Она вскоре устала и села на зеленом откосе. Я расположился у ее ног и схватил ее руки, маленькие исколотые иглой руки; это растрогало меня. Я подумал: – Вот знаки святого труда. – О, сударь, сударь! знаете ли вы, что значат они, – эти знаки святого труда? Они говорят о сплетнях мастерской, о сальностях, рассказываемых шёпотом, о загрязненном воображении, об утраченном целомудрии, о бессмысленной болтовне, об убожестве повседневных привычек, об узости кругозора женщин из простонародья, царящей в голове той, которая носит на конце пальцев знаки святого труда. Мы стали глядеть друг другу в глаза. Какую власть имеет взгляд женщины, как он волнует, захватывает, овладевает, господствует! Каким бесконечно глубоким и многообещающим кажется он! Это называется глядеть в душу! Что за вздор, сударь! Если бы действительно видели душу, не делали бы глупостей, поверьте.

Одним словом, я попал, как кур во щи, сумасшедший. Я хотел обнять ее. Она сказала: – Лапы прочь!

Тогда я стал подле нее на колени и открыл перед ней свою душу; я излил переполнявшую меня нежность. Она, казалось, была удивлена переменой моего поведения и посматривала на меня искоса, как бы говоря: А, вот как можно играть тобой, голубчик! ладно! посмотрим, что будет дальше.

В любви, сударь, мы всегда простаки, а женщины коммерсанты. Я, конечно, мог бы взять ее; я понял после свою глупость, но я не искал тогда тела; мне нужна была нежность, нечто идеальное. Я изливал свои чувства, тогда как мне следовало лучше использовать время. Когда ей надоели мои излияния, она встала, и мы вернулись в Сен-Клу. Я расстался с нею только в Париже. У нее всю дорогу был такой печальный вид, что я спросил ее, что с ней. Она ответила: – Я думаю, что это день, каких немного в жизни. Сердце у меня чуть не выскочило из груди.

Я увидел ее снова в следующее воскресенье, через неделю опять, и так каждое воскресенье. Я возил ее в Буживаль, Сент-Жермен, Мэзон-Лафит, Пуасси; всюду, где разыгрываются любовные истории предместья. Маленькая плутовка, в свою очередь, «воспылала ко мне страстью». Я окончательно потерял голову и через три месяца женился на ней.

Что делать, сударь! – Я был одинокий чиновник, без семьи, никто не мог дать мне совета. Воображаешь, что женщина скрасит жизнь! И женишься на этой женщине. Тогда она начинает ругать вас с утра до вечера, ничего не понимает, ничего не знает, болтает без умолку, поет во все горло песенку Мюзеты (о, эта песенка Мюзеты! она может вымотать всю душу!), дерется с угольщиком, рассказывает дворничихе подробности относительно своей семейной жизни, поверяет соседней горничной все тайны алькова, вводит своего мужа в долги; и голова у нее начинена такими глупыми историями, такими идиотскими суевериями, такими забавными мнениями и чудовищными предрассудками, что я, сударь, плачу от отчаяния всякий раз, как говорю с ней.

Он замолк, слегка задыхаясь и очень взволнованный. Я смотрел с жалостью на этого наивного беднягу, как вдруг пароход остановился. Подошли к Сент-Клу. Маленькая женщина, которая взволновала меня, встала, чтобы сойти на берег; проходя мимо, она бросила на меня взгляд, и на лице ее мелькнула улыбка, одна из тех улыбок, которые доводят вас до безумия; затем она спрыгнула на пристань. Я бросился вслед за нею, но мой сосед схватил меня за рукав; я высвободился резким движением; он вцепился в полы моего сюртука и тянул меня назад, повторяя: Вы не пойдете! Вы не пойдете! – таким громким голосом, что все обернулись; вокруг нас раздался смех, и я остановился в бешенстве, испугавшись скандала и боясь попасть в глупое положение.

Катер тронулся. Маленькая женщина, оставшаяся на пристани, с разочарованным видом глядела, как я удаляюсь, в то время как мой мучитель шептал мне на ухо, потирая руки: Хотя я причинил вам неприятность, но оказал услугу, верьте мне.

