешься, Иосиф. Для сенаторов важно только одно: убийство римского офицера. И если его можно объяснить жертвоприношением, то так и доложат цезарю Тиберию, не вникая в подробности. А я, если не покараю виновных, буду наказан. И вот еще, – Пилат взял со стола ситовник, – донесение начальника патруля декуриона Дагалайфа. Тут сказано, что вчера, накануне праздника, группа бородатых людей хотела побить камнями некую женщину, но прежде, чем декурион успел вмешаться, толпу остановил некий человек. Декурион проверил данного человека: им оказался житель Галилеи, каменщик, работающий на стройке недалеко от Назарета. Бородатые люди, как я понимаю, – это фарисеи, а ведь они заседают в Синедрионе. Сегодня – женщина, завтра – римский офицер, а дальше что? Я тебя спрашиваю, Ан!

– Фарисеи, – тщательно подбирая слова, как мастер подбирает камешки для мозаики, ответил бар Шет, – люди, ревностно чтущие закон и иногда нарушающие границы дозволенного. Скорей всего, эта женщина совершила прелюбодеяние, за что по нашему закону надлежит ее побить камнями. Фарисеи просто в гневе забыли, что право жизни и смерти теперь принадлежит римлянам. Но я, господин, хотел говорить о другом. Ты сказал, что должен наказать виновных, – и это верно. Но кто будет этим виновным? Вот о чем я хотел поговорить с тобой. Иуешуа-Варраван бар Абба – единственный сын уважаемого тамкара…

18
{"b":"885178","o":1}