– У всех не так, – миролюбиво поддакивает Ефрем.
Его напарнику сидеть в зоне двадцать лет. Отвлекая от мыслей, клином осевших в мозгах, Ефрем переводит разговор на другую тему.
– Ты лучше вспомни, как тебя встретили в СИЗО. Вшей искали?
– Искали.
– Ну?
– Чего «ну»?
– Как искали?
– Да никак.
Мурашов уже начал выходить из терпения.
– Ты не темни, Алексей, ты же мне рассказывал. Значит, когда тебя втолкнули в камеру и закрыли за тобой дверь, ты услышал разговор двух зеков. Верно? О чем они говорили?
– Один сказал другому: «Пробей новичка!»
– Камера была большая?
– Нары в три ряда…
– Что было дальше? – не унимается Мурашов.
– От стены отошел какой-то человек. И пошел на меня.
– Ну а ты что?
– Я подумал, что сейчас будут насиловать. И принял боксерскую стойку.
– Во как! – Ефрем с неподдельным восхищением посмотрел на бывшего спецназовца, потом повернулся в мою сторону. – Ну откуда же ему было знать, что на блатном жаргоне слово «пробить» означает «проверить»?
– На меня тут же закричали: «Ты чего, мужик?», – пояснил Алексей. – Понятное дело, что драться со мной никто не собирался.
– Так это ты только сейчас понял? – с иронией переспросил Мурашов, и даже присвистнул. – Плохи твои дела, Леха, плохи. Для такого тормоза, как ты, время в колонии покажется вечностью.
– Угомонись, Леонидович…
– Я-то угомонился, а вот ты, – и Мурашов на мгновенье задумался, – сходи-ка, Леша, на свежий воздух, мне с человеком поговорить надо.
Перед тем, как пойти во двор колонии, Алексей счел нужным завершить свой немногословный рассказ:
– Тот человек, что приказал проверить меня, потом сказал: «Оставь его», то есть меня в покое приказал оставить. Вот и вся проверка.
– Но учтите, – повернувшись ко мне, пояснил Мурашов, – если в камере сомневаются, что новичок без вшей, его тут же стригут, кхе-кхе… с головы до пят.
Алексей вышел из помещения. В тот же момент на рабочем столе Ефрема зазвонил телефон.
– Нарядная. Нарядчик Мурашов.
Ефрем недолго слушает абонента, произносит «Сейчас, узнаю», перебирает бумаги на столе, опять откликается в телефонную трубку.
Закончив разговор, он поднимает голову и неожиданно спрашивает:
– Хотите, расскажу, за что меня посадили? У меня трое детей от первого брака, на них идут алименты. И я задумался: как жить? где брать средства? Как прокурорскому работнику, мне нельзя было подрабатывать, кроме преподавательской деятельности. И тогда я решил продавать свои мозги. Я стал обеспечивать правовую основу коммерческих фирм – составлять для них документы, имеющие юридическую силу. Этим самым я, возможно, нарушил служебную дисциплину, поскольку таким образом подрабатывал, но я не нарушал своими действиями Уголовный Кодекс. В суде мне говорили: «Ваши расходы превышают доходы». Я соглашался и отвечал, что готов объяснить, почему так происходит. И объяснял, но… Суды наши работают по принципу: «Покажи человека, и я подберу ему статью».
В очередной раз глянув в окно, мой собеседник сам себя прерывает:
– На обед пошли.
За окном тянется процессия осужденных. В общей колонне их робы сливаются в одну черную массу, двигающуюся живой рекой.
Я смотрю на часы.
– Не волнуйтесь, мне торопиться некуда. Я никуда не пойду, – говорит Мурашов. – Я обедаю здесь, в нарядной, мне разрешают. Сам готовлю, вот плитка. У меня, знаете ли, желудок… И что они там, в столовой, приготовят – это еще вопрос, гм… вопрос жизни и смерти, кхе-кхе… подсыплют чего-нибудь…
– Подсыплют? В самом деле?
– Да нет, это я так сказал.
– Слово не воробей…
– Согласен.
– Вас пытались отравить?
– Меня пытались убить. Здесь, в зоне. Специально этапом заслали сюда человека…
Сделав паузу, он продолжил:
– Вы знаете, на второй день, когда я попал в следственный изолятор, мне сообщили, кто из криминальных авторитетов контролирует СИЗО. И мне сказали: «Смотрящий за централом в курсе твоего дела». В том смысле, что криминальная среда не будет мне мстить как бывшему сотруднику правоохранительной системы. А мстить стали совсем другие структуры…
Живая река за окном потекла в обратном направлении – первые отобедавшие осужденные возвращались в свои отряды.
