– Как вели себя на суде родные убитых?

– Сначала все были против меня, а потом некоторые стали уже за меня, и даже поддерживали.

– У вас семья была?

– Только сожительница.

– Родители живы?

– Матушке семьдесят восьмой год идет. Когда шло следствие, я сказал ей: «Не ходи ко мне».

– И вы с ней больше ни разу не виделись?

– Один раз виделся. Следователь предложил выехать на место преступления, провести следственный эксперимент. При этом пообещал, что на обратном пути заедем ко мне домой…

– Заехали?

– Ну, да. Повидался с матушкой.

– Домой письма пишете?

– Иногда.

– А из дома – получаете?

– Получаю, но сразу их рву.

– Почему?

– А зачем хранить? Только себя расстраивать.

– У вас есть братья-сестры?

– Сестра есть, тоже иногда пишет письма. А вот родной брат отказался от меня. Я еще когда в больнице лежал, он пришел ко мне и сказал: «Я тут посоветовался с женой и тещей, и мы решили, что ты – убийца. Поэтому мы тебя теперь знать не хотим».

– Брат младше или старше вас?

– Старше. Я самый младший ребенок в семье.

– Могли бы вы вспомнить какой-нибудь случай из детства, поразивший вас на всю жизнь?

– Случай из детства? Ну, вот, однажды что было. Мы увидели, как возле нашего дома тридцать человек одного били. Батя выбежал с топором… Когда все разбежались, мы завели избитого к нам, во двор, кровь смыли.

– У вас есть принцип, которому вы следуете всю жизнь?

– Батя говорил мне: «Никогда не связывайся с женщиной, а то сам будешь женщиной». Этот принцип для меня закон.

– С какого времени вы находитесь в колонии?

– Пока шло следствие, я полтора года сидел в СИЗО. А в колонию меня привезли тридцать первого марта девяносто девятого года.

– Чем в колонии занимаетесь?

– Сиднем сижу… Раньше о колониях ничего не знал, думал, что здесь – лесоповал. А теперь вижу, что делать здесь абсолютно нечего. Вот просто сижу и смотрю в окно. Вон забор, а вон дерево зеленое, за забором. Вдалеке гора, а на ней – дома. Ощущается ностальгия по дому. А вообще в колонии одна рутина. День прошел, и ладно. Сейчас и на воле так живут. На воле даже тяжелее. Нас кормят, одевают, телевизор смотрим, а КПД от нас – ноль. Вот у меня с девяносто девятого года иск, по которому я должен выплатить родственникам погибших круглую сумму. Они еще ни копейки не получили от меня. Потому что я не работаю: не пускают меня на работу. У нас специальный простойный отряд. И вот мы весь день ходим по локалке, чай пьем, в шахматы играем. Скучно! Одни и те же лица надоедают. Я вообще работать хочу…

– Вы жалеете, что попали сюда?

– Я ни о чем не жалею. Что ни делается, все к лучшему. Другим людям свободнее будет дышать без меня. Так я считаю. Потому что я убил людей. За это и сижу. А вообще я не выдержу двадцать пять лет. На свободе я двадцать лет занимался по системе Порфирия Иванова, был абсолютно здоровым. А сейчас у меня давление поднимается, я стал гипертоником. Потому что здесь низкое атмосферное давление, это сказывается на голове…

«Это политический заказ» – Следователи из глубинки. – Подкинутый пистолет. – Липовый адвокат. – «Кто-то «сливал» адреса, агентов…» – Четырнадцать лет строгача. – «За вами следят круглосуточно!»

Мой собеседник явно волнуется и оттого поминутно машинально приглаживает свою тюремную робу.

– Если вы это опубликуете, будет шок, – говорит он. – Это взорвется «бомба», от которой в Москве полетят самые высокие чины!

На зону бывший полковник МУРа попал по самому громкому уголовному делу начала XXI века – делу «банды генерала Валеева». Семеро высокопоставленных сотрудников столичных правоохранительных органов обвинялись в целом букете преступлений: вымогательстве денег, перевозке наркотиков, оружия, злоупотреблении служебным положением. Всех членов организованной преступной группы приговорили к длительным срокам заключения. И вот теперь один из них утверждает: не было ни преступлений, ни самой банды. Все дело от начала до конца шито белыми нитками. Снять с постов и подвести под статьи УК сразу семерых руководителей правоохранительной системы Москвы было чьим-то заказом.

