Только много позже, когда я уже был в Тренто, я понял значение смерти дяди Армандо. Я взял Маргериту в Валь Пелличе, чтобы показать ей места, где мы с ним бывали, а также провел исследование партизанской борьбы в этом районе. Вскоре после этого первым боевым именем, которое я дал себе как бригадир, было «Армандо».

В конце начальной школы моя мать, вероятно, по согласованию с отцом, приняла драматическое решение: перевести меня с гор в школу-интернат для священников под Римом, «Дон Боско» в Ченточелле.

Это был большой удар, и я сразу же решил взбунтоваться. Я заперся в почти аутичной сфере молчания и отвержения. Я не говорил, не учился. И я несколько раз сбегал, путешествуя по всему Риму, чтобы отправиться к своему дяде, режиссеру Луиджи Дзампа: он жил в роскошном доме в Париоли, который мне очень нравился и который часто посещали красивые актрисы, к чьим духам я был неравнодушен. На самом деле это была радикальная альтернатива мрачной и ледяной обстановке интерната, которая казалась мне невыносимой.

Но моя настоящая проблема заключалась в том, что я не хотел оставаться в Риме. Я хотел вернуться в Валь Пелличе.

Этот первый бунт закончился очень плохо. Меня отчислили без возможности подать апелляцию. Затем, не знаю почему, они решили отправить меня в Империю[12], передав в новую семью, где я оставался до пятнадцати лет.

Даже там я продолжал бунтовать. И я продолжал не учиться. Провалив первый год, на грани провала во второй раз, я был зачислен в начальную школу. Это не смягчило меня. Мне нужен был Торре Пеллис.

Однако какой-то профессор решил действовать жестко: «Если ты не будешь учиться, мы бросим тебя в исправительное учреждение в Генуе». И они повели меня посмотреть на нее издалека: старый корабль, прикованный цепями в гавани, где содержались дети, все бритые, в черных плащах. Это сработало. Мне стало очень страшно. Потому что хотя я взбунтовался, я также был немного расчетлив: и поэтому я начал изучать минимум необходимого, чтобы выбраться из этой ситуации, чтобы иметь возможность работать и быть независимым. Больше я не проваливался. В пятнадцать лет я закончил школу и попросился у мамы на работу.

Я бы хотел работать в баре. Летом я уже иногда подрабатывал мальчиком за стойкой и официантом. Тогда отец попытался мне помочь и нашел работу в отеле Cavalieri в Милане, где я устроился лифтером.

Я проработал там год. Это был опыт, который мне понравился: я был самостоятельным, я зарабатывал деньги, даже много чаевых. Это был первый раз, когда я был близок со своей матерью. Она работала в другом отеле в Милане, мы жили вместе в очень маленькой квартире, хорошо ладили, и у каждого была своя независимая жизнь.

Я также решил изучать языки: записался на курсы французского, английского и испанского в школу Berlitz; это была возможность познакомиться с мальчиками и девочками, первые знакомства, первые флирты.

Это продолжалось около полутора лет. В 58-м году моей матери представилась возможность взять на себя управление небольшим пансионом в Сан-Ремо, и она спросила меня, не хочу ли я помочь ей. Хотя мне было жаль уезжать из Милана и оставлять свой хороший заработок лифтера, я согласился. Пансион «Флора» имел около десяти комнат и находился совсем рядом с казино: для нашего небольшого семейного бюджета бизнес шел неплохо.

Затем Джоланда настояла на том, чтобы я продолжал учиться. Я сказал, что хотел бы поступить в художественную школу: мне нравилось рисовать, даже если я рисовал каракули. Но все отговаривали: «Что ты будешь делать после этой школы? Ты станешь хроническим безработным!». Тогда я снова взбунтовался: если вы действительно хотите, чтобы я пошел в другую школу, я выберу наугад. И я выбрал, открыв телефонный справочник. Это оказался институт для специалистов-химиков в Альбенге.

В течение пяти лет я жил в интернате и возвращался в Сан-Ремо по выходным и на каникулы: летом я иногда работал в крупных отелях на Ривьере.