Глянув в окно, нарядчик воскликнул:
– Ну, что, пойдем. В десятый отряд. Если хотите.
Десятый отряд – простойный, или невыводной: обитателям десятого отряда не разрешают работать. Здесь сидят за особо тяжкие преступления, осужденные на большие сроки.
– Слушай, – обращается Мурашов к дневальному, – нужно кого-нибудь поразговорчивее… вот, журналисту показать – пусть побеседует, расскажет о своем деле…
Нарядчику можно ходить по территории всей зоны. Среди других осужденных, лишенных такой привилегии, он чувствует себя хозяином положения.
– Поразговорчивее? Сейчас найдем… кого-нибудь… найду, конечно, найду, – торопливо повторяет дневальный, – а вы пока проходите сюда, в помещение, проходите…
Мы заходим в тесный квадрат помещения для служебного пользования. Стол, табурет, лавка. На стенах – картинки с полуобнаженными красотками.
– Чай будете пить? – суетится дневальный.
Я отказываюсь, Мурашов неопределенно хмыкает.
– А? Нет? – продолжает дневальный. – Ну, тогда я вам другое предложу, погодите немножко…
Он скрывается в дверях, но уже через минуту опять появляется на пороге, в руках – две кружки.
– Угощайтесь, пожалуйста.
Мурашов молча берет кружку, я снова отказываюсь.
– Да это же сок! – восклицает дневальный.
Стакан сока в зоне – роскошь большая, тем более в невыводном отряде. Брикет сока – это покупка в ларьке. На деньги, которые можно снимать с личного счета. Простойная бригада не работает, деньги на личный счет не идут…
Брикетик сока могли прислать только в посылке из дома.
Я смотрю на Мурашова. Он пьет сок с таким невозмутимым видом, словно этот стакан – своеобразная дань нарядчику.
– А знаете, за что я на самом деле попал в колонию? – вдруг спрашивает меня Мурашов. – Обвинили меня в получении взятки! Которой я не получал…
Но договорить Мурашов не успевает.
– Вызывали? – в помещение заходит мужчина лет тридцати.
Руки вытянуты вдоль туловища. На голове «американское» кепи с большим козырьком.
Предлагаю ему присесть и рассказать историю своего преступления.
– А что тут рассказывать, до судимости я жил в Красноярском крае…
– Ты погоди, Паша, – вмешивается Мурашов. – Лучше сразу поясни человеку: раскаиваешься?
– В чем?
– В своем преступлении.
Павел молча смотрит на Мурашова.
– Где вы работали? – спрашиваю я.
– В Управлении по борьбе с организованной преступностью.
…История Павла похожа на киношный детектив. Его арестовали вместе с членами банды, в которой он был «своим среди чужих» – внедренным агентом УБОПа.
– У меня было оружие, за которое мне впоследствии вменили статью – за незаконное хранение. Арестовали меня сотрудники УВД. Я говорил им: «Позвоните в УБОП, я сам сотрудник, работал по заданию». А мне в ответ: «Оружие было?» – «Было» – «Незарегистрированное?» – «Нет, конечно» – «Ну, вот и сиди». Хотя абсурд… кто же в банде пойдет оружие регистрировать!
– И это все ваше преступление?
– Нет, это было только началом моих злоключений. Девять месяцев меня продержали в СИЗО. Экспертиза показала, что мое оружие в преступлениях, совершенных бандой, не участвовал
о. Я не стрелял из него. Меня выпускают на подписку 4 невыезде. И тут оказывается, что из УБОПа меня уже давно уволили…
Пополнив армию безработных, бывший оперативник стал искать способ быстро поправить свое материальное положение.
– На подписку меня отпустили в сентябре, а суд был назначен на ноябрь. Мне нужны были деньги, чтобы кормить жену и малолетнего ребенка. И я стал искать способ разбогатеть. В один прекрасный день я знакомлюсь с человеком, который кажется мне во всех отношениях достойным доверия. Вдвоем мы разрабатываем план наших действий, которые в скором времени претворяем в жизнь. Мы попадаем в квартиру одного коммерсанта, жену которого знал мой подельник, берем их деньги и уходим.