Спрашиваю напрямую:

– Чьим заказом?

В который раз пригладив свою робу, бывший полковник Сергей Чатов решительно произносит:

– Эти люди сейчас работают в Думе!

– Расскажите обо всем по порядку.

– Я пришел на службу, где мне сказали: «Тебя вызывает начальник Управления кадров». Как только я зашел в его кабинет, меня прижал к стене амбал в форме омоновца, вывернул мне руки и надел наручники. Помню, я еще сказал ему: «Сынок, ты ключик-то не потеряй». Так нет ведь, сукин сын, все равно потерял…

Его отвезли в Лефортово. Там же прошло и первое судебное заседание. В специальной комнате судей и подсудимых разделяли только столы, поставленные в один ряд.

– Когда меня завели в эту комнату, то я первым делом увидел коренастого мужчину в гражданской одежде. Спросил его: «Вы кто?» Он ответил: «Я – Валеев». Я тоже назвался. Так состоялось мое знакомство с человеком, которого впоследствии назвали главарем нашей «банды».

В милиции Чатов прослужил двадцать пять лет. Последняя должность – заместитель начальника одного из отделов МУРа.

– У меня агентура была одна из лучших в Москве. Мы раскрывали самые запутанные преступления. И я никогда никого не боялся. Потому что у нас была нормальная репутация. Если мы ловили кого, то это были такие люди… – Сергей Васильевич пытается подобрать верное слово. – Это были люди авторитетные, которые не держали обид на нас. Потому что мы действовали всегда по закону. Приведу вам такой эпизод. Проводится обыск в одной квартире. Хозяин – крупный мошенник. В какой-то момент открываем антресоль – там доверху стодолларовые купюры. И все это при открытой дверце начинает сыпаться на пол. В прямом смысле золотой дождь. Мы не поленились – скрупулезно все запротоколировали. И впоследствии ничего никуда не исчезло – ни одной купюры. Потому что если бы кто взял что-нибудь себе – он сразу бы стал изгоем, которому не место в нашем отделе.

Вспомнив о прошлой жизни, Чатов никак не может успокоиться. Вскакивает с казенной табуретки и начинает ходить по комнате взад-вперед.

– Понимаете, мы честно работали…

Пожалуй, в нашей беседе наступил кульминационный момент. «Банду Валеева» обвинили в совершении тяжких и особо тяжких преступлений: злоупотреблениях служебным положением, перевозке наркотиков, оружия, вымогательстве денег у задержанных.

– Да не было ничего этого, – без обиняков заявляет бывший полковник. – Меня самого обокрали. Во время обыска. В служебном кабинете. Исчезли мой китель, спортивная одежда (после работы я ходил в спортзал), пропали кроссовки «Найк». И это не всё. Как только меня и так называемых подельников задержали, то в интернете появились наши адреса, и по всем адресам были совершены кражи. Однако крупные вещи не брали. В моей квартире взяли мой паспорт, дочкину золотую цепочку и… утюг! Возможно, искали какие-то бумаги. Но и это тоже не все странности в нашем деле. После нашего ареста по Москве кто-то растиражировал книгу, где раскрыл всю нашу агентурную сеть. Что это значит? Только одно: кто-то целенаправленно «сливал» информацию про нас: адреса, агентов… Фактически это служебные данные. И этот кто-то хорошо владел всей этой служебной информацией.

Следствие длилось четыре года шесть месяцев.

– А вы представляете, что значит провести такой срок в СИЗО? – восклицает Чатов. – Это все время находишься в одной маленькой камере, где ты либо сидишь, либо лежишь. Раз в месяц парикмахерская, два раза в месяц по часу свидания, один раз в неделю – душ на пятнадцать минут. Вот все «прогулки», разрешенные распорядком дня. Через каждые полторы минуты на двери камеры открывается-закрывается «зрачок» – за вами следят круглосуточно! И все время на вас давят стены закрытого помещения, отчего развивается фобия на замкнутое пространство. Когда меня после суда наконец повезли в зону и сажали в автозак, то я первым делом посмотрел на небо и так удивился, оттого что вдруг увидел самолет. Я даже непроизвольно воскликнул: «Смотрите, летит!»