– Дай-то бог, дай-то бог, – отвечал ВА, нервно теребя чёрный ус, и покусывая по очереди то верхнюю чувственную губу, то нижнюю тоже чувственную губу.

Надо отдать ему должное: хоть наша студия и была по большому счёту его халтуркой, он относился к своей работе серьёзно и вложил в нас немало сил и, я бы сказала, души.

– Ну, ребята, я в вас верю! – сказал он и спустился в зал, где сел рядом со своим другом – известным местным композитором Богучарским, которого пригласил на премьеру для моральной поддержки.

Мы выстроились на сцене в ряд, и занавес открылся. По команде режиссера мы дружно и без запинок показали несколько упражнений по ритмике и движению. Для публики показ актёрской «кухни» был неожиданностью, и нам аплодировали довольно дружно. После этого был мой выход с «Подсолнухом». Как и в день приёма в студию, я почувствовала лёгкость в членах необыкновенную, в результате красиво распустилась и ещё более красиво завяла на сцене, чем сорвала бурные аплодисменты. Затем пошли этюды. Я участвовала только в последнем, и спустилась в зал, чтобы посмотреть на ребят.

Первый этюд назывался «Убийство муравья». Катя Весёлкина с Витей Сторыгиным вышли из-за кулисы, держась за руки.

– Как хорошо! Слышишь, кукушка кукует? – спросила Катя.

– Слышу. Давай отдохнём?

– Давай.

Они сели на пол, и Витя, запинаясь и краснея начал объясняться Кате в любви. Катя смущённо ему внимала, теребя подол платья. Вдруг Витя увидел на Катиной руке муравья и, не долго думая, прихлопнул его ладонью. Катя неожиданно возмутилась:

– Зачем ты его убил?

– Он же тебя мог укусить!

– Живодёр! – воскликнула Катя и, вскочив на ноги, побежала со сцены в зал, потом выскочила из зала в заранее открытую дверь и побежала по коридору, а Витя помчался за ней, крича:

– Катя-я-я-я, прости-и-и-и…

Звуки его голоса затихли где-то в конце коридора, а в зале ещё несколько секунд стояла полная тишина, которая взорвалась бурными, продолжительными аплодисментами, переходящими в овации. Вроде бы ничего особенного, но у них получилось так здорово, что у меня даже мурашки по телу побежали. Было по-настоящему жалко парня, потому что убийство муравья на самом деле оказалось убийством хрупкого первого чувства девушки.

После «Убийства муравья» следовало ещё одно убийство: Лара Бекмуратова с Володей Фоминым показали этюд на революционную тему. Володя был старше нас на год, учился не с нами, а на третьем курсе факультета французского языка, и нам очень повезло, что он в студию пришёл. Володя оказался по-настоящему талантливым, пожалуй, он единственный из нас всех мог бы стать настоящим актёром. Совсем не красавец: высокий, худой и нескладный, с пшеничными волосами, крупным носом уточкой и голубыми глазами, он походил на мультяшного Иванушку-дурачка. Себе на уме, однако. Лара была полной ему противоположностью: симпатичная метиска невысокого роста с узкими глазами и ладной фигуркой. Это не помешало им по сюжету этюда быть братом и сестрой, причём, из дворянского сословия. Он – белая контра, она – революционерка-большевичка. Если в «Убийстве муравья» ребята убегали из зала в коридор, то в этом этюде, наоборот: Володя гнался за Ларисой по коридору, потом они влетели в зал, взбежали на сцену и там он её, запыхавшуюся и обессиленную, припёр, наконец, к стенке. Лара обернулась к нему лицом, и они узнали друг друга.

– Вольдемар!? Володя! Донт щуут ми! (Не убивай меня!), – умоляющим голосом простонала Лара по-английски.

– Жё туа тюре кон ля шьен! (Я застрелю тебя как собаку!), – ответил ей брат по-французски.