Маленькая маркиза де-Ренидон влетела в комнату, как камень через разбитое окно, и прежде чем заговорить – принялась хохотать. Она хохотала до слез, как делала это месяц тому назад, рассказывая свой приятельнице, как изменила маркизу, чтобы отомстить ему: исключительно для того, чтобы отомстить ему, и всего один раз, потому что он слишком глуп и ревнив. Маленькая баронесса де-Гранжери бросила на диван книгу, которую перед тем читала, и, тоже смеясь, с любопытством смотрела на Аннет. Наконец, она спросила:

– Ну, что ты еще наделала?

– О, дорогая моя… Дорогая моя… Это уморительно… уморительно… представь себе… я избавилась!.. избавилась!.. избавилась!..

– Как избавилась?

– Так, избавилась!

– От чего?

– От мужа, дорогая моя! Я избавилась! Я свободна! свободна! свободна!

– Как свободна? Каким образом?

– Каким образом? Развод! Да развод! Я начинаю развод!

– Ты развелась?

– Да нет еще, какая ты глупая! Нельзя развестись в три часа! Но у меня есть доказательства… доказательства… доказательства того, что он мне изменяет… я застала его на месте преступления… представь себе!.. На месте преступления… Он теперь в моих руках…

– Ах, расскажи мне про это! Так он тебя обманывал?

– Да… то есть нет… и да, и нет… я не знаю. Но в конце концов, у меня есть доказательства. Это несомненно.

– Как же ты это сделала?

– Как я сделала? Слушай… О, я была упорна, непоколебима. Вот уже три месяца, как он стал невыносим, груб, невежлив, упрям, прямо-таки мерзок. Я сказала себе: «Это не может так продолжаться, надо решиться на развод!» Но как? Это было вовсе не легко. Я пробовала заставить его побить меня. Он не захотел. Он пререкался со мной с утра до вечера, заставлял выходить из дома, когда я не хотела, и сидеть дома, когда мне хотелось обедать в ресторане. Он отравлял мне жизнь целую неделю. Тогда я постаралась узнать, нет ли у него любовницы. Оказалось, что есть, но отправляясь к ней, он принимал тысячи предосторожностей. Невозможно было застать их вместе. Тогда догадайся-ка, что я сделала?

– Не представляю себе.

– О, ты никогда не догадаешься. Я упросила своего брата достать мне фотографию этой особы.

– Любовницы твоего мужа?

– Да. Жаку это обошлось в пятнадцать луидоров: столько стоить поужинать с ней от семи часов, вечера до двенадцати. Три луидора в час. Сверх всего прочего, он получил от этой особы ее фотографию.

– Мне кажется, это можно было сделать при помощи какой-нибудь хитрости и без того, чтобы… чтобы быть обязанным в то же время вступать в обладание оригиналом.

– О, она хорошенькая. Жаку это не было неприятно. Кроме того, мне нужно было знать подробности, физические подробности об ее фигуре, груди, цвете лица, словом – о тысяче разных вещей.

– Я ничего не понимаю.

– Сейчас увидишь. Когда я узнала все, что хотела знать, я постаралась увидеть одного… как бы тебе сказать… делового человека… Hy, знаешь… одного из тех людей, которые занимаются всякими делами… всякого сорта. Одного из агентов по… по… по… устройству рекламы… Они же бывают свидетелями… Одного из… Ну, ты в конце концов понимаешь?

– Да, немного. И что же ты ему сказала?

– Показав ему фотографию Клариссы (ее зовут Клариссой), я сказала:

– Послушайте, мне нужна горничная, которая была бы похожа на эту особу. Я хочу, чтобы она была хороша собой, изящна, стройна, чистоплотна. Я заплачу ей столько, сколько она захочет. Пусть это мне стоит хоть две тысячи франков. Она мне будет нужна не больше, как три месяца.

Он был очень удивлен и спросил:

– Вам угодно, чтобы она была безукоризненна?

Я покраснела и пробормотала:

– Ну, да, в смысле честности.

Он отвечал:

– И… в смысле нравственности?

Я не решилась ответить ничего. Я только сделала знак головой, как бы говоря: нет. Потом я вдруг поняла, что у него появилось ужасное подозрение, и воскликнула, потеряв всякое самообладание:

– О, знаете… Это для моего мужа… он мне изменяет… он мне изменяет на стороне… я хочу… я хочу, чтобы он изменял мне дома… понимаете?.. Чтобы поймать его… Тут этот человек принялся хохотать. И я поняла по его глазам, что он снова стал относиться ко мне с уважением. Он нашел меня очень решительной. Я убеждена, что в эту минуту ему страшно хотелось пожать мою руку. Он сказал: