Обжигающе горячий поцелуй. Он проникает в самое сердце. Просачивается внутрь меня раскаленными угольками. Заставляет кровь кипеть.

Я целовалась всего лишь дважды. Один раз еще в деревне. Одноклассник пытался послюнявить мои губы на одной из местных дискотек. Меня тогда чуть не стошнило. Да и на танцы я ходить перестала.

Второй раз уже здесь, в городе. Изрядно набравшийся клиент решил, что его поцелуй – лучшая для меня награда. Получил струю из баллончика прямо в лицо. Больше не появлялся. А я тогда весь вечер провела в ванной, пытаясь зубной щеткой и мятной пастой избавится от противного вкуса во рту.

Этот поцелуй другой. Во-первых, он не слюнявый. Властные мужские губы умело накрывают мои. Слегка втягивают по очереди. Уверено движутся вперед. Разводят. Горячий язык, как захватчик, проникает внутрь. Моментально подавляет любое сопротивление. Хотя, какое там сопротивление?

Разве я сопротивляюсь? Даже подумать об этом не успеваю. А если б и подумала, то, наверное, и тогда бы сопротивляться не стала. Понимание этого ничуть ситуацию не облегчает. Я все равно не знаю, как поступить дальше.

Сквозь кровь, бьющуюся в висках, слышу резкий звук растегивающейся молнии, шорох плотной джинсовой ткани. Мирон тянет мою ладонь. Опускает вниз. Накрывает ею что-то. Что-то невероятно твердое и… горячее.

– Погладь его, детка! У меня от тебя крышу сносит!

Сам имитирует несколько движений, крепко сжимая мою ладонь. Теперь дыхание перехватывает не только от поцелуя, но и от ощущения, что держу в руке огромный мужской член. Я их на картинках только и видела в разделе анатомии.

– Ну, что скажешь? Нравится?

Он по-своему интерпретирует мою заминку.

– До конского тебе, конечно, далеко. Но большой. Нестандартно крупный даже. Вены через чур выпуклые. Ты не болен?

Мирон тоже на секунду останавливается, а затем ржать начинает. Хохочет так, что давится смехом. Закашливается. Отодвигается. Прячет своего монстра обратно в штаны.

– Подожди. Давай, еще посмотрю. Может диагноз поставлю.

– Не… Не надо, – опять ржет, – ты мне не диагноз поставишь. Ты меня до психотравмы доведешь. На женщин ведь вставать перестанет. Поехали, кошечка. Домой тебя отвезу. От греха подальше.

– И даже насиловать не будешь?

Черт! Чего голос то звучит так разочаровано?

– Я девушек не насилую. Ты меня не за того приняла.

Снова выезжаем на дорогу. В этот раз он ведет аккуратно. Надо же. Так тоже умеет? Не только гнать что есть дури на красный.

Где-то на середине пути, вспоминаю, что адрес то я не сказала. А он и не спрашивал. Может к себе домой решил отвезти?

– Мирон, а куда мы едем?

– Домой. Я же сказал.

– А к кому домой? Я ведь адрес тебе свой не сказала?

– Ты ведь живешь там же, где работаешь?

Воу! Даже это знает.

– Тебе по связям на меня досье собрали? Не плохо у вас служба безопасности работает.

– Считай, что так. Можешь считать, что я даже знаю, какого цвета белье ты любишь носить.

– И какого же?

Самой интересно становится. Никогда такой ерундой не заморачивалась. Лишь бы удобное было, недорогое, да состав понатуральнее. Не переношу синтетику. Вся кожа чесаться начинает.

– Тебе нравится черное, кружевное, шелковое. Как и мне.

Даже возразить не получается на такую дерзость. Рядом с Мироном во мне борются две противоположности. Желание сблизиться и оказаться как можно дальше. Я сама еще не разобралась, боюсь я этого человека или нет.

Порой он ведет себя странно. Например, подкараулил у универа. Разузнал про меня информацию. Или полез целоваться, перед этим едва не угодив в ДТП. Но стоит взглянуть на его улыбку, как все страхи испаряются напрочь. И хочется поверить в любой сказочный бред. Даже если потом будет невыносимо больно приходить в себя.

– Спасибо, что подвез.

Собираюсь вылезать, как только машина тормозит. Но он одним движением удерживает меня на сидении. Придвигается совсем близко. Сейчас я могу совершенно четко разглядеть его глаза.

