Иногда ты целовала меня в висок, если я лежал на боку. Я непроизвольно улыбался этому, бормотал что-то нежное в полудреме.

Иногда, в игривом настроении, ты кусала меня за бок. Точнее, чуть-чуть прикусывала и делала вид, что жуешь. Это было немного страшно и ужасно щекотно. В меньшей степени я переживал за то, что ты оттяпаешь от меня кусок мяса, и куда сильнее – что от щекотки я неудачно дернусь и случайно заеду тебе локтем в нос.

Иногда я просыпался за пару минут до будильника и с сожалением обнаруживал себя в кровати одним. Я выходил из спальни, спускался на первый этаж и находил тебя свернувшейся где-нибудь в кресле или на диване с застывшими следами крови в уголках губ и под ногтями. Я прибирал ночной бардак, накрывал тебя пледом и, поцеловав в лоб, тихонько уходил на работу.

Иногда, после очередного превращения, когда луна уже шла на убыль, ты не вылезала из постели и могла проваляться в ней несколько дней, восстанавливая силы. Ближе к ночи я прокрадывался в спальню, стараясь не разбудить тебя. Засыпать в такие моменты было трудно. Ты знала, что после полнолуния храпишь особенно мощно? Но не так, как, например, храпела моя бабушка. Ее громогласный, но равномерный храп как будто держал строгий ритм. Твой же храп джазовый, синкопированный. Резкий всхрап стремительно сменяется свистящим посапыванием, чтобы минутой позже трансформироваться во что-то среднее между хрюканьем мопса и утиным кряком. Это бибоп. Разве уснешь под бибоп? И разве можно его не любить?

В общем, я проявлял терпение и чуткость, старался быть внимательным, не обижался по пустякам, и ты была благодарна. Тебе было трудно, но ты тоже старалась ради меня, и я это очень ценил. Я был уверен, если окружу тебя заботой, все образуется само собой.

Иногда казалось, что так и вышло. На небе светила полная луна, а ты не превращалась. Может, дело было в горьком травяном сборе, который ты стала пить, а может, сработал эффект плацебо. Или ты просто привыкла, адаптировалась. Какая разница? Я был так рад. Казалось, мы оба счастливы.

Путешествия с оборотнем – тот еще стресс. И для оборотня, и для его попутчика. Хоть ты и не превращалась уже давно, я все равно четко планировал наши перемещения с учетом лунных фаз. Не хотелось бы каких-то эксцессов. Вдруг ты обратилась бы прямо в полете? Или на паспортном контроле? Когда наш рейс в Гоа задержали почти на сутки, я был в панике, места себе не находил. Да, до полнолуния оставалось еще три-четыре дня, но мало ли что…

Я, может быть, немного невротик. Помню, после первого же занятия по писательскому мастерству нам задали придумать сюжет на тему обсессии, одержимости кем-либо или чем-нибудь. Я задумался о писательских обсессиях, которые тоже своего рода невроз. Ну, знаешь, например, на странице должно быть ровно двести слов (можешь не считать, это не тот случай). Или все слова в строке должны начинаться с разных букв, как у Довлатова. Или текст должен быть написан от первого и второго лица таким образом, чтобы не был понятен пол персонажей. У меня есть такой рассказ. Наверное, он тебе не понравился. Все, что ты сказала, прочитав его, – это сухое «вот тут понятно, что рассказчик – мужчина». Мне точно еще есть чему учиться.

В путешествии мы провели несколько месяцев. Гоа – это штат брезента, Аравийского моря, чеснока с мелкими зубчиками, толстых меню с сальным страницами, английского со смешным акцентом, евреев с их хршекающим грубоватым говором, состарившихся неформалов, муссонов, легкой травы, обязательного кишечного отравления, красной пыли, мусора, бездомных коров и гоняющих их по пляжу собак, пальм, баньянов и обветшалых португальских вилл, католических крестов, украшенных цветами, пучков горящих благовоний, ярких сари, разговоров с незнакомцами, потолочных вентиляторов, фруктовых соков, перебоев с электричеством, босых ног, мопедов, морских звезд цвета песка, маленьких крабиков, роющих норки-дырочки, приливов и отливов, месяца, завалившегося на спину, и медленной жизни.