Во время одного из таких рабочих отпусков я пережил свою первую любовь: ее звали Лулу, она была немного старше меня и красива. Летом она носила очень короткие шорты, очень смелые для тех лет. Я был влюблен, но считал ее завоеванием, превышающим мои возможности как молодого парня. Вместо этого наша дружба в какой-то момент стала чем-то более нежным, приносящим мне сильное и невероятное счастье.

Я хотел закончить школу раньше и с головой ушел в учебу. Я окончил школу с очень высоким средним баллом, а мое сочинение по итальянскому языку, тему которого я совершенно не помню, было отмечено и даже где-то опубликовано.

Я шёл домой счастливый: «Дорогая Иоланда, вот и все, я закончил школу, и теперь для меня начинается новая жизнь…». Когда школьные муки закончились, я подумал, что пришло время пойти и посмотреть, что происходит в незнакомом мне мире. Однако вскоре я понял, что у моей матери были другие идеи относительно моего будущего: «Теперь, когда у тебя есть диплом, ты можешь найти серьезную работу, мы наконец-то сможем жить вместе…».

У меня не было четких идей насчёт дальнейшей жизни. В то время я в основном любил слушать саксофон и много читал Камю. Однако я чувствовал, что любое приемлемое экзистенциальное решение требует дозы приключений, и желание сделать себя полностью автономным становилось все сильнее и сильнее.

Но, чтобы выполнить пожелание Джоланды, я заполнил и разослал заявления о приеме на работу. Мне пришел ответ из Pirelli в Милане.

После некоторых колебаний я решил поехать. И вот осенью 1961 года, в возрасте двадцати лет, я впервые переступил порог Бикокки, где десять лет спустя началась и развивалась моя история в качестве бригадира.

На этот раз, однако, в костюме и галстуке, я представился охраннику, который пригласил меня подняться в офис. Там менеджер установил, что все мои документы в порядке и я могу приступить к работе на следующий день.

«Что мне делать?», – спросил я. «Пойдемте и посмотрите»; и меня повели в отдел черного дыма, где готовится компаунд для шин: каменноугольный, черноватый кошмар. В жутком подвале стоял маленький столик с рядом пробирок: «Здесь вы должны будете проводить химические проверки материалов…».

Я принял к сведению и поблагодарил. «Я буду на связи», – пообещал я в ответ на приветствие.

«Я увидел место, где должен провести остаток своей жизни, – сказал я матери мелодраматическим тоном, – и именно потому, что я его увидел, я решил, что никогда туда не поеду». Иоланда была очень разочарована. Я понял, что мы жили двумя разными ожиданиями: она – сближения со мной, я – отрыва от прошлого, в котором я испытывал неудержимую потребность.

Последнее возобладало автоматически, почти без моего осознания. Однажды днем я шел по прибрежной дороге Сан-Ремо, весь погруженный в свои мысли. Я понял, что дошел до конца города, и вместо того, чтобы вернуться назад, поехал автостопом. И я оказался в Генуе.

Зачем я туда поехал?

Да ни за чем. Это был первый город, который я встретил на пути. У меня была только одежда и сто лир в кармане. Джентльмен, который меня подвез, был австрийцем, и он пригласил меня на ужин. Но я отказался, потому что не доверял его чрезмерному вниманию ко мне. Вместо этого я написал записку матери: «Дорогая Иоланда, мне нужно побыть некоторое время одному, понять многое о себе, о своем будущем, о своем прошлом, так что через некоторое время мы снова увидимся…».

Я перевернул новый лист. Я открывал новую главу своего существования, которая также является наименее известной.

В несколько неуклюжем, бездельном году, в котором я был на краю: я мог легко скатиться вниз, на дно общества, стать преступником, маньяком-убийцей, но в конце концов этого не произошло.

Я прибыл в Геную вечером. Расправившись с коварным австрийцем и написав послание матери, я устроился на скамейке перед вокзалом Principe. Я заснул там, уверенный, что на следующий день найду работу официанта.