Цвет все равно теряется. Грязное рваное небо, отражающееся в лужах на асфальте. Но где-то пробивается яркая синева бескрайнего чистого небосклона.

Истинная романтика. В отличии от фраз, срывающихся с его языка.

– Значит так, кис! Я звоню – ты отвечаешь. Я приглашаю – ты идешь. Я приезжаю – ты…

Выразительный взгляд на меня.

– Не открываю дверь?

– Раздвигаешь ножки.

Пальцы выразительно скользят по моему бедру. От них внутрь словно проникают невидимые разряды тока. А его слегка пошлый бархатный голос впечатывается в самое сердце.

– А если я против?

Перехватываю его ладонь. Безуспешно стараюсь замедлить скольжение.

– У тебя, конечно, есть право выбора, – склоняется к самой моей шее. Ведет по коже влажным языком, – например, в какой позе хочешь, чтобы я тебя трахнул? Или, как глубоко принять мой член по время минета. На этом все.

– Ты псих! – выдыхаю.

Надо бы закричать. Вырваться. Выбраться наружу. Добежать до подъезда и скрыться за надежным железом двери. Но все мое тело словно парализованное не может сдвинуться с места. Не может оторваться от этого мужчины. Он обездвиживает меня своим ядовитым дыханием.

– А еще тату мне сделаешь… бесплатно. Я ведь уже выиграл спор?

– Ну, уж нет! – мысли о нашем споре немного приводят в чувство.

Я совсем из ума выжила, если решила позволить этому мужчине делать со мной все, что он пожелает.

Толкаю ладонями в крепкую грудь, и он позволяет мне выбраться. Именно позволяет. Ведь я уже поняла. Хватка Мирона – стальная ловушка. Мне самой ни в жизнь не справиться.

– Я даю тебе на размышление неделю, – летит мне вслед.

– И что же будет потом? – слегка замираю возле дверцы.

– Потом я приду и возьму все, что полагается мне, сам. И ты не откажешь, Ариша. Мне еще никто не отказывал.

Хлопаю дверцей, и машина срывается с места. Быстро скрывается в лабиринте узких дворов. А я пытаюсь отвести взгляд. Пытаюсь унять грохочущее в груди сердце. Я ведь не хочу этого мужчину. Совершенно точно нет!

Мирон

Сладкий запах персиков, которые бабушка срывала прямо с дерева, пока я гостил в ее домике на юге то непродолжительное время, все еще витает вокруг. Проникает в кожаную обивку дорого салона. В мою одежду. Въедается сильнее любого дешманского ароматизатора, типа елочки, или прочего кала, что болтается у таксистов, дабы перебить запах блевотины от пьяных пассажиров в салоне.

Когда-то и я катался на таком уебищном транспорте. Да, что там. Когда-то и я считал такси предметом роскоши и большую часть своей жизни ходил пешком. До истертых в дыры кроссовок. Они тоже уже давно гниют на свалке. Как и вся моя прошлая дешевая жизнь. Отвратительная жизнь.

В ней не было ничего хорошего после смерти родителей. Разве лишь те пару лет, проведенных у бабки, которая и доброй то не была. Но по-своему обо мне заботилась. А потом и она умерла. Все вокруг меня умирают. Наверное, я и сам скоро сдохну. Бесславный конец такого бесславного, как я, ублюдка.

Но я ни о чем не жалею. Только попробовать бы еще раз тех сладких румяных, как закат над морем, персиков.

Прикрываю глаза и откидываюсь на сидение. Двигатель заглушен. Машина на ручнике в какой-то подворотне. А я… Расстегиваю ширинку и достаю свой член. Он, зараза такой, колом стоит. И все из-за наглой мелкой девчонки. Думал трахну ее по-быстрому. Ну, или хотя бы сладкий минет получу.

Снова ржать, как придурок, начинаю. Давно со мной подобного не было. Но как только вспомню ее сравнение с конским членом, ничего поделать не могу. Легкие разрывает. Давно я так не веселился. Беззаботный снаружи, я чувствую, как гниль этого мира поедает меня изнутри.

Она словно плесень на хлебе. Появившись, уже не уйдет. И никакие средства не помогут. Дом, где поселилась плесень, особенно самая страшная – черная, легче спалить дотла.