Он медленно поднял «маузер», целясь Ларе прямо в сердце. В этот момент Витя Сторыгин должен был за кулисами громко ударить палкой по специально принесённой для этого этюда кастрюле, чтобы сымитировать звук выстрела. Но Витя замешкался – возможно, засмотрелся на их игру. Володя нажал на курок, но выстрела не последовало. Он поднёс свой маузер к глазам и с недоумением стал его разглядывать. В этот момент выстрел, наконец, прозвучал. Володя от неожиданности вздрогнул, уставился на непослушный маузер уже не с недоумением, а с испугом, потом решил всё-таки прицелиться ещё раз. Витя ударил по кастрюле, Володя нажал на курок (именно в такой последовательности), и смертельно раненая Лара, корчась от невыносимой боли, начала медленно опускаться. Но она не просто упала на пол, а буквально сползла со сцены в зал, и только там тихо скончалась у ног ошарашенной администрации факультета. Володя же бросил оземь свой маузер и, схватившись за голову, с диким воем убежал за кулису. Несмотря на накладку, этюд публике очень понравился – особенно зрители были тронуты мучительной кончиной революционерки, которую они наблюдали, вскочив со своих мест.

Про последний этюд, в котором участвовало шесть человек, включая меня, и не этюд даже, а маленький спектакль о жителях блокадного Ленинграда, ВА после премьеры сказал, что в зале многие плакали.

После этюда я почувствовала дикую усталость и опустошение – столько эмоций было вложено в роль дочери, только что узнавшей о гибели отца на фронте. Посмотревшись в зеркало, я обнаружила, что глаза у меня красные и нос слегка припух. «Это не Скрипицына», подумала я. Посидела минут пять, чтобы успокоиться, спустилась в туалет и умылась ледяной водой.

Мой выход был в самом конце первого действия, поэтому я, не торопясь, переоделась в школьную форму с чёрным фартучком и пионерским галстуком. На ноги натянула белые гольфы, приспустив один из них, на голове соорудила два хвостика с большими белыми бантами, взяла в руки портфель, и встала в позу гордой неприступности. Теперь это была Скрипицына – на все сто. Я вприпрыжку направилась к залу и остановилась у открытой двери так, чтобы меня никто не видел. До моего выхода оставалось две реплики. Когда я, размахивая портфелем, вбежала в зал, зрители дружно засмеялись и не удержались от аплодисментов: ни дать, ни взять – шестиклассница! Концовка акта прошла на ура, если не считать очередной маленькой накладки: у Лидки, сидевшей за кулисой, заело будильник, который должен был имитировать мой звонок в дверь. Мне пришлось с раздражением и нетерпением произнести: «Опять этот звонок не работает!», и колотить в «дверь» кулаками.

Когда мы все вышли на поклон, нам не только аплодировали, но и кричали «Браво!». Мы втащили Владимира Александровича на сцену, и он раскланивался вместе с нами. Было видно, что он не просто доволен нашим выступлением – он лучился от счастья! А уж мы! У меня, например, на какое-то мгновение появилось ощущение власти над людьми – ты стоишь на пьедестале, и тебе рукоплещут те, что слились в единую массу у подножия этого пьедестала. Ощущение это было мимолётным, но сильным. Наверное, подобные чувства испытывали древнеримские триумфаторы, с той только разницей, что они к этой власти стремились в течение всей своей жизни, добывая славу мечём и кровью, а мы завоевали её ненасильственным путём. Случился наш столь неожиданный успех, скорее всего, потому, что от нас ожидали меньшего, да и публика была благосклонна. Но, думаю, не последнюю роль здесь сыграла и наша непосредственность, и вдохновение, которое все мы испытывали, впервые в жизни выйдя на сцену.

Когда страсти улеглись, зам. декана по воспитательной работе Ирина Фёдоровна, поблагодарив ВА за прекрасное выступление его подопечных, от имени администрации вручила ему чёрного чугунного лося с раскидистыми рогами и памятной гравировкой на подставке.

Публика постепенно разошлась, а мы всё никак не могли успокоиться, бурно обсуждая своё выступление. Всегда придирчивый ВА признался нам, что он такого успеха не ожидал, и даже боялся провала, но мы – молодцы, нас просто и покритиковать не за что. Обращаясь ко мне, он сказал:

– А Богучарскому твой «Подсолнух» больше всего понравился.

Тут я решила, что самое время сообщить ВА о сюрпризе, который мы для него приготовили:

– Владимир Александрович, это дело нужно отметить. Мы небольшой банкет соорудили, на который вас торжественно приглашаем.