Да, гоанская жизнь крутила нас в своем непредсказуемом танце. Сумбур первых дней в ритме джаз-мануша или фанданго сменился протяжным лиссабонским фаду. Здесь мы играли во взрослых и счастливых. Мы курили, изредка пили вино или что покрепче и никуда не спешили. Влипали в пустяковые неприятности, которые тут же решались сами собой. Валялись на пляже, купались в океане. Здесь рано темнело, и густо клубилась ночь. В бесконечной темноте всякий раз мы искали дорогу к нашему дому на ощупь. Мы могли часами сидеть на крыльце, наслаждаясь ночной прохладой, и вслушиваться в тишину, в глубине которой стрекотали сверчки и жужжали электричеством провода. Здесь я забыл, что ты оборотень.

Здесь было все, кроме редких таежных трав. И когда они кончились, все изменилось. Ты стала жаловаться, что тебе здесь все чуждо, что тут грязно, что индийцы утомляют, что наше съемное жилье совсем не уютное, что ты скучаешь по дому. И ты снова обратилась, застав меня врасплох. Загрызла священную корову. Карма была безнадежно испорчена. Меня охватила паника, и я тут же взял билеты назад.

Я думал, что ты соскучилась по нашему с тобой дому. Что ты устала от путешествия. Что тебе нужно продолжать пить свои травки. Что, когда мы вернемся, никаких проблем не будет. Наверное, я так тебя и не понял.

По возвращении домой все будто началось заново. Мы ссорились, ты запиралась от меня в своей комнате, оборачивалась вервольфом, а вернувшись в человеческий облик, была так измождена, что целыми днями лежала в кровати. Прописанный тебе травяной сбор ты пить отказалась. Я недоумевал почему. Не потому, что он противный и горький, объясняла ты, а потому, что всю жизнь пить какие-то травы – это отрицать свою сущность. Потому что я полюбил тебя вервольфом, а теперь хочу, чтобы ты перестала им быть.

Я не знал, что делать. У меня копились вопросы, но задавать ни один из них я тебе не хотел. То ли из трусости, то ли из нерешительности. Просто прокручивал в голове диалог, который разыгрывал за нас обоих. Сам спрашивал и тут же сам отвечал. После этого спрашивать что-то у тебя казалось таким бессмысленным. Наверное, и у тебя копились вопросы о наших отношениях и о нашем будущем. И как назло, ты тоже хранила молчание.

Но если страница должна закончиться вопросом, то что бы ты тогда спросила?

Я боялся бросать монетку. Я ведь мог и не бросать ее вовсе. Просто написал бы так, как сам решил. Но нет, пожалуй, этого я боялся еще больше. Лучше уж монетка.

В баре битком. Ты зашла первой и растворилась в массе людей с пивными стаканами. Я волочился следом, пока мой путь не перерезала знакомая. Саша, фамилию не знаю. Вы с ней чем-то похожи, только она точно не оборотень. Мы широко улыбнулись друг другу. Секундная неловкость, я приобнял ее.

– Как ты? Так давно не виделись! Ты ушла из моей любимой кофейни?

– Да, это отдельная история. Я как-нибудь тебе расскажу.

Она касалась меня рукой, пока говорила. Хотелось продолжить разговор, но Сашу уже утянули подруги. Помню, ты как-то сказала: «Мне кажется, ты нравишься этой девочке». Я сделал вид, что не понимаю. «Ну, той бариста. Ты как-то ждал меня за столиком. Я когда заходила, она тебе улыбалась, а потом меня заметила и засмущалась». Это твое волчье чутье?

Я все еще улыбался, когда догнал тебя. Ты уже заказала пиво. Пили молча. Мы с тобой словно замерли.

– Как твой писательский курс? – ожила ты.

– Прислали новое задание. Надо выбрать какое-то событие из жизни, недавнее, и, отталкиваясь от него, придумать сюжет.

Я отпил немного пива и продолжил:

– Потом нужно подкинуть монетку. Если решка – сюжет от этого события развивается в положительную сторону, а орел – наоборот. Типа, событие ведет к чему-то плохому.

– Прикольно! И что ты выбрал?

– Пока ничего, – соврал я. – А ты бы что выбрала?

Нам было из чего выбирать. Мы опять поссорились. Ты улетела к родным (интересно, они тоже оборотни?). Ты вернулась. Мы помирились. Наверное. Тут я почувствовал на себе Сашин взгляд, он дотянулся до меня с противоположного конца барной стойки. Прослушал, что ты ответила.