* * * Незнакомый мужской голос Выкрикивает твое имя на улице. Тебя бросает в пот, и пару секунд Ты думаешь, стоит ли оборачиваться. И когда наконец обернешься, Увидишь мужчину, с укоризной смотрящего На свою шестилетнюю дочь, Стоящую в луже. А тебя уже никогда не окликнет голос С отеческой укоризной. Но что-то снова и снова заставит тебя обернуться. * * * Если меня не будет, когда ты придешь, Если серый асфальт будет так же блестящ и скучен, Ты присядь на диване и просто послушай дождь, А потом проживи мою жизнь, как я, только намного лучше. Назовись новым именем, поцелуй за меня детей, И зимой не ходи без варежек и рейтуз. И дыши, как будто бы жизнь одна на девять твоих смертей И в бескрайнем мире твой путь прям и узок. Не пиши ничего, кроме списка завтрашних дел, Ни стихов, ни прозы, ни любовных писем. И пойми, что ни сытость душ, ни потребность тел — Ничто тебя не унизит. * * * Если я снова буду, когда ты придешь, Я надеюсь, ты сможешь меня простить За нелепую, но безобидную ложь, Будто я научилась жить. ИСТОРИЯ ДЖОЗЕФА ПРИСТЛИ Судя по всему, Джозеф Пристли был никудышным священником. В его голове было столько вопросов, словно каждый день на завтрак, обед и ужин он съедал по целому плоду с того самого дерева. Он спрашивал себя, почему в городе, где так много людей и камней, фыркающих лошадей и пыли, в городе, где так много неба, если научиться смотреть выше, в городе, где так много Бога, если научиться смотреть глубже, почему в этом городе ему так тяжело дышится? Почему там, где нет ни образа, ни подобия, где деревья сплошной стеной закрывают небо, растят свои кольца и безропотно отдают свою жизнь любому, кто их не просит – жуку или дровосеку, почему там – в лесу – так легко и свободно дышится полной грудью — и до дрожи и боли он чувствует мир и Бога? Джозефу Пристли было мало ответов – он искал доказательств. И вот он пускает маленькую мышку под стеклянный колпак, смотрит, как она мечется в поисках вдоха и, не найдя его, падает и замирает. «Это ничего, — думает Джозеф Пристли, — я просто должен был знать, и теперь я знаю, другая выживет». Он берет еще одну мышку и вместе с ней под колпак ставит горшочек с веточкой мяты, и хочет выйти из комнаты, но упирается во что-то большое и прозрачное. Ему становится душно и страшно, и только одна мысль крутится в его голове: я первая или вторая? первая или вторая? СИНДРОМ АДАМА Ночью снова Лилит не спится, всё на ощупь считает ребра. «Вот тринадцатое – сгодится? – чтобы был из него воссоздан Тот, кто в губы целует нежно, кто дыханьем щекочет спину, Никогда не скажет, что любит. Можно мне из ребра мужчину, Чтоб помады хотелось алой, а еще каблуков и платьев, Чтобы я и не вспоминала, что лежало на мне проклятье Милых мальчиков не в сезон: летом – жарких, зимой – холодных? Я не помню ничьих имен. Мне хотелось лишь быть свободной. И теперь я как та река, обмелевшая: ил, осколки. Я прошу теперь пустяка, и прошу, как всегда, ненадолго (Лицемерие про половины может только Адам сморозить): Можно мне из ребра мужчину, чтобы было не больно бросить?» Проза
Иван Коберницкий Родился в 1996 году в Шортандах. Живет в Санкт-Петербурге. Окончил факультет ландшафтной архитектуры СПбГЛТУ. Участник 22-го Форума молодых писателей России и зарубежья «Липки». Пишет прозу и стихотворения. Похвала и критика Публикация в рамках совместного проекта журнала с Ассоциацией союзов писателей и издателей России (АСПИР). Юлиан испытывал особый трепет от одной мысли, что принадлежит к последнему поколению начинающих писателей. Или же писателей вообще. Откормленная нейросеть уже могла за полчаса выдать что-то дельное. А у него рассказ в восемь тысяч знаков отнял часов шесть, не считая времени на раздумья и подготовку. Юлиан пощелкал мышкой, подправил разбивку на абзацы, еще раз бегло оглядел свой труд и запостил его в виде статьи. А затем принялся судорожно обновлять страницу. Бесполезное занятие! Начпис нацепил куртку и вышел на улицу продышаться. Он долго шарахался по округе и продолжал бы еще, если б не схвативший за горло и щеки морозец. Вернувшись в съемную комнату, которая после улицы казалась ему тропическим островом, Юлиан первым делом поспешил к ноутбуку. Девять комментариев! Вот что значит иметь виртуальных друзей-творцов. Автор почувствовал себя победителем олимпиады: сначала районной по бисероплетению, немногим позже – всемирной, по плаванию в похвале. От радости ему даже захотелось вкусить гречишного меда из нетронутого ведерка. Каждый празднует по-своему. Он вернулся с общей кухни, сел за скрипучий стул и запустил столовую ложку в сахаристые равнины, пахнущие лугом. Тут цокнуло уведомление – кто-то ему написал. Не откладывая ложки, Юлиан умудрился тыкнуть на поле «Мессенджер». Сообщение было от Арсения, известного в узких кругах под псевдонимом Кукумбер Грин. Медоеда тут же обдало холодком… Знакомство с Арсением состоялось давно, когда он только делал первые шаги в писательстве, о коих принято благополучно забывать. С тех пор Кукумбер всегда помогал ему дельным советом. Но вместе с тем задевал за живое. Нет, ему было чуждо ехидство или иносказание. Просто даже самый положительный отзыв зачастую казался Юлиану перечеркнутым каким-то мелким критическим замечанием. Предпросмотр приоткрывал завесу лишь частично: – Привет! Прочитал твой рассказ. Хочу тебя пох